Олег Верещагин: - Путь домой. Книга вторая
Тут хоронили людей, потому что место было удобное. Клали в расщелину и задвигали подходящим обломком гранита, на котором выбивали короткие строчки.
— Дайте-ка я гляну, — придерживая рукой палаш, я подошёл ближе. Могил было пять. Три слева, две — справа пониже, и эти две были поновей. На трёх левых белели строчки:
Shvejc Bromberg
16. X.27–10.VII.44
Maksim Jasunenko
22. I.26-10VII.44
Hovik Klasse
22. IX.25–10.VII.44
А на тех, что справа, было написано по-французски:
Unis pour la Victorie.
Igor Dashkevitch. 11.05.1969
Sean Margeotte. 16.12.1970
il mort 19.06.89.
— Швейц Бромберг, Максим Ясуненко и Ховик Классе, — прочёл Йенс.
— Я их знаю, — без особой горечи, но хмуро сказал я. На меня повскидывали удивлённые глаза, я пояснил: — Не лично. Я в дневнике Лотара про них читал, это его люди, они тут погибли. Во время стычки с американцами… Странно, — вот тут даже я ощутил в своём голосе грусть, — какая встреча…
— А это французы, — Анри потрогал строчки. — «Вместе для победы…» Нет, не французы. Русский, Игорь Дашкевич…
— А второй француз, — возразила Зорка. — Жан Маргит. И отряд, наверное, французский… Олег, ты чего?
— Игорь Дашкевич, — повторил я, потирая лоб. — По-моему, я его знаю… Тоже знаю.
— Заочно? — серьёзно уточнил Раде. Я сердито — от того, что не вспоминалось — дёрнул плечами:
— Не вспоминается… Может, заочно, может — нет…
— Олег, — подал голос Олег Крыгин, улыбаясь углом рта, — ты что, правда не помнишь? Летом, самым первым… Избушка в Подмосковье. Записка в банке!
— А! — я хлопнул себя по бедру. — Чёрт, конечно! — и примолк, в самом деле вспомнив короткую записку на листке с рисунком плотины Днепрогэса, которую Щусь нашёл в пустой банке — записку, написанную летом 85-го парнем по имени (точно!) Игорь Дашкевич. Он с четырьмя девчонками собирался уходить на юго-запад… — Значит, он прожил ещё четыре года…
Кто-то, кажется. Спрашивал, в чём дело (а Олег, похоже, объяснял)… Я слушал плоховато. Танюшка подошла, положила руку мне на плечи, но я и на неё не поглядел.
Значит, он жил ещё четыре долгих года, попал сюда и погиб здесь… Встреча поразила меня. Да, именно встреча. Я никогда не видел в глаза Игоря Дашкевича, но эти две короткие встречи сделали его для меня живым знакомым. В конце концов, он ещё был жив, где-то ходил, что-то делал уже в то время, когда мы были здесь, мы вполне могли встретиться…
И было грустно. Не страшно, не как-то ещё, а грустно.
Я сбросил с плеч вещмешок, повозился, достал дневник Лотара, а из него — записку, хранившуюся с того самого лета. Разгладил её на ладони, потом свернул квадратиком и опустил в щель могилы Игоря:
— Вот так. Всё, — я грустно улыбнулся Танюшке, она пожала мне плечо. — Смотри, Тань, правда всё. Эта история закончилась, — я тронул ладонью камень. — За-кон-чи-лась…
Игорь Ченцов
На коня — и с ветром в поле
Полечу, полечу!
Догоняй! Я на воле,
Я подобен лучу!
Шею обнимаю у милого коня.
Безрассудство скачки — это для меня!
Безрассудство скачки — это для меня…
Жить, тоскуя, в этих стенах
Не могу, не могу.
Загоню коня до пены —
Я из плена бегу.
Шею обнимаю у милого коня.
Никакая сила не вернёт меня!
Никакая сила не вернёт меня…
Поле, поле, чисто поле,
Обними, обними —
Быстроту у погони
Отними, отними.
Шею обнимаю у милого коня:
— Ну ещё немного пронеси меня!
Ну ещё немного пронеси меня…
Бум! Юджин на полном ходу ловко протаранил меня, и мы покатились по траве — но перед этим я успел швырнуть мяч Олегу Крыгину, и мой тёзка великолепным отработанным движением влепил подачу в левый верхний угол, поверх головы Йенса — великолепной «свечкой». Я вскочил на ноги, перекатившись через плечо и показал Олегу большой палец.
— Играем, играем! — кричал Фергюс, хлопая в ладоши. — Хватит обмениваться любезностями, два-пять!
— Этим мячом можно убить! — засмеялся Юджин. — Никогда не думал, что буду играть мячом, набитым травой!
— Никогда не думал, что найдётся кто-то, кто сможет сшибить на площадке лучшего полевого игрока команды школы номер три города Кирсанова! — одним духом выпалил я в ответ.
— Я был одним из лучших раннингбэков в нашей школьной команде по футболу! — махнул рукой Юджин.
Если учесть, что я соврал насчёт лучшего игрока, у Юджина всё равно получилось неплохо. Да и из двух мячей, что команда Йенса ухитрилась вколотить моей, один был его (из пяти, которые мы влепили им, два были мои…)…
…Второй раз у Юджина не прошло — я поймал его в момент хорошего броска (финалом было бы падение на спину «всем прикладом») и швырнул через бедро… ну, сделал так, чтобы он полетел через бедро. Никакого нарушения правил, но хороший эффект…
…Мы решили задержаться на два-три дня в оказавшихся столь гостеприимными скалах. Если бы я вёл дневник или хоть отмечал прошедшие дни, то эти даты обвёл бы красными кружочками или ещё как обозначил. Хорошие были дни. Будь вокруг осень, я бы непременно решил тут зазимовать. Но до осени было ещё почти целое лето! Мы набили мяч, пели, купались, играли в шашки и шахматы, загорали, отсыпались и разговаривали — короче, приятно проводили время.
Матч так и закончился 2–5 в нашу пользу. Не обошлось без мелких травм, но я вышел целым.
— Интересно, — Юджин рассматривал ссадину на левом бедре. — Пыль набилась… А вот интересно, — он несколько раз плеснул водой, — почему ты, Олег, князь?
— Его голосованием выбирали, — пояснил лениво Олег, листавший свой блокнот с зарисовками. — Ещё в самом начале.
— Но вообще-то от тех, кто его выбирал в самом начале, почти никого не осталось, — заметил Фергюс.
— Да ради бога, ребята, — я заложил руки под голову и откинулся на траву. — Кто хочет занять моё место?… — всеобщее молчание было мне ответом, и я пожал плечами: — Значит, буду я и дальше мучиться.
— А ты что, недоволен, морда американская? — уточнил Игорь.
— Да нет, что ты! — махнул рукой Юджин.
— Маль-чиш-ки-и-и-и!!! — заголосила за скалами Ленка Власенкова. — Идите обеда-а-а-а-ать!!!
— Твоя надрывается, — толкнул Олега ногой Димка.
— Заботится, «надрывается». -ответил пинком тот. — Пошли, что ли?
— Выходим когда, завтра?…
— Ты моих штанов не видел?… А, я на них сижу…
— А неплохо мы вас раскатали…
— Сегодня… Олег, слышь, вечером покажи мне тот прыжок…
