Екатерина Соболь - Дар огня
«Фонтан «Древо жизни». Поставлен мастером Дж. Р. под окнами своей любимой М. А.».
И Генри вспомнил: он уже видел такие буквы странной формы, с наклоном влево, на памятнике Сиварду, совсем недалеко от этого города. А значит, два изваяния наверняка сделал один и тот же человек. Генри заставил себя сосредоточиться на этой бесполезной новости, она помогала отвлечься от того, что солдаты все ближе, а бежать нет сил. Наверное, тот человек родился с даром вырезать вещи из камня. Вот только фонтан, что бы это слово ни значило, был прекрасным, а памятник в лесу – грубым, почти отталкивающим.
Генри бездумно вытянул голую руку, коснулся каменного цветка – и на этот раз что-то пошло по-другому.
Цветок побледнел, будто утратил краски, а через секунду привычно рассыпался, но в эту секунду Генри успел почувствовать что-то странное: будто цветок щекотал ему пальцы. Генри взбудораженно тронул другой цветок – то же самое. Но если памятник и фонтан сделаны одним человеком, почему он ничего не почувствовал, уничтожая памятник?
Рядом раздался чей-то прерывистый вздох, и Генри обернулся. Женщина, стоявшая неподалеку, смотрела на него перепуганным, остановившимся взглядом, и, не успев даже подумать, что делает, Генри дернулся в ее сторону и схватил рукой без перчатки за голое запястье.
Женщина побледнела и осела на землю, а он торопливо отдернул руку. Но силы уже вернулись, будто он разом проснулся, и, сжав зубы, Генри перепрыгнул через обод фонтана и понесся по свободной от людей Освальда улице, на ходу натягивая перчатку. Надо было проверить одну идею, но дома вокруг были приземистые и уродливые, явно новые, такие не подойдут. И Генри бросился туда, откуда гарью тянуло сильнее, – там ему никто не помешает.
Из этого квартала людей уже увели, мостовые были усыпаны вещами, но среди них ничего подходящего не попалось, и Генри охватило бессильное, угрюмое бешенство от того, что Освальд сжигает этот город, где даже нет старинных домов, – сжигает просто потому, что ему это нравится.
На одной из улиц он резко остановился – огонь приказал ему, потянул вправо, и по его нарастающему голоду Генри понял: где-то там – человек. Эта мысль уже не так пугала – прикосновение к женщине на площади вернуло ему силы, и ему так нестерпимо хотелось еще, что ноги сами понесли его в переулок, заставили шагнуть в тесный угол, за кучу гниющих овощных очистков.
Там сидел ребенок и бесшумно кривился от плача, рукавом размазывая слезы по лицу. Наверное, он забился сюда, и его не заметили, когда уводили людей. Огонь ликующе взвился – в ребенке сил меньше, чем во взрослом, но сойдет и он. Генри сонно приблизился, рука уже тянулась вперед, ребенок поднял голову – и Генри остановился.
Это был тот самый мальчик, который дал ему платок в зеленую клетку. Его родители ведь сказали: они идут в город, потому что там безопасно. Их, наверное, забрали, а ребенок успел спрятаться. Огонь твердил: «Квартал уже пуст, дома скоро сожгут, ребенок все равно не жилец, просто прикоснись».
Генри стиснул зубы, одеревеневшей рукой вытащил из кармана платок и протянул мальчику. Тот громко высморкался, двумя руками прижав платок к лицу. Генри взял его за край рукава, аккуратно, чтобы не касаться кожи, и потащил на улицу.
– Нельзя прятаться. Надо бежать, – произнес он, едва слыша сам себя, и торопливо сцепил руки за спиной. – Выберись из города. Ясно?
Ребенок кивнул и потянул его за куртку. Генри качнул головой, глубже вдавливая ногти в ладонь:
– Нет, я не могу пойти с тобой. Я здесь не закончил.
На лице мальчика проступил такой животный ужас, что на секунду Генри испугался, что прикоснулся к нему, сам не заметив. Но мальчик смотрел куда-то ему за спину, и Генри обернулся.
Выход из переулка загораживал огненный волк. Генри прищурился и показал в другую сторону:
– Беги туда. Беги, как ветер.
Мальчик без звука развернулся и помчался туда, где выход еще не был перекрыт, а Генри перевел дыхание, расцепил руки и пошел к волку. Сейчас ему было смешно, что еще вчера эти твари его так пугали: за последние сутки он много нового узнал о страхе. Генри остановился в шаге от волка, тот припал к земле, готовясь к прыжку, и Генри навис над ним, глядя прямо в глаза.
– Уйди с дороги, – тихо, внятно произнес он.
Секунду Генри думал, что не это подействовало, а потом волк попятился, будто почуяв более сильного зверя, поджал хвост и огненным сполохом влетел в ближайший дом. В стене осталась обугленная дыра.
Генри выпрямился и улыбнулся торжествующей, злой улыбкой. Она растягивала губы против воли, неправильная, чужая, ему захотелось ударить самого себя по лицу, чтобы стереть ее, но вместо этого он бросился по улице в противоположную от волка сторону.
Он влетел в самый богатый на вид дом, промчался по комнатам, вертя головой, – все простое, неловкое, уродливое. Генри застонал от разочарования. А потом в одной из комнат нашел то, что искал.
На полке стоял предмет невероятной красоты, явно старый, вроде тех, что были в Доме всех вещей: круг с двумя железными палочками, и на круге мелкими блестящими камнями выложены цифры от одного до двенадцати. Зачем эта штука нужна, Генри понятия не имел, да это было и не важно. Он облизнул пересохшие губы, осторожно прижал пальцы к предмету – и тихо засмеялся. Олдус был прав: он не просто сжигает все подряд. Предмет побледнел, будто рука Генри вытянула из него краски, а уже потом сгорел, оставив на пальцах приятное щекочущее чувство.
В предметах, сделанных людьми с даром, всегда есть волшебство – так сказал Тис.
Памятник Сиварду тот мастер сделал, уже потеряв дар, – волшебства в нем не было ни капли.
Прикасаясь к вещам, сделанным до потери Сердца, Генри сначала забирает их волшебство, а уже потом уничтожает. И значит, он может…
Додумать до конца Генри не успел: крыша провалилась, и обугленные доски посыпались вниз. Он успел метнуться к двери, вылетел на улицу и понял: слишком поздно. Огненные звери носились по крышам ближайших домов, огонь был повсюду. Генри наугад бросился в один из переулков, но там было уже не пройти. Помчался в другой – то же самое.
Испугаться по-настоящему Генри не успел: решение вспыхнуло в голове, как свет.
– Огонь в этих тварях – такой же, как во мне. Я смогу его обойти, – пробормотал он, обращаясь к теплу, распиравшему грудь. – Выведешь меня из города – обсудим то, что ты хочешь.
И он закрыл глаза.
Когда Генри пришел в себя, он сидел на высоком, покрытом редкими деревьями холме, – целый и невредимый, только одежда кое-где обуглилась. У подножия холма полыхал город, а вокруг этого озера пламени шевелилось что-то, сверху похожее на колонию муравьев. Люди в черных доспехах шли на юг, заполоняли долину. Их было так много, что у Генри внутри все сжалось.
