Макс Фрай - Сказки cтарого Вильнюса
А действительно, всем бы. Какая хорошая стала бы жизнь.
Сперва, конечно, Люси то и дело задирала голову к небу, вечно из-за этого спотыкалась, хорошо хоть не сломала ничего, кроме каблука. Потом понемногу успокоилась. Остыла. Утратила энтузиазм. Несколько месяцев спустя, уныло заключила: ну вот, теперь ясно, что ничего не вышло. Строго спросила себя: а как ты думала? Чего ты вообще ждала, мать? Отвечать не стала, но подумала: значит, и с конфетами тогда было просто совпадение.
На этом месте Люси захотелось как следует пореветь, уткнувшись в подушку, но она так и не вспомнила, с какого конца следует браться за это непростое дело. Все-таки очень давно не практиковалась. Целую вечность.
Впервые она увидела шары почти год спустя. Гуляла с коллегой в Бельмонтасе, как всегда, спорила о чем-то абстрактном – не ради торжества объективной истины, существование которой всю жизнь ставила под сомнение, а просто из любви к процессу. Как всегда в таких случаях, слушала себя как бы со стороны, упивалась изяществом сокрушительных аргументов, посмеивалась над безапелляционностью интонаций. Так увлеклась, что ничего вокруг не видела, даже о собеседнике почти забыла, поэтому ему пришлось дернуть ее за рукав: смотри же, смотри! Да не на меня, в небо.
Задрала голову и тут же заткнулась. Стояла, как громом пораженная. Там, в безоблачной июньской бирюзе, медленно летели два шара, темно-синий с желтым значком, похожим на замочную скважину, и белый с цветком клевера. Из газовых горелок с шумными вздохами рвались столбы огня. Из корзин выглядывали люди, махали руками. Люси наконец опомнилась, подпрыгнула, заорала что-то невразумительное и принялась махать в ответ.
Пару недель спустя к синему и белому присоединились еще три шара – красный с надписью «Nord», бирюзовый с рекламой пива и радужный с черным слоном. А в конце лета – еще несколько. Воздушные шары над Вильнюсом стали вполне будничным зрелищем, некоторые горожане даже перестали обращать на них внимание – летят себе и летят, обычное дело. Хотя большинство все же до сих пор останавливается посреди улицы, задрав голову и забыв о делах.
Люси сидит на дереве и смотрит в небо. Отличная была идея, думает она. Просто отличная! Я у нас, получается, молодец. А уж князь-то каков молодец! Сам сообразил, что шаров может быть гораздо больше двух, любых цветов, и подсказывать не пришлось.
Что теперь? – спрашивает себя Люси.
Ответ известен заранее: все, что угодно.
Абсолютно все, что угодно.
Все.
Улица Лапу (Lapų g.)
Много прекрасных дорог
Проснувшись, вдруг подумал, что надо пойти и купить Анне этот браслет. Потому что она его себе никогда ни за что не купит. Так и будет жить и хотеть, хотеть и не покупать, не покупать и мечтать, мечтать и жить без браслета, годами, я ее знаю.
И день рождения у Анны, можно сказать, на носу, всего через три с половиной месяца. Но ждать даты совсем не обязательно.
Дурацкий кожаный шнурок почти втрое дороже серебряной цепочки такой же длины. И бусины цветного стекла, самые дешевые – около сотни литов за штуку; о стоимости остальных лучше вообще не думать. В сумме выходит типичная хиповская фенька по цене золотого кольца. Но Анне нравится. «Смотри какое!» – и замерла у витрины на четверть часа, забыв обо всем.
Ну, значит, решено.
Думал, труднее всего будет выбрать, там же все по отдельности продается – шнурки, бусины, даже застежки. Ошибешься, и выйдет в итоге совсем уж безвкусная дрянь. Но, оказавшись у витрины, сразу уверенно ткнул пальцем в темно-синий шнурок. Застежка? Вон та, в виде тролля. Бусины? Ох, сколько же их тут.
– У нас сейчас рекламная акция. Тому, кто покупает шнурок и застежку, две бусины в подарок, – неожиданно сказала продавщица. – Выбирайте.
Это упростило дело. Подарок – это просто отлично. Никакой ответственности. Потому что еще две бусины Анна сможет выбрать сама. Деньги-то на них уже отложены. Почти не задумываясь, взял зеленую с пурпурными искрами и лиловую с прозрачными голубыми пузырьками внутри.
Продавщица ловко нанизала бусины на шнурок, приладила замок, примерила браслет, чтобы продемонстрировать, как он будет смотреться на женской руке. Одобрительно покачала головой:
– У вас безупречный вкус. Очень красивая минималистическая композиция. Обычно надо хотя бы четыре бусины, а еще лучше – шесть. Но тут я бы, пожалуй, ничего добавлять не стала. Вот и прекрасно.
За работой, как водится, все вылетело из головы, но после обеда вдруг вспомнил о покупке. Достал, принялся разглядывать. Вертел в руках синий кожаный шнурок. Думал: где-то я уже видел очень, очень похожий. Синий, кожаный… Стоп. Да у меня же такой был. В детстве. И бусины были. Тоже, кстати, две. Синяя из мутного, непрозрачного стекла и зеленая деревянная, с длинной кривой царапиной и облупившейся возле отверстия краской. Ну надо же. Совершенно, получается, забыл. Совершенно забыл.
Сидел, откинувшись на спинку кресла, глядел на купленный для Анны синий шнурок, вспоминал свой. Вроде очень важная была вещь. То ли амулет, то ли трофей, то ли часть какой-то сложной игры. И куда-то потом делся. Интересно куда? Вот же черт, теперь и не вспомнишь. Вечно так с этими детскими воспоминаниями, все равно что аквариумных рыбок руками ловить – выскальзывают, уплывают, а если даже ухватишь, все равно никакого толку, будет биться, беззвучно открывать рот, таращить бессмысленные глаза, только и остается – плюнуть и отпустить.
Плюнуть и отпустить, однако, не получалось.
Решил: пойду проветрюсь. Заодно кофе выпью. И сразу назад. Прости, дорогая работа. Сама видишь, и рад бы тобой заняться прямо сейчас, но не выходит. Я скоро, скоро.
Только на улице заметил, что вышел, намотав на запястье синий шнурок. В смысле Аннин браслет. Хотел было снять и спрятать в карман, но передумал. На руке точно не потеряется, а в кармане – как повезет. Пусть будет, все равно никто не увидит, рукава длинные.
В любимом кафе по случаю начала теплого весеннего вечера выстроилась очередь. По местным меркам довольно большая, человек шесть. Зато и новых книг на полке для свободного обмена прибавилось. С книжкой вполне можно постоять.
Взял книгу, не глядя, только по весу понял, что выбрал самую толстую. Невольно ухмыльнулся, вспомнив анекдот про таблетки от жадности, дайте самую большую – всегда знал, что это про меня. Прочитал на корешке: «Город, который виден сердцу». Автор Рэй Хауз. Пожал плечами – никогда о нем не слышал. Открыл наугад.
Мой друг жил в великолепной сверкающей башне, стоявшей в конце тропинки, вдоль которой лежали чудесные предметы, умевшие видеть волшебные сны. И всякий раз, когда я там проходил, им снилось, что они – большие каменные дома, в которых живут добрые люди. А тропинке снилось, что она – длинная, мощенная булыжником дорога.
В доме друга лежал мертвец, который все время на что-то жаловался и просил, а по комнатам ходила моложавая ведьмочка, у которой была дочка на выданье. Мы с другом запирались в его каморке и часами хихикали над всякими глупостями. Но потом у нас с другом вышла размолвка, о причине которой уже никто не помнит, кроме разве что вечных звезд, которым все равно.
С тех пор мой друг забыл, что я знаю тропу к его дому, и я перестал ходить по ней волшебными ночами. И всегда, каждый раз, когда ноги выносили меня на тот перекресток, Госпожа Ночь шептала мне на ухо: в мире так много прекрасных дорог.
…– Здравствуйте, – в третий раз повторила красивая девушка, мисс Латте две тысячи одинадцать, согласно надписи на переднике. – Чего вам хотелось бы?
Так и не дождавшись ответа, принялась подсказывать:
– Ристретто? Эспрессо? Капучино? Апельсиновый? Мятный со льдом? Миндальный? Банановый? Беличий?
Очнулся. Переспросил, не веря своим ушам:
– Беличий? Это как?
– Просто латте с ореховым сиропом.
Сказал:
– Давайте.
Положил на прилавок три монеты. Бросил сдачу в коробочку для чаевых. И поставил книгу Рэя Хауза обратно на полку.
Чур меня.
Получив картонный стаканчик с беличьим кофе, вышел на улицу. Сел за единственный свободный столик. Закурил.
Сидел долго, цедил сладкую ореховую бурду, курил одну крепкую самокрутку за другой. Вспоминал.
В детстве у меня тоже был друг, к которому я часто ходил в гости. А он ко мне – никогда. Впрочем, мой друг определенно жил не в сверкающей башне, а в обычном двухэтажном доме, обнесенном ветхой оградой. Крыльцо заросло травой, вторая ступенька совсем сгнила, и ее надо было переступать. В доме его не водилось ни ведьм, ни мертвецов, даже родителей друга никогда не было, ну или они просто сидели на втором этаже и не показывались. Я пересекал пустую, пропитанную волнующими запахами кухню, потом короткий коридор и входил в комнату, где сидел мой друг. Вспомнить бы еще, как его звали. Нет, не получается. И лицо? Не помню лица. Кажется, он тоже был мальчик. Старше меня, но не намного. Года на два-три. Или больше? Нет, так я ничего не вспомню, разве что придумаю заново и сам себе поверю, а это не дело.
