Лариса Петровичева - На границе чумы
– Прекрасно, девица Сур, – ответил он. – Кстати, памятуя о добродетели скромности, столь почитаемой государем нашим Лушем, я бы не рекомендовал вам так откровенно демонстрировать ваше благосостояние.
Дина опустила глаза. На ее набеленных по моде щеках проступил очаровательный румянец. Шани вдруг пришло в голову, что, не будь она рыжей, он бы непременно в нее влюбился. И увел бы у самого государя. История вышла бы достойной авантюрного романа, которые в Аальхарне любят все от мала до велика, независимо от положения в обществе.
Однако девушка была рыжей. И это все меняло.
– Разумеется, ваша бдительность. Однако мои украшения – это подарки государя, и было бы просто невежливо их не надеть.
– А, ну раз так, – промолвил Шани, – тогда вы поступаете очень благоразумно.
– Спасибо, – улыбнулась Дина и протянула ему невесть откуда взявшийся бокал шипучего южноудельского вина. – Выпьете со мной?
Шани принял бокал и скептически посмотрел на девушку.
– Ваш покровитель не будет против?
Дина нахмурилась.
– Я не фаворитка государя, если вы об этом, – Шани криво усмехнулся, и она добавила: – И не шлюха.
– Вы очень часто это повторяете, – заметил Шани. – Будем здоровы.
И они осушили свои бокалы. Видимо поторопившись, Дина поперхнулась и закашлялась, да так, что из глаз брызнули слезы. Шани участливо коснулся ее руки, подумав, не задать ли ей хорошего леща между лопаток, по старой земной традиции.
– Вам плохо? – спросил он.
– Ничего страшного, простудилась на строительстве, – сказала Дина, стирая слезинку. – Там очень холодно…
– Попросите у государя меховой плащ, – посоветовал Шани. – Думаю, он не откажет в вашей просьбе.
Дина хотела было ответить, но только кивнула и отошла в сторону. Служки завершили перемену блюд – по причине поста еда предлагалась очень маленькими порциями и весьма заурядная, впрочем, Луш не стал бы раскошеливаться и в мясоед, тем паче что гости пришли поздравить государя с праздником, а не набивать брюхо за счет казны. Шани протянул руку к бокалу, в который кравчие снова подлили вина, успел удивиться, почему так дрожат пальцы, а потом вдруг стало темно и холодно.
Он пришел в себя довольно скоро и снова удивился холоду и темноте. Пронизывающий до костей озноб, впрочем, объяснялся просто: не все помещения дворца отапливались, а шеф-инквизитора наверняка сочли перепившим дармового вина и перенесли в нетопленые покои, чтобы протрезвел. С темнотой тоже все было понятно: экстракт фумта вызывает временную потерю зрения, если же его было слишком много – то паралич и последующую остановку сердца. Шани попробовал пошевелить рукой, и это удалось – он нащупал жесткое одеяло с торчащими толстыми нитями. Значит, либо ему повезло, и дозировка фумта была маленькой, либо сработало стабильно принимаемое им противоядие (он никогда не испытывал иллюзий по поводу того, на какой должности находится, с кем вынужден работать и что за люди его окружают), либо…
– Не шевелитесь, – донесся из темноты голос Дины. – Вы очень слабы, ваша бдительность.
– Сучка, – прошептал Шани. Губы и язык едва слушались. – Тварь… Ты меня отравила.
Теперь ему были понятны все эти перемигивания рыжей дряни с Лушем, вот только где и в чем он умудрился перейти государю дорогу? Или дело не в нем лично, а в той выгоде, которую Луш получит от трагической смерти молодого шеф-инквизитора прогрессивных взглядов?
– Не разговаривайте, ваша бдительность, – посоветовала Дина, и ее тонкая прохладная ладонь легла на лоб Шани. – Берегите силы. Не разговаривайте.
Разговаривать он пока и не собирался.
Когда-то давным-давно на Земле Саша Торнвальд занимался боевыми искусствами нового поколения, в которых все движения вбивались буквально в подкорку (или: записывались на подкорку) и уже не требовали особенных силовых затрат. Делай раз, делай два, делай три – и вот уже Дина скулит от боли, поваленная на кровать и вжатая лицом в покрывало, искренне не понимая, как это находящийся при смерти человек умудрился ее скрутить, словно тряпичную куклу. Скорее всего, после таких акробатических экзерсисов у нее перелом запястья и вывих плеча. Неприятно, но что поделать…
– Вы думаете, я не бью женщин? – сказал Шани по-русски. – Очень даже бью.
Он пошарил перед собой: все правильно, архитекторша лежит лицом вниз, и его пальцы путаются в дорогом парике. Шани сдернул парик и швырнул в сторону, Дина мычала от боли. Поудобнее устроившись среди растрепанных покрывал и простыней, Шани перевернул девушку и тотчас же зажал ей рот ладонью, пока ее крики не привлекли сюда всю охрану дворца. На него снова накатила волна слабости, Шани закусил губу, чтобы не потерять сознание. Проклятый фумт, истребить бы его пестицидами, как сделали на Земле с марихуаной…
Дина плакала.
– Не нужно этого, девочка, – ласково посоветовал Шани. – Береги силы. И отвечай максимально честно, это в твоих интересах. Это Луш поручил тебе меня отравить?
Он убрал ладонь, и Дина зашлась в рыданиях. Шани похлопал по ее плечу, сжал запястье – нет, обошлось без переломов. Везучая. Обычно бывает намного хуже.
– Я повторяю вопрос, – промолвил он, надавливая на болевую точку над ключицей: – Это Луш поручил тебе меня отравить?
– Я не травила вас, – прошептала девушка, всхлипывая. – Государь просто поручил мне выпить с вами вина, которое подаст пятый кравчий…
На всякий случай Шани надавил болевую точку посильнее. Девушка взвизгнула.
– Я не знала, что там яд! Клянусь вам…
Зрение по-прежнему не возвращалось, да вдобавок Шани еще и начало тошнить. Похоже, архитекторша говорит искренне, в любом случае, у него пока слишком мало информации о случившемся. Он соскользнул с кровати и выпрямился, пол закачался под ногами, но Шани сумел устоять.
– Вставай, – приказал он. – Вставай и помоги мне.
Девушка завозилась, пытаясь подняться. Шани слушал шорох ткани, шелест надеваемого парика, сердце бухало в груди так, словно пыталось вырваться на волю и сбежать. Грустно будет, если я сейчас умру, подумал Шани, очень грустно… Главное, непонятно почему и какая выгода от моей безвременной кончины. Дина взяла его за руку. Пожалуй, она действительно не врет.
– Больно? – спросил Шани. Девушка всхлипнула.
– Больно, – едва слышно ответила она. Шани ухмыльнулся.
– Мне тоже. Если буду падать – а я буду – не пытайся меня подхватить. Не удержишь. Что это за комната?
– Красная спальня, – сказала Дина.
Точно, подумал Шани, мог бы и сам догадаться. Недалеко от пиршественного зала, и холодно, словно в морозильнике.
– Сейчас мы медленно выходим отсюда. Если получится, то спускаемся по лестнице, ты грузишь меня в карету, и я очень быстро отправляюсь домой, – во рту словно еж ощетинился тысячей ледяных игл, Шани болезненно сглотнул и продолжал: – Может получиться так, что на лестнице охрана откроет по нам огонь на поражение…
Дина охнула. Шани очень основательно качнуло. Не терять сознание, говорил он себе, ни в коем случае не терять сознание. Тьма перед ним становилась еще гуще, еще непроницаемей, щетинилась стволами аальхарнских пистолей и обещала очень крупные неприятности. Шани почувствовал, что его трясет.
– Так вот… если это случится, то падай и закрывай голову руками. И не думай обо мне.
Я упаду рядом, изрешеченный пулями по приказу государя, подумал Шани, но вслух не сказал. Дина сжала его руку.
– Я поняла, – сказала она, и Шани вдруг почувствовал, что она плачет, но уже не от боли.
Несколько шагов до двери дались ему с трудом, дальше стало легче. В коридоре было тихо и пусто, но впереди слышались голоса. Шани прислушался, но ничего не смог разобрать.
– Рука болит? – спросил он.
Дина шмыгнула носом. Впереди послышались шаги – к ним шла группа людей, явно хорошо вооруженных и готовых нашпиговать свинцом всех, кто встретится им на пути. Все равно я не смогу их увидеть, подумал Шани, а жаль… И вообще умирать жаль…
А затем голос государя воскликнул:
– Заступник милосердный! Ваша бдительность!..
И Шани свалился на паркет, потеряв сознание.
Когда он пришел в себя, то с нескрываемой радостью обнаружил, что зрение к нему вернулось. Шани лежал на знакомой кровати в Красной спальне, только теперь в камин удосужились положить поленья, и в помещении было тепло. Олек хлопотал возле стола, вынимая из своей сумки всяческие травы и порошки и смешивая их в каменной чашке (Шани искренне надеялся, что в снадобье не пойдут ни толченый рог единорога, ни растертая в порошок кожа жабсов с Гнилых болот, ни прочие «приятные» ингредиенты), а в кресле в углу сидел государь собственной персоной. В неярком свете тонких свечей его лицо выглядело неприятно зловещим. На банкетке возле кровати пристроилась Дина, с болезненной гримасой потиравшая плечо, а возле дверей топтался главный караульничий дворца Шух, пузатый коротконогий крепыш, которому кто-то успел засветить фонарь под правым глазом.
