Юрий Никитин - Человек с топором
Тау Кита, сказал он себе, холоднее Солнца градусов на триста, что, конечно, пустяк при их миллионных температурах, но света дает почти вполовину меньше, потому такое красное, как будто уже на закате.
До чужого солнца оставалось всего каких-то сто-двести миллионов километров, но сейчас Мрак научился воспринимать эту цифру без смеха. И даже со словцом «всего». Этих сто-двести миллионов даже в одном простеньком… теперь совсем простеньком! – световом годе как маковых зерен в большом мешке из-под угля.
Мрак посмотрел во все стороны, Олег же, напротив, застыл, к чему-то прислушиваясь. Мрак попробовал последить за его локаторами, но Олег, похоже, на этот раз шарил в себе, замечательном, полагая это самым интересным.
– Ну и что? – сказал он сердито. – Олег, не спи. Я все-таки человек. Мне нужна твердь под ногами. Возможно, когда-нибудь я и привыкну жить в открытом космосе, но щас мне нужна под ногами твердь! Да что там я – бог тоже такой же чудак: твердь сотворил, не восхотел вот так вечность порхать среди звезд и туманностей… Кстати, не столкнуться бы на перекрестке. Здесь светофоров что-то не зрю.
– Ты их просто не видишь.
– А ты?
– И я, – печально признался Олег.
Он наконец подвигал глазами, не поворачивая головы. Возможно, он старался увидеть крылатых людей, которыми бог населил космос. Наверняка его первая попытка могла быть именно такой, ведь сам он висел в пустоте… До тверди додуматься мог попозже.
– Ты прав, – признался он с неохотой. – Здесь планет нет…
Мрак сказал зло:
– Тогда на кой черт?
– Что?
– Эта звезда. Если светить некому?.. Стоит фонарь среди бескрайнего поля, электричество зря палит!..
Олег посмотрел на него украдкой, Мрак в самом деле думает то, что говорит, вздохнул.
– Тогда к соседней звезде?.. Как ее, Когтю Барса…
– Какому Когтю Барса? – удивился Мрак. – Что у тебя за названия, гробокопатель? Это Слеза Игуатогегии, Потерявшей Любимого!
– Какая еще слеза, – проворчал Олег. – Коготь Барса – так эту звезду знали в Ассирии. Я тогда, если хочешь знать, астрономией увлекался! Собственную обсерваторию построил, все звезды наизусть до сих пор…
– А я астрономией как-то увлекся в период царствования Иехунда Блистательного, – сообщил Мрак с невеселой усмешкой. – Тоже, гм… знал. А с современными кликухами – туго?
Олег сказал сердито:
– Не вижу причины все бросить и запоминать новые названия! Словом, Мрак, ты хочешь здесь остаться?.. Тогда я пошел.
– Нет-нет, – ответил Мрак. – Как же я тебя отпущу одного, убогого?
– Тогда не спи. А то у меня уже все начинает трястись… Здесь хорошо, мы от гула укрыты звездой, ее влиянием, а что там? Этот страх у меня уже в костях! Но и к звезде слишком близко – страшно. Я же не знал, что могу быть таким точным… Словом, выныриваем поблизости, но так, чтобы в Большом Космосе, понял?
– Понял, – ответил Мрак. – Чтобы сразу шмыгнуть через границу?
– Да. Готов?
– А если скажу, что нет?
– Я же вежливый, – пояснил Олег. – Я всегда спрашиваю…
Мощный рывок дернул Мрака за ноги, и теплая вода сомкнулась над головой. Снова он завис в утробе – тепло, уютно, сыто, словно питание получает через пуповину. Нет пустоты, чувствует мягкое ласковое прикосновение влажной плоти, исчезло время, пространство, блаженный покой, счастье, покой и счастье…
Он вскрикнул, тело охватило холодом, словно новорожденного, которого вынули из лона. Вокруг чернота, точки звезд, сосредоточенная половинка лица Олега. Тяжесть в теле – их несет на огромной скорости в сторону яркой звезды, уже с ясно видимым диаметром.
– Вроде бы… – проговорил он, – гула нет. Или я оглох?
– Нет, – донесся голос волхва. – Я тоже не слышу.
– Значит, он только там?
– Мрак!
Огромное, темное, сразу заслонившее мир возникло из ниоткуда и ударило со страшной силой. Мрак услышал хруст и треск костей, все тело пронзила неистовая боль, в сто миллионов раз более острая, чем может испытывать человек… из органики.
Он слышал свой сдавленный вопль, рядом Олег изменил цвет, его распластало, как будто попал под тяжелый каток, вся поверхность тела, теперь плоская, как камбала, пошла лиловыми разводами и, похоже, начала разрушаться.
Мрак заставил себя удержаться в сознании, хотя атомарная решетка начала стремительно рушиться, боль невыносимая, ослепляющая, электроны слетают с орбит, атомные ядра раскачивает ошалело, их выносит в неконтролируемый космос, а рядом еще плоский лист, что остался от Олега, его закувыркало, как падающий с дерева листок.
Хрипя от боли, он дотянулся до Олега, в том не чувствуется жизни, ухватил силовым полем. Их закружило и закувыркало теперь вместе. Он в страхе чувствовал, что его несет на некую темную и невидимую массу. Все тело кричало от боли, корчилось от обжигающих ран. Он в наносекунду пробежал по себе внутренним взором, ужаснулся, но лечить и восстанавливать не из чего, только и сумел, что заморозился, не дал рассыпаться, Олега тряхнуть не решился, прокричал в отчаянии:
– Да очнись же!.. Если не ты, то кто?
Ему казалось, что он совсем не может дышать, а набор слов выплевывается рваный, скомканный, с сильнейшими помехами.
Рот его наполнился кровью, так себя чувствовал, а сломанные челюсти невыносимо ныли. Он держал Олега крепко, свернув бережно в трубочку, со всех сторон стегало болью. Ощущение злое, будто наткнулись на плотный поток рассеянных протонов, каждый из которых при столкновении вырывает целые клочки… Это в том, старом мире пуля бьет сперва в одежду, потом кожу, затем проникает через мясо… а здесь протон может пройти беспрепятственно, через пустоту и пролететь насквозь, а может столкнуться с протоном, так сказать, сердца. А то и печени, что куда больнее.
Он закутал свернутого Олега своим огромным телом, сознавая тщетность этого, ведь протон может пронизать их насквозь, не заметив, а может столкнуться именно с протоном в теле Олега, но все равно старый инстинкт велел укрывать своим телом, их несло, швыряло, боль терзала уже все тело, он чувствовал, как меркнет сознание, а ощущение боли притупилось настолько, что он почти равнодушно понял, что от его тела остались только ошметки.
Потом боль прекратилась. Он вяло подумал, что умирает. Но пространство уже не перечеркивали быстрые искры, он так же вяло подумал, что поток встречных протонов иссяк.
Он снова чувствовал боль, но совсем слабую, словно через толстые двери. Так же вяло понял, что это не потому, что всего лишь поцарапал пальчик. Он на последнем издыхании, потому почти ничего и не… чувствует…
Страх и что-то древнее, паническое, стыдное, захваченное в их атомные организмы от допотопных структур обезьян и рептилий проснулось и начало ворочаться, он чувствовал, как поспешно и трусливо в животной жажде жизни восстанавливаются структуры, свободно блуждающие электроны загоняются на свои места, а то и захватываются чужие, ткань все же зарастает, уплотняется, наращиваются потерянные части, их структура записана на хрен знает каком мелком уровне, и вот он снова слышит боль, что тут же затихает… ага… там рану затянули… здесь перебиты все кости, но достаточно двух пикосекунд, чтобы перестроить решетку и даже убрать все кровоподтеки…
