Патриция Селайнен - Отступник
Варвар восхищался сильной и бесстрашной владычицей, но преображение Белит оставляло чувство утраты. Иногда Конан даже сожалел, что она не похожа на обычных женщин, вся забота которых — сидеть за прялкой, стряпать и нянчить детей. Поразмыслив, он, однако, признавал, что не смог бы так же сильно любить обычную женщину, и все же злился.
Киммерийца взбесило вмешательство Белит в его поединок с аргосцем. Можно подумать, он не мог сам постоять за себя. Эти попытки уберечь его от опасности просто унизительны. И будь он проклят, если первым сделает шаг навстречу, как бы сильно того ни хотелось. Придя к такому решению, Конан подсел к чернокожим лучникам, которые зубоскалили, попивая захваченное на барке вино. Неподалеку испуганно жались к борту отбитые у аргосцев невольницы.
Встретясь взглядом с Бренной, в глазах которой стояли слезы, варвар подумал, что своим заступничеством оказал девушкам дурную услугу. Ревность Белит сделала их жертвой свирепых вожделений. Наверное, смерть — блаженство по сравнению с тем, что ожидает несчастных, когда им придется утолять любовный голод пиратов, не привыкших церемониться с женщинами. Из задумчивости киммерийца вывела свара, вспыхнувшая между кушитами.
Среди воинства Белит выделялся звериной силой и кровожадностью хищника черный верзила по имени Окуджи. Родное племя изгнало его за убийство двух старших братьев, которые стояли между негодяем и властью вождя. Лишь одному человеку удалось обуздать нрав дикаря — Королеве Черного Побережья. Иногда Конану чудилось, что за необъяснимой покорностью Окуджи кроется нечто большее, нежели благоговейный трепет, который повелительница внушала черной орде/ Порой взгляд кушита жег его ненавистью. Однако на сей раз злоба чернокожего была обращена не на киммерийца.
Окуджи сцепился с остальными из-за того, кто должен первым воспользоваться щедрым и неожиданным даром госпожи. Белит не могла запретить команде насильничать во время набегов на прибрежные селения, но никогда не разрешала прихватывать женщин на корабль, очевидно желая предупредить распри вроде нынешней.
Никто из кушитов не посмел бы подвергнуть сомнению право Окуджи первым вкусить сладкого плода, если бы притязания звероподобного силача не простирались сразу на обеих невольниц. Такой дерзости не стерпели даже самые забитые и безгласные, которым обычно приходилось довольствоваться чужими объедками. Сознание того, что Окуджи выступает один против многих, придало пиратам смелости. Некоторые уже поигрывали рукоятками кривых ножей. Узурпатор же нагло оскалился и жег соперников глазами, все еще умудряясь держать их на почтительном расстоянии. Конану он напоминал матерого волка, обложенного сворой. Зверь ощетинил загривок, пригнулся к земле и сдержанным рычанием предупреждает трусливых шавок, что разорвет на куски первого, кто осмелится напасть. Собаки же, подбадривая друг друга оглушительным лаем, вертятся на месте и выжидают, когда среди них сыщется смельчак, готовый испытать на себе крепость стальных челюстей.
Киммериец поискал глазами Белит. Почему она до сих пор не вмешалась? Одно слово госпожи могло охладить самые горячие головы. Повелительница прохаживалась вдоль прохода между скамьями гребцов от кормы к носу и обратно. Спорщики так шумели, что она наверняка слышала все. Но Белит даже не пыталась потушить огонь вражды, который разгорался с каждым мгновением. Конан не мог взять в толк почему. Может, она считает, что небольшая трепка собьет спесь с Окуджи? Однако дело того и гляди дойдет до поножовщины. И тут варвар уловил огонек торжества, блеснувший во взгляде, который послала ему возлюбленная. «Посмотри, — говорили ее глаза, — до чего довела твоя нелепая прихоть. Я тебя предупреждала».
Варвар усмехнулся про себя: женщина всегда верна своей нелепой природе, как бы высоко не вознесла ее судьба. Играть с огнем только из желания потешить гордыню, поставить на своем! Разве Белит не понимает, что пламя пожрет все вокруг, что слепая ярость опьяняет и сводит с ума и драка может перейти в бунт? Владычица бросает вызов. Уверена, что ей одной под силу справиться с этим сбродом. Ладно, поглядим, чья возьмет.
Забияки опешили, когда в разноголосый хор вмешался негромкий, но властный голос чужака:
— Чего вопите?
— Как чего? — возмутился один из тех, кто посчитал себя обойденным. — Ублюдок хочет наложить лапу на обеих девок!
Пираты снова загомонили, но уже без прежнего воодушевления.
— Столько шума из-за потаскух? Киньте кости. Победитель получит сразу двоих на всю ночь.
Как ни странно, первым предложение киммерийца подхватил сам виновник склоки. Этого Конан не ожидал. С каких пор Окуджи стал таким покладистым? Испугался, что не совладает со всей сворой? Или имеет тайный расчет?
Один из спорщиков достал из-за пояса кожаный мешочек и вытряхнул из него два костяных кубика, на гранях которых были вырезаны символы. Как успел узнать киммериец, самое низкое достоинство имел значок в виде косой черточки, условно изображавший комариное жало, за ним следовали два кружка — глаза лягушки, волна — тело змеи, что-то вроде лука без тетивы — крылья орла, точка, ощетинившаяся лучами, — грива льва и, наконец, полумесяц — бивень слона. Лягушка пожирает комара, но, в свою очередь, служит пищей змее, а та бессильна в когтях орла. Орел не может тягаться со львом, однако нет никого страшнее разъяренного слона.
Кушит бросил кубики и скривился: выпали «комар» и «змея». Окуджи расплылся в злорадной улыбке, сгреб кости, ловко метнул и обвел соперников ликующим взглядом:
— Два «слона».
Когда чернокожий великан выиграл пять раз подряд, Конан нахмурился: подозрительное везение. Правда, дерзкому кушиту не всегда удавалось выбросить двух «слонов». Киммериец не спускал глаз с руки Окуджи и, внимательно понаблюдав за чернокожим, довольно усмехнулся. Хитрец мог провести своих простодушных сородичей, но не человека, который не раз спускал за игрой награбленное в таверне Абулетеса, в самом воровском квартале легендарного Города Воров. У Абулетеса собирались прожженные мошенники. Один из них, редкий пройдоха, испробовал свое искусство на киммерийце. Должно быть, бедняга чем-то прогневал Бела, покровителя воров и торгашей. Конан пощекотал ему ребра кинжалом и остался доволен результатом: он не только вернул проигранное, но и почерпнул из беседы кое-что полезное.
Раскаявшийся поведал без утайки, как через крошечное отверстие влить внутрь кубика расплавленный свинец, чтобы при некотором навыке кубик всегда падал на утяжеленную грань. Очевидно, этой уловкой и воспользовался Окуджи. Перед броском он ловко подменял обычные кости кубиками со свинцовой начинкой, которые заранее припрятывал в ладони и придерживал мизинцем и безымянным пальцем. Метнув кубики, он подбирал их и сам подавал очередному противнику. Кушиты побаивались Окуджи, и тому ничего не стоило навязать им свои условия игры. Если сомнения и закрадывались в головы проигравших, они предпочитали держать их при себе. «Счастливчик» быстро разделался со всеми желающими попытать удачи — некоторые пираты не стали даже пробовать, заведомо посчитав это делом безнадежным.
