Елена Литвиненко - Кукла советника
Браслеты я отдала капитану, велев вернуть их Йарре. Тот кивнул и спрятал артефакты в притороченный к поясу кошель.
Уже стемнело, когда мы добрались до монастыря. Если бы не поблескивающая на колокольне четырехконечная звезда, вырастающая из трилистника – символа Анары, – я бы проехала мимо, решив, что на холме очередной дольмен в окружении леса.
– Спешиться, – скомандовал капитан. – Висайр, Лайзеф – остаетесь караулить лошадей. Остальные – за мной. Не шуметь! Госпожа, – повернулся мужчина ко мне, – его сиятельство сказал, что вход покажете вы.
– Нам нужна западная стена обители.
Капитан кивнул и зашагал вперед, я ковыляла за ним, продираясь сквозь облетевший вишенник. На холм взбиралась, вцепившись в край мужского плаща – уже в сумерках я не очень хорошо видела, больше доверяя слуху и чутью, а уж в новолуние, когда хоть глаз выколи…
Между садом и монастырем был небольшой промежуток, лишенный растительности. Мы притаились в кустах, дожидаясь, пока по стене пройдут патрулирующие стражники. Капитан, тронув меня за плечо, знаками показал, чтобы я была готова бегом преодолеть открытое пространство. В идеале лучше было бы ползти, но не в платье же… Если нас заметят, я спрячусь в тайном ходе, а Левайр и солдаты отступят.
Не заметили.
– Слава Анаре, – прошептал Левайр.
Я, на всякий случай, поддержала его, хоть и точно знала, что не являюсь любимицей богини. Запрокинув голову, я рассматривала выщербленную временем стену древнего монастыря. Ход находится между третьей и четвертой башнями, сказал Йарра. Значит, левее.
– Придержите, – попросила я капитана поднять мокрые, уже начавшие покрываться наледью плети плюща, оплетавшие стену.
Као. Я встряхнула ладонями, крепко стиснула в кулаки и разжала пальцы, разогревая руки. Я уже вскрывала письма, запечатанные рунами, но где письмо, а где дверь… Самое главное, вспомнила я уроки Тима, уверенность в том, что ты имеешь право войти, а значит, все сомнения необходимо выбросить из головы. Я глубоко вдохнула, стараясь смыть волнение зимним воздухом.
За спиной топтался капитан, поглядывая наверх.
К, провела я пальцами по строгой вертикали. А – резко вверх, под острым углом. О – аккуратный вензель, похожий на завязанный на шнурке бант. Као, каонаррсс – отопрись!
Волшебства я не увидела – нет у меня магического взора, а ход на то и тайный, чтобы открываться без спецэффектов. Просто часть камней из кладки исчезла, давая возможность пройти, а человеку с габаритами капитана – протиснуться внутрь. Левайр просвистел пару раз, имитируя какого-то зверька, и, крутанувшись на пятках, провалился в темноту тайного хода.
Ветки плюща хлестнули меня по спине. Я тихо ругнулась, прячась между ними и стеной. Сыро здесь. Холодно. Я провела в Лизарии всего несколько часов, но она мне уже не нравилась. У нас, в долине между горами, хоть уже и морозы, но ветров почти нет, разве что буря идет, а здесь они всю душу выдувают, даже плащ не спасает. В носу защипало – не то от холода, не то от слез. Лучше бы от слез – ненавижу сопли.
За звоном металлических набоек и переговорами стражников, обходящих периметр, я не услышала вернувшегося капитана и с усилием опустила руку, сжимавшую ладанку – благодаря небольшим усовершенствованиям ее нижний край стал бритвенно-острым. На плече у капитана лежал тюк, в котором с большим трудом можно было угадать человека.
– Удачи, госпожа, пусть Анара поцелует вас, – пожелал мне на прощание капитан.
– И вам счастливо, – пробормотала я.
Нет уж, лучше без этой взбалмошной богини. И без ее помощи обойдусь, лишь бы не мешала. Я дождалась, пока капитан скроется в зарослях вишни, шагнула в провал в стене и закрыла тайник вывернутым знаком Као. Сразу стало теплее. А еще – темнее, хотя, казалось бы, куда больше, и так ни зги не видно. Я поднялась на цыпочки, пытаясь нащупать потолок. Интересно же – первый раз в тайнике.
Свод был мокрым и каким-то липким.
– Фе-е…
Отряхнула грязь и, придерживаясь правой рукой за стену, медленно пошла вперед, считая шаги. На сорок пятом ход резко свернул и уперся в приоткрытую дверь, из-под которой пробивался мягкий свет. Ни шагов, ни голосов слышно не было. Я сняла плащ и, аккуратно свернув, положила его на каменный пол. Разгладила платье ладошкой, поправила чепец и, мысленно сделав благословляющий знак, шагнула в исповедальню.
Впустившая меня дверь моментально слилась с деревянными панелями, а из-за резной перегородки донесся тихий женский голос:
– О чем ты желаешь поведать мне, дитя?
Я опустилась на колени перед горящей свечой:
– Помогите мне, Светлые, ибо есть тьма в душе моей…
Я обязательно спасу тебя, Алан.
Глава 36
Хотите знать, каково это – быть послушницей? Это просыпаться с больной от гула колокола головой и спешить на заутреню, выдыхая облачка пара. По два-три часа стоять на коленях на холодном каменном полу, распевая гимны. Спешить в богадельню – ведь прибившиеся к ней лентяи, то есть, я хотела сказать, убогие, уже проснулись и хотят есть, а одна из задач послушниц – развивать в себе смирение, раздавая еду бедным, при этом мучаясь от голода. И наконец – скудный завтрак: овсяная каша, хлеб, чиар. Снова молитва, а за ней – работа во славу Анары. Принцесса Эстер занималась шитьем, и – с ума сойти! – помогала ухаживать за больными в лечебнице. Принцесса! Сама! Промывала вонючие язвы! Выносила горшки! Делала перевязки и смешивала лекарственные составы!
В три часа дня – богослужение и обед. К этому времени я успевала оголодать настолько, что с удовольствием бы выпила жидкую похлебку, которую раздавала в богадельне. И снова работа, и оставалось лишь благодарить Светлых за то, что сейчас зима и в саду делать нечего. Угадайте, кто ухаживал за деревьями? Кто собирал вредителей? Кто перерабатывал вишню и алычу? Послушницы! Послушницы, лярвин дол! За содержание которых, между прочим, родители и опекуны платили по двадцать золотых в год!
Ужин, и дважды в неделю – бдения в часовне. Будучи в замке Йарры, я пару раз оставалась в храме вместе со Служителем Мийсом, но это не шло ни в какое сравнение с творящимся в монастыре. В приюте Анары не было ни жаровен, ни курильниц, исходящих горячим дымом, ни свечей в каждом углу. Был холодный каменный пол, запрет на плащи и сквозняки, шевелящие ризы. Неудивительно, что каждая первая послушница была простужена, а у некоторых, несмотря на их возраст, до сих пор не было регул.
Ах, да! Привилегии! Принцессе Эстер полагались привилегии, больше похожие на издевательство: по утрам в моей миске с овсянкой плавал крохотный кусочек сливочного масла, а в обед, после бурды, называемой супом, мне полагался десерт – тонкий ломтик хлеба с чайной ложкой меда. И это после свежей форели, молочных поросят и марципанов в неограниченном количестве! А еще у меня была персональная келья в уединенной части монастыря, окнами выходившая в сад, собственная уборная – просто аттракцион невиданной щедрости, правда? – и камин, дрова для которого я должна была носить сама. В количестве трех поленьев. Их хватало ровно на то, чтобы не выдыхать пар, проснувшись утром.
Первые несколько дней все происходящее казалось мне каким-то сюром. Я будто в детство вернулась, с его вечным холодом, голодом, работой до изнеможения. Больше всего хотелось свернуться комочком, чтобы сохранить жалкие крохи тепла, и уснуть. Знаете, я даже завидовала Эстер, которую выкрали отсюда. В башне замка Йарры ей всяко лучше живется, чем здесь.
А потом среди нищих началась эпидемия верзейской лихорадки, и я заразилась. Добрая же Служительница, распоряжавшаяся в богадельне, запретила мне пользоваться лекарственными травами. Подумаешь, легкая простуда! От нее еще никто не умирал. К вечеру легкая простуда превратилась в тяжелую – с жаром, ознобом, головной болью. Помню, я возвращалась с полунощницы[4], держась за стену, и думала только об одном – добраться до кровати, если рухну прямо здесь – быть воспалению легких. А коридор все не кончался, и тонкий свечной огарок приплясывал в дрожащих руках, слепя слезящиеся глаза.
Я даже не удивилась, увидев Йарру. Решила, начался бред, и засмеялась:
– Опять вы… Откуда вы только беретесь, нигде от вас покоя нет…
Неожиданно материальный бред подхватил меня на руки и понес в келью, осторожно опустил на кровать. Накрыл одеялом и снова сдернул его, рассматривая на просвет истертую шерсть.
– Dgorka r’es! – прошипел граф. Укрыл меня своим плащом – таким тяжелым, плотным, теплым – и поднес к губам фляжку. – Пей.
Я поперхнулась, закашляла, и Йарра зажал мне рот, не позволяя выплюнуть горькое лекарство.
– Глотай, Лира.
Маслянистая жидкость обожгла горло, желудок, я покрылась испариной и без сил откинулась на подушку.
