Олег Верещагин: - Путь домой. Книга вторая
— Неруда? — спросил я. Йенс кивнул. — Он мне жизнь спас…
— А ты спас ребят, — ответил Йенс.
— Я возьму его аркебузу, — сказала Ингрид. — Тань, поучишь меня стрелять?
Димка очень осторожно уложил удобней голову Фергюса. Поднялся с колен, не пряча мокрых глаз. Сказал:
— Он меня спас… на балтийском побережье… Почти пять лет мы вместе… были… Вот ведь чушь-то какая, даже не в бою, даже не в бою…
— В бою, — вдруг сказала Зорка. — В бою. В этом мире всё — бой.
Димка несколько секунд смотрел на неё. Потом достал свой топор.
— Отрублю голову этой… твари. Фергюсу на могилу. Он был бы доволен.
И, сглотнув комок, пошёл к мёртвым птицам.
Владимир Высоцкий
Водой наполненные горсти
Ко рту спешили поднести…
Впрок пили воду черногорцы —
И жили впрок. До тридцати.
А умирать почётно было
Средь пуль и матовых клинков
И уносить с собой в могилу
Двух-трёх врагов, двух-трёх врагов!
Пока курок в ружье не стёрся —
Стреляли с сёдел и с колен,
И в плен не брали черногорца —
Он просто не сдавался в плен!
Семь сотен тысяч равных порций
Воды живой в одной горсти…
И проживали черногорцы
Свой долгий век. До тридцати.
И жёны их водой помянут,
И прячут мальчиков в горах,
Покуда мальчики не станут
Держать оружие в руках.
Беззвучно надевали траур,
И заливали очаги,
И молча лили слёзы в травы —
Чтоб не услышали враги.
Чернели женщины от горя,
Как плодородная земля,
А им вослед чернели горы,
Себя огнём испепеля!
То было истинное мщенье —
Бессмысленно себя не жгут!
Людей и гор самосожженье —
Как несогласие, как бунт!
И пять веков — как божьи кары,
Как мести сына за отца —
Пылали горные пожары
И черногорские сердца!
Цари менялись, царедворцы —
Но смерть в бою — всегда в чести!
Не уважали черногорцы
Проживших больше тридцати!..
…Мне одного рожденья мало.
Расти бы мне из двух корней.
Жаль — Черногория не стала
Второю родиной моей.
Степь кончалась. Вот уже трое суток над горизонтом выше и выше вырастали гранёные, слоистые каменные столбы — там начинались Кордильеры. Река, вдоль которой мы шли почти неделю (Танюшка сказала, что это Арканзас), постепенно забиралась вглубь земли, и сейчас бежала, ревя и грохоча, в каньоне на глубинен почти двадцати метров.
А лето подбиралось к своей середине…
…Я шёл в передовом дозоре вместе с Сергеем, Юджином и Димкой. Мы шагали вместе уже почти два часа, большую часть нашего «дозорного срока». Молчали и до такой степени домолчались, что вздрогнули, когда Сергей вдруг сказал:
— Я уже минут пять наблюдаю что-то непонятное… Смотрите вдоль берега до большого дерева, которое почти упало в реку…
— Столб, — вырвалось у Юджина. — Там стоит столб; не скала, не дерево, а столб!
Я свистнул, подавая сигнал основному отряду, а сам ускорил шаг вместе с дозорными. Мы почти бежали, и вот стало видно, что площадка вокруг столба — радиусом метров десять — наплотно вымощена серовато-жёлтыми булыжником, гладким и округлым. А ещё ближе стало ясно, что это вбитые в землю до надбровий черепа — черепа негров. А столб украшала врезанная — не прибитая — надпись на широкой доске:
ЧЁРНЫМ ВХОД ВОСПРЕЩЁН.
ГРАНИЦА.
КОЛОНИЯ КОЛОРАДО.
— Уже интересно, — признал я, окидывая взглядом горы. — Может, старое?
— Дерево доски относительно свежее, — заметил Сергей. — Ну, в конце концов, путь тут закрывают неграм, а не нам. Да мы и не собираемся чинить никаких беззаконий.
— Хорошо. Пошли, — решительно сказал я.
* * *Через полчаса мы выбрались на дорогу — слабо утоптанную, но вполне настоящую. Правда, больше ничего вокруг не говорило о том, что местность населена. Ещё через какое-то время мы поменялись — вперёд выдвинулся Андрей с Анри, Раде и Яном. Дорога шла всё так же недалеко от края пропасти, в которой тёк Арканзас (похоже, пропасть стала ещё глубже, а вот что шире — точно) Трава постепенно становилась реже и ниже, всё чаще высовывались каменные проплешины.
Я раздумывал о том, что это за «Колония Колорадо». «Чёрным вход воспрещён» — это хорошо. Но я пока ещё не видел тут белых — подлецов-расподлецов, хоть каких! — чтобы сотрудничали бы с неграми. Может, эту надпись нужно читать, как «…а остальным — добро пожаловать!» А может, само собой подразумевается, что остальным вообще соваться не стоит — и все в округе это знают. Размышляя, я не сразу понял, что вот уже несколько секунд созерцаю над краем пропасти, метрах в пятидесяти от нашего передового отряда, некое вспучивающееся новообразование — и оно медленно растёт, словно из пропасти вылезает необъятный пузырь.
Видно было, что Андрей и остальные тоже это видят — и тоже обалдели. Они застыли в изумлённых позах и постепенно задирали головы выше и выше.
То, что мы видели, настолько не могло тут существовать, что мы не верили своим глазам даже тогда, когда над краем пропасти появилась плетёная корзина-гондола и в общем-то стало ясно, что это — воздушный шар или дирижабль офигенного размера. Как… как туча… Туча! Полёт — нечто, похожее на тучу, но не туча… «Берегись не негров, князь…» — слова Арагорна.
— Андрей! — дико вскрикнул я, испугав стоявших рядом. — Андрей, в стороны, за камни! Ан…
Я увидел, как он упал — неловко, на бок, ударившись виском о землю. А дирижабль со страшной скоростью рванулся вверх — и пошёл к горам на высоте, на которой казался не больше сардельки…
…Тяжёлый арбалетный болт попал Андрею между ключиц и, когда я добежал, он уже был мёртв. Чудовищный идиотизм положения подавлял. Он бы сумел увернуться от стрелы, сумел бы — но, как и все остальные, обалдел от увиденного. Этот мир ежеминутно грозил смертью, мы были готовы к этому — но в том-то и дело, что с дирижаблем не ассоциировалось никакой опасности, он вообще был невозможен в этом мире!!!
А самое главное — теперь было ясно, что представляют собой местные. Кто конкретно стрелял — ребята не разглядели. Но выстрел был метким, безжалостным и подлым. Это говорило обо всём сразу.
Я какое-то время вообще не мог сориентироваться — даже сам не ожидал, что гибель Андрея меня так подкосит. Но это можно было и понять. Андрей был со мной с самого начала. И. когда я позвал, вернулся очень издалека. Спокойный, много умеющий и знающий, отважный — на него всегда можно было положиться.
