Владимир Лещенко - Тьма внешняя
Над столицей замаячил костлявый призрак голода.
Из разных уголков королевства доходили с беглецами и редкими торговцами, слухи о неубранном урожае, гибнущем на полях, о схватках меж сторонниками Дьяволицы, разделившимися на враждебные партии, о безбожных колдовских церемониях, открыто устраиваемых уже среди бела дня.
Сообщения эти заставляли сердца сжиматься от ужаса, и все больше людей соглашалось с тем, что на этот раз и в самом деле пришествие Антихриста уже близко.
Но наверняка никто ничего не знал, так же как по прежнему не приходило никаких известий с юга, о том, что намеренны делать дальше мятежники.
Тяжкая неизвестность овладела всеми. Люди не только не представляли, что будет с ними дальше, но даже не отваживались что либо предположить. По крайней мере вслух.
Только спустя несколько дней после известия о гибели короля вместе со всей армией власти, словно спохватившись, напомнили о своем существовании. На площадях и в церквах был зачитан манифест Королевского совета, где все случившееся было кратко и скомкано объявлено испытанием и карой, ниспосланной небесами, и выражалась уверенность в конечном падении бунтовщиков.
В Париже, как и во всех еще не занятых Девой городах, было введено осадное положение. Ворота запирались еще засветло, кабаки и прочие веселые заведения было велено закрывать еще раньше, а после наступления темноты всем, будь то буржуа или дворянин, воспрещалось выходить на улицу без крайней нужды. То ли в благодаря этому, то ли выжидая, чем все кончится, парижские и пришлые ночные работнички притихли, хотя и не совсем прекратили делать свое дело.
Зато резко возросло число мелких краж.
Пышным цветом расцвела и проституция. К ранее промышлявшим девкам прибавилось немалое число прежде порядочных женщин из числа беженок, лишенных средств к существованию. И, правду сказать, спрос на подобные услуги заметно возрос. Если одни проводили время в молитвах и каялись в грехах, то не меньшее число людей хотело прожить последние оставшиеся спокойные дни в удовольствиях и веселье.
Чтобы разместить беженцев, власти решили занять пустующие дворянские особняки, тем более, что многим хозяевам они уже все равно не понадобятся.
Среди прочих отелей беглецам был отдан и красивейший дворец неаполитанского короля, хозяин которого не появлялся в Париже уже который год.
Город лихорадочно готовился к обороне: теперь появления Дьяволицы под стенами ждали со дня на день. Этьен Марсель развил бурную деятельность. Под его руководством мобилизованные бродяги и поденщики углубляли рвы и подновляли валы. Из способных носить оружие горожан сколачивались все новые и новые отряды.
Жан де Милон тоже не дремал. Приготовления к тяготам осады и к уличным боям шли полным ходом. На всех пяти мостах через Сену под угрюмыми взглядами хозяев сносились дома и лавки и наскоро воздвигались защитные каменные стены. Знаменитый Мост Менял тоже не избег этой участи, тем более, что его обитатели в большинстве уже покинули столицу.
Улицы и переулки перегораживали рогатки и баррикады из бревен. Тут же наваливались целые валы просмоленной щепы – прорвавшегося врага должен был встретить огонь.
В окруженном надежнейшей неусыпной стражей Ситэ остатки знати тщетно пытались уже который день найти выход из безвыходного и, как уже многим казалось, безнадежного положения.
…Сегодня, второй раз после катастрофы под Тулузой, здесь собрался Королевский Совет. Без короля, и даже без регента, ибо почти все взрослые мужчины рода Капетингов полегли на поле боя.
В мрачном молчании сидели собравшиеся. Дух отупляющего бессилия витал сейчас в Зале Совета, словно в насмешку законченном ровно в тот день, когда Карл, по чьему повелению он строился, отправился в свой последний поход. У этих людей было вроде бы все для того чтобы властвовать и сражаться. В их распоряжении была французская казна: главный хранитель сокровищ сам по своей воле отдал им ключи. У них было все еще многочисленное войско. Немало городов и земель сохраняли им верность, еще много людей готовы были умереть под их знаменами… Но что с того? Был ли вообще смысл сопротивляться ходу судьбы? Не сам ли Бог оставил их?
«Неужели настал конец всему?» – можно было прочесть на осунувшихся лицах. Место во главе длинного стола осталось незанятым; никто не решился сесть на место короля, словно над ним тяготело проклятье. Справа от него бессменно сидел канцлер Людовик Бурбон, напротив него – граф де Фуа, взявший на себя обязанности коннетабля.
Только что гонец привез вести из Лиона. Город без всякого сражения перешел под власть Дьяволицы. Не было ничего похожего на штурм, более того – никаких отрядов мятежников даже поблизости не было. Просто какой-то человек забрался на ярмарочный помост и принялся выкрикивать, что Господь явил волю свою, уничтожив короля-злодея, и что законная повелительница Франции – Светлая Дева. Все, кто оказался на площади, включая и стражников, подхватили этот крик; толпа, разрастаясь с каждой минутой, потекла к ратуше.
Нескольких эшвенов, попытавшихся возражать, выволокли на площадь и забросали камнями, и трясущийся от страха прево зачитал, запинаясь, акт о переходе города под руку Светлой Девы.
Выслушав доклад о случившемся, присутствующие принялись обсуждать положение.
Епископ Парижа высказался в том смысле, что в строй необходимо поставить всех способных держать оружие духовных лиц – священников, монахов, и на что он больше всего упирал – студентов Университета. Ректор Сорбонны против ожидания, легко согласился, правда добавив, что на нужды борьбы с обуянной ересью чернью не грех бы потратить часть церковных денег, и епископ Парижский тоже признал его правоту.
Вице-коннетабль вспомнил, что не так давно через Париж в Страсбург было отправлено полтора десятка пушек генуэзской работы, и не худо бы послать людей, чтобы выкупить их у герцога Лотарингии за любую цену.
– Постойте… Что это там творится? – встревожено спросил вдруг епископ Лангрский. За дверями зала послышался приближающийся топот множества ног, лязг оружия, громкие крики… Все вскочили. Одна и та же мысль одновременно вспыхнула в головах всех собравшихся: мятежники уже здесь, стража предала, пришел смертный час. Епископ протянул трясущуюся руку с распятием к дверям. Де Фуа, смачно выругавшись, выхватил меч. Кое-кто последовал его примеру, готовясь дорого продать свою жизнь.
Массивные, мореного дуба створки резных дверей мгновенно, словно не весили ничего, распахнулись от тяжелого удара, и в зал ворвался молодой рыцарь командовавший сегодня охраной, в сопровождении полутора десятков радостно галдящих латников. Он совершенно не обратил внимания ни на испуганные и удивленные взгляды, обращенные на него, ни на обнаженное оружие в руках коннетабля.
