Дмитрий Галантэ - Удивительное рядом, или тот самый, иной мир. Том 1
Жители леса не испытывали потребности лишь в дурманящих, а следовательно, отравляющих организм веществах. Хотя они и знали множество подобных рецептов и с успехом применяли эти знания, но преимущественно против врагов, коих у них, нужно заметить, было не так много.
Но люди леса не постоянно вели такой аскетический образ жизни. Когда была возможность и желание, они могли себе позволить пиры с множеством разнообразных кушаний, с мясом и рыбой, сладостями и вареньями, а также развлечения с песнями, танцами, хороводами вокруг пылающих костров и всевозможными состязаниями в силе и ловкости не только тела, но и ума. Тут им не было равных.
В процессе того, как мне рассказывали об этом племени, я начинал понимать, что наверняка они обладали способностями гипноза, кто в большей, а кто в меньшей степени, но обладали многие и с успехом применяли в повседневной жизни. Но сами они не считали свои навыки чем-то из ряда вон выходящим. Так себе – норма жизни.
Дорокорн говорил, что амекарцы недолюбливали и опасались людей леса потому, что те были ловки, сильны и выносливы, а главное, умны и хитры. Немудрено, совокупность всех этих качеств делала их очень опасными противниками. Кроме того, они никогда и никому не позволяли безнаказанно обижать своих соплеменников, да и вообще кого бы то ни было. Вот кого надо бы противопоставить живодёрам из моего мира. Получалась этакая лесная рать защитников. Поэтому нечасто можно было встретить амекарца, в здравом уме и трезвой памяти свободно и безбоязненно разгуливающего по владениям лесных людей.
Когда-то давно между этими двумя племенами возникали вооружённые стычки. Обычно из-за того, что распоясавшиеся от безнаказанности амекарцы начинали безобразничать и устанавливать по своему обыкновению в лесу собственные порядки. То деревья начнут вырубать почём зря, а то ведут себя, словно они хозяева жизни, охотятся на животных ради удовольствия, устраивают пожары или пачкают, поганят и мусорят. Тогда подойдут к ним несколько лесных людей и скромно так, по-мирному, безо всякого нажима предложат угомониться, восстановить испорченное и убраться восвояси. На что амекарцы, естественно, отвечали грубостью и остервенелым нападением. Что поделать, на то они и амекарцы, чтобы понимать только железный кулак, засунутый поглубже, чтоб жить мешал. Тут же из-за каждого куста, с каждого дерева в них со свистом летела туча камней, стрел и копий. Это почему-то сразу не нравилось заносчивым и самолюбивым амекарцам. Они на это очень сильно обижались и расстраивались буквально до слёз. Но всё же амекарцы, в силу своего слабоумия понимавшие только силу, с течением времени уяснили наконец общепринятые правила хорошего тона. Правда, это произошло лишь тогда, когда они убедились: если что, мало не покажется! Здесь можно и в репку получить, так наваляют, что и не унесёшь. И тогда лесные люди сменили тактику. Как только кто-либо из нежелательных людей заходил на их территорию, здесь же у таковых возникал в душе безотчётный страх и ужас, принимавший именно те причудливые формы, которых больше всего в жизни и боялись нежелательные гости. Все эти страсти-мордасти усиливались у них в воображении многократно, пока не увеличивались настолько, что затмевали все другие мысли, ощущения и желания. Причём чем больше человек сопротивлялся этому безотчётному ужасу, тем сильнее и быстрее это чувство в нём росло, овладевая всем сознанием без остатка. Появлялось неудержимое, не поддающееся здравому рассудку и воле желание всё бросить и поскорее забыть о своих планах, а заодно как можно быстрей покинуть это крайне негостеприимное место. Бежать без оглядки подальше и больше никогда не возвращаться, а потом постараться навсегда забыть о случившемся, как о кошмарном сне.
Вот и получалось, что лесные люди на расстоянии ощущали, с добром к ним идут или со злом, и могли воздействовать на психику человека на уровне тонкого мира. Так они приучили амекарцев считаться и уважать себя.
Теперь-то никаких конфликтов давно уже нет и в помине. И те, и другие живут, как им нравится, и процветают – каждое племя в своём направлении, стараясь лишний раз не трогать друг друга без особой нужды.
Кстати, владения людей леса простираются на огромные расстояния, и Подземный город находится как раз на их территории. Получается, что те амекарцы, которых нанял Корнезар, попадут явно не на курорт, и нервишки им подлечить, скорее всего, не удастся. Что ж, посмотрим, это всё у нас ещё впереди. А пока мы плыли по широкой реке, выбравшись на самую середину, наслаждались пейзажами меняющегося ландшафта и негромко переговаривались друг с другом.
Юриник, как всегда, управлял плотом и по своему обыкновению спорил с Дорокорном. На этот раз о преимуществах плота перед лодкой. Юриник, отстаивающий преимущества плота, приводил всевозможные доводы и конкретные факты в пользу своей теории. Распаляясь всё больше и больше, делая сосредоточенное лицо и гулко пристукивая при этом ногой по палубе, он доказывал:
– Заметь, на воде держится очень устойчиво, можно и костёр развести, и поспать, и парус поставить, а места сколько – хоть танцуй! А что твоя лодка? Тьфу, одно недоразумение!
Дорокорн настаивал, что лодка много лучше, и приводил не менее серьёзные и весомые аргументы, снисходительно улыбаясь:
– Брось! Да что ты такое плетёшь? А то я сам не знаю! Да пойми ты, наконец, что коли лодка большая, то на ней легко можно делать всё, что ты мне сейчас перечислил! Только она легче в управлении, что немаловажно, маневренней и быстроходней. А всё почему?
Юриник открыл рот, чтобы ответить, но Дорокорн, не дав ему такой возможности, продолжил, не ослабляя напора:
– Вижу, не знаешь! А между тем всё примитивно просто! Потому что моя широкая и просторная лодка сопротивление воде оказывает гораздо меньше, нежели твой хвалёный плотик. Лодка более обтекаема, потому она и скользит не в пример лучше, нежели твоя стиральная доска, да и вёслами можно при необходимости скорость увеличить. До назначенного места в три раза быстрее доберёмся, а если догнать кого нужно… ну или наоборот, удрать, то лодка ни в какое сравнение с плотом не идёт!
Но у Юриника были свои мысли на этот счёт, которые он тут же выложил, вскочив со своего насиженного капитанского места и подбоченившись:
– Ха-ха-ха тебе! Позвольте, пожалуйста, с вами не согласиться, дорогой друг! Во-первых, я никуда не спешу, и догонять, равно как и убегать, ни от кого не намерен! Пусть сами от меня убегают! Поспешность, понимаешь ли, нужна при ловле блох и при расстройстве желудка, а это свойственно больше тебе, нежели мне. А во-вторых, что ты скажешь, когда на своей огромной лодке сядешь на мель или на подводные камни посреди широкой и бурной реки, ведь у тебя, кроме больших размеров и скорости, будет в придачу глубокая посадка? Ну что, голубь сизокрылый, съел?
И пока Дорокорн, открыв рот, пытался вставить слово и для этого искал хоть какую-то паузу в пламенной речи друга, хитрый Юриник, не давая ему такой возможности, продолжал:
– А пока ты, беззащитный, будешь куковать посреди реки и судорожно кумекать, как стащить своё корыто с мели, я тебя десять раз обгоню со своей маленькой скоростью, но большущим опытом! И хватит со мной спорить, всё равно лодки у тебя нет, а если бы даже и была, то запомни на всю жизнь: уж я-то точно всегда успею на своём прекрасном плоту туда, куда ты обязательно опоздаешь!
В таком духе они могли общаться часами. Дормидорф был прав: слушая их спор, гораздо легче принять правильное решение. В теперешнем же случае всё просто: если спешишь или собрался удирать – выбирай лодку, а если желаешь насладиться покоем и тишиной – плот.
Теперь я решил переключиться на старину Дормидорфа, который в данный момент мило беседовал с Корнезаром. По выражению его лица надо полагать, что беседовал о приятном. Я, не показывая вида, старательно настроил свой слух на них и постепенно начал вникать в суть разговора. Дормидорф рассказывал Корнезару о птицах вообще и о семействе вороновых в частности. Но Корнезара, как видно, больше всего интересовал срок их жизни. И когда он услышал про триста лет… его это почему-то вовсе не обрадовало, повергнув сначала в шок, а затем в уныние, о чём ясно свидетельствовало обескураженное озадаченное выражение, блуждавшее на его измученном жизненными невзгодами лице.
Потом Корнезара совершенно неожиданно заинтересовали всевозможные природные отравляющие вещества и яды. Ход его мыслей был предельно понятен: раз вороны так долго живут, то эту неприятность можно легко исправить. А следовательно, в случае удачного случайного отравления вполне можно рассчитывать и на хорошие скидки. Тогда Дормидорф, естественно, в шутку, но с самым что ни на есть серьёзным выражением лица, а он это умел и любил делать, заговорщицким голосом поведал Корнезару историю про то, что совсем недавно Коршан тоже осторожно выспрашивал и выведывал у него про яды. И не просто про яды, а про те, которые наиболее надёжно действуют именно на человека и наверняка приводят к концу, но, что особенно интересно, не сразу, а постепенно, чтобы тот имел счастливую возможность напоследок ещё и хорошенько, от души помучиться.
