Лилия Касмасова - Если свекровь – ведьма
– Просит дворников прислать, – хихикая, ответила она.
А слон не стал дожидаться ни дворников, ни полицейских и дал деру, ломая ветки.
Я повернула перстень, чтобы увидеть, что на самом деле оставили сани. Под пальмами белел сугроб. И таял прямо на глазах.
Полицейский хотел в первое мгновенье бежать за слоном, но потом, видимо, рассудил, что один он его задержать все равно не сможет, а потому остался на месте и повернулся к нам:
– Вы это видели?
– Нет. Да, – ответили мы хором и вразнобой.
– Извините, – сказал Николай, – у нас там паром отплывает.
– Да-да, – ошеломленно пробормотал абориген.
Мы побежали к пристани.
– Этим летним санкам лишь бы пошутить, – проворчал Николай, но голос у него был довольный.
У парома Бондин что-то горячо втолковывал морякам, которые, похоже, уже собирались убирать белую лесенку, как там ее, трап. Завидев нас, инспектор замахал нам руками. И подал билеты мужчине у трапа.
Мы побежали по лестнице наверх и через небольшую дверь зашли внутрь парома. В моем устаревшем представлении мы смогли бы зайти только на паром, но никак не внутрь.
А внутри оказалось очень просторно и уютно. Ряды мягких кресел, как в кинотеатре, экраны плоских телевизоров, а в глубине зала бар, освещенный разноцветными огоньками. Оттуда доносилась тихая музыка – кажется, Луи Армстронг.
Едва мы нашли свои места, я почувствовала, как паром с легким толчком тронулся с места. Неразлучники – Орхидея и Николай – уселись рядом. Следом сел инспектор. И мне осталось место около него. Что меня абсолютно не устраивало. Я кинула на кресло кофту и сказала:
– Пойду пройдусь по пароходу.
– По парому, – сказал Бондин.
– Да, – кивнула я и хотела было уже направиться прочь, как вспомнила кое о чем и обратилась к Бондину: – Одолжите мне немного местных денег.
– Орхидея, – повернулся к Орхидее Бондин, – вы не могли бы…
Орхидея только кивнула, сложила пальцы, и – вуаля – у нее в руках был целый веер разноцветных бумажек. Которые она и протянула мне.
– Нам плыть полчаса, – сказал инспектор. – Останься, пожалуйста, в форме. Иначе жениха не признаешь.
– А ты на что? – пожала я плечами и пошла.
К бару. Там уже притулилась парочка таких же неприкаянных душ.
Я села на свободный высокий табурет и, пока бармен был занят, стала рассматривать витрину с бутылками, бокалами и всякой мелкой снедью вроде чипсов или конфет.
– Йес, мэдм, – подошел ко мне бармен, молодой черноволосый парень в больших солнцезащитных очках. И еще что-то там прожурчал на английском.
– Ананасовый сок у вас есть? – спросила я на русском, осознавая, что он меня не поймет, и намереваясь объяснять, что такое ананасовый сок, жестами. Можно еще нарисовать ананас.
Но, к моему удивлению, он понял. Достал из холодильника стеклянный кувшин и налил мне сока в высокий бокал. Я протянула руку за бокалом – левую, потому что правой облокачивалась на стойку. А бармен бросил взгляд на мой нелепый, неуклюже мною же сотворенный перстень. И подмигнул мне. Потом ткнул пальцем в кнопку музыкальной системы, и из динамиков зашкворчал мягкий бас Армстронга: «Хэлло, Долли». Это он мне – «Хэлло»? Меня это почему-то ужасно рассмешило (может, водка еще не выветрилась из головы). Парень тоже засмеялся. Наклонился и что-то сказал. По-английски. Я сказала:
– Не понимаю.
Он кивнул на мой перстень и проговорил что-то снова. Да что он хочет-то? Ой, я же могу понять. Я опустила руку вниз, чтобы он не видел, и повернула око.
– А у меня гляделка – очки, – теперь уже по-русски сказал бармен.
– Клево, – улыбнулась я. Так он из наших?! (Ведьминские для меня уже «наши»? Быстро же я вписалась!)
Очки. Прям как у инспектора. Только у бармена очки были стильные: оправа, похоже, полностью из митрила и по одному квадратному бриллианту в верхних наружных углах.
Я все же уточнила:
– Так вы тоже из ведьмовских?
– Моя мама ведьма, – тихо сказал бармен.
Но его расслышала пожилая американка, дувшая пиво, и посмотрела на него с укоризной. Он это заметил, повернулся к ней:
– Понимаете испанский?
А что, он уже перешел на испанский? Я и не заметила. Здоровская все же вещь – око. Как прекрасно понимать всех. Вот интересно, язык животных он переводит? Надо как-нибудь поговорить с кошкой или собакой.
А бар-то как преобразился! Вместо музыкального центра на полке стоял граммофон. Среди современных бутылок появились бутылки, покрытые толстым слоем пыли и с этикетками, написанными от руки, чернилами. У зеркала по краям проступили серебряные пятна амальгамы. На бармене вместо прозаичной черной футболки оказалась белая рубашка, стянутая подтяжками, и широкий шелковый галстук в ромбах. Волосы стали прилизанными, а на смуглом лице появились тонкие напомаженные усики.
– Какая прелесть, – сказала я ему.
– Мой бар? – довольно поднялась ниточка его усов.
– Ваши усики.
Он расхохотался, засверкав белоснежными зубами.
– Могу предложить фирменный коктейль, – его бровь выгнулась над темной линзой очков. – Мне показалось, вы чем-то расстроены…
– Да, – покивала я и невольно вздохнула, вспомнив чем.
– Что произошло? – ласково спросил он, достал с полки самую пыльную бутыль и поставил на стойку бокал из граненого толстого зеленого стекла.
Я наклонилась к нему и прошептала:
– Моего жениха опоили приворотным зельем и увезли. Кажется, на Ла Гомера.
– Можете не шептать, эти американцы, – он кивнул на пожилую пару, – русский точно не понимают… Я очень сочувствую. И у меня для вас кое-что есть, что точно поднимет вам настроение, – он налил из бутылки в бокал, не больше чем на сантиметр, густого, лимонного оттенка ликера или сиропа. Я рассмотрела надпись на пожелтевшей этикетке: «Пиу-Пью. Новый Свет. 1756». Новый Свет – Америка, что ли?
Потом бармен достал другую бутыль, пузатую и большую – на ней значилось: «Канарио. Лансароте. 1935» (как здорово, око и надписи переводит!), и налил из нее слегка пенящегося игристого светлого вина. Ну, по аромату это вроде было вино. А может, просто виноградный сок.
– Из виноградника моей семьи, – сказал бармен.
– О, – уважительно кивнула я.
Почему-то владельцы виноградников вызывают у меня восхищение. Есть в виноградниках что-то романтическое, вам не кажется?
А потом, воровато оглянувшись по сторонам, он достал из-под прилавка сияющую золотисто-зеленоватым светом мини-бутылочку.
– Главный ингредиент, – подмигнул он.
Что там на этикетке, я прочесть не могла – ее закрывали загорелые пальцы бармена.
Он капнул в бокал всего одну каплю светящейся жидкости.
– А что это? – прошептала я.
– Экстракт пофигенции.
– Чего? – рассмеялась я.
Он тоже засмеялся:
– Местная трава вроде агавы. Одна ведьма ее вывела. Скрещивала разные растения и поливала их всякими зельями.
– И назвала ее тоже она?
– Угу. Вообще-то полное название, которое она сама продиктовала секретарше в бюро патентов, когда принесла туда образец растения. – Пофигенция ушастолистная ой-какая-колючая-сволочь-да-и-пофиг.
Я снова рассмеялась, американцы оглянулись на меня. Какой классный бар. Я еще не выпила обещанного чудесного коктейля, а мне уже веселей на душе.
От созерцания магического мира у меня начала кружиться голова, и я отвернула перстень камнем наружу. Бармен что-то проговорил на испанском (наверное, на испанском, он же сам сказал), я снова включила око и сказала тихо:
– Извини, мне надо немного отдохнуть… – Я показала ему кольцо. – Голова кружится.
– О, так ты ведьма недавно? – сказал он.
Я покивала.
– Тогда… – Он наклонился под прилавок, открыл, кажется, холодильник и достал пластиковый контейнер. Откупорил его – какой приятный аромат! – контейнер почти доверху был заполнен зелеными свежими листиками с резными краями.
– Мята? – догадалась я.
– Угу, чтобы голова не кружилась. Попробуй.
Я взяла листик, пожевала. Мягкое серебристое сияние мира оттенилось легкой зеленью. А голова ничуточки не кружилась! Маргарита ведь мне говорила, что есть одно средство, да убежала помогать Далии. А позже в поместье все время была такая суматоха, разве о подобной мелочи вспомнишь?
Бармен помешал коктейль длинной ложечкой и подвинул бокал мне:
– За счет заведения.
– Спасибо, – улыбнулась я. Коктейль в зеленом граненом стакане был прозрачным, очень светлым и будто бы светился. Я поднесла бокал ко рту, а потом спросила, вспомнив просьбу Бондина: – А я останусь в форме? Ну то есть… я ведь приехала жениха расколдовывать… Вдруг после вашего коктейля я его даже не узнаю?
Бармен улыбнулся:
– Узнаете. Но зато перестанете переживать, что он сейчас…
– С другой, – досказала я.
– Да, – виновато кивнул он.
– Это-то мне и надо! – и я отпила немножко из зеленого стакана. Ко мне на язык попало что-то воздушное, прохладное, с легкой сладостью и кислинкой одновременно, с едва уловимыми травяным и фруктовым привкусами. А еще, едва эта волшебная влага очутилась на моем языке, мне показалось, я услышала тихое веселое птичье «фьють-фьють». Я подняла удивленные глаза на бармена.
