Елизавета Дворецкая - След черного волка
– Я отложу свадьбу до тех пор, пока ты не выберешь себе кого‑нибудь, – сказал вдруг Лютомер. – Даже если надо будет ждать еще три года.
– Не нужно три года. Мне указали верный путь, и скоро я буду знать, кого ищу.
Лютомер не спросил, что за верный путь и кто его указал: теперь у нее было право на свои пути.
– А если и в третий раз обманет… – снова начала Лютава, – воеводу возьму, и пусть этот песий жених как сам себе знает! Тот вон какой мужчина видный!
– Только на лице горох молотили.
– Не пригож, зато пригоден.
Лютомер хмыкнул, оглянулся на нее и потрепал по затылку. Лютава фыркнула в ответ – и спихнула его с ветки в воду.
Глава 10
Поздним утром, когда уже высохла роса, на тропе вдоль нижней Угры шли двое: женщина лет пятидесяти и семилетняя девочка. Женщина была рослой, дородной, и убрус ее, тончайшего льняного полотна, белого, как летние облака, был уложен сложным способом большухи. Под мышкой она несла сверток. Девочка была в рубашке с тоненьким красным пояском, с недавно впервые заплетенной косичкой и маленьким колечком на правом виске, прикрепленным к тесемке. Она несла лукошко, где в сене покоились три вареных яйца. Видно было, что девочке хочется побежать, нарвать цветов, поискать земляники на солнечных склонах оврагов, но она, едва сделав шаг от тропы, тут же прыгала назад, будто вспомнив что‑то, боязливо оглядывалась и жалась к бабушке, норовя взять за руку.
– Ты, Лельча, не бойся, – успокаивала ее Твердома. – У кого в роду есть русалки, тех они не тронут. Может, покажутся, посмеются, а вреда не сделают. Иди спокойно и будешь невредима.
– И мы увидим… ее? – робко спрашивала Лельча, сомневаясь, стоит ли называть по имени ту, к которой они идут.
– Ты, должно быть, увидишь. Ржаные сестры детям часто показываются, а бабкам – как захотят. Любеша в летошный год видела, а матери не показалась она.
Лельча закивала: о той встрече Любеша, старше ее на год, рассказывала родичам с десяток раз, а сестрам и еще больше. Теперь настал черед Лельчи, которой в начале весны сравнялось семь лет, и она очень старалась вести себя как подобает. Это было важное дело. Каждый год девушки угощают русалок и водят в их честь круги в березовой роще, но род Проворичей из Щедроводья и здесь был особенным: только у них имелась в роду своя собственная русалка.
– Ай! – Девочка вдруг вскрикнула и прижалась к бабке.
Впереди на тропе, отчасти затененной стволами и лапами елей, мелькнуло что‑то живое. Сквозь зелень хвои Лельча заметила волчью шерсть: показалось, прямо им навстречу бегут два волка. Один крупнее, почти белый, а второй поменьше – серая поджарая волчица, чуть припадающая на заднюю лапу…
Но едва успела охнуть Твердома, одной рукой прижав к себе внучку, а другой выставив вперед клюку, как встречные показались из‑за ствола. И вовсе не волки, а люди: рослый молодой мужчина и с ним тоже высокая, худощавая девушка с длинной русой косой.
– Здорово, молодцы! – воскликнула Твердома то самое, что положено говорить при встрече с волками. – Нам в одну сторону, а вам…
– И нам в ту же самую! – закончил молодец и улыбнулся. – Ты ли это, баба Твердома? Неужели родню не узнала?
Бабка и прижавшаяся к ней внучка рассматривали встречных в немом изумлении. Старшего княжича Лютомера Вершиславича здесь видели всякий год, и Твердома знала его в лицо, но уж слишком неожиданно он появился перед ней – прямо посреди леса. Стоило моргнуть – и вновь она видела двоих волков, глядящих на нее круглыми желтыми глазами…
– Вершиславич! – наконец отозвалась бабка. – Лютомер! Это ты или мне мерещится?
– Это я. А это сестра моя, Лютава. Не забыли ее? Прошлый год мимо вас ехали.
– Будьте живы! – Лютава поклонилась бабке и улыбнулась девочке. – Наша бабка Темяна поклон передает.
– Вот, заглянули родню проведать, – добавил Лютомер. – Все ли у вас хорошо?
– Да вроде бы… – Твердома все никак не могла опомниться.
Отправившись с дарами к русалке, она приготовилась к встрече с Навью и теперь чувствовала, что невольно зашла туда глубже, чем хотела. Эти двое были истинными выходцами из Нави – и то, что они состояли с ней в родстве, не успокаивало. Выскочили вдруг, будто из‑под земли. Не то люди, не то волки…
– Вот так новости… – пробормотала она. – Ты ведь, Вершиславич… Слышно, ты теперь сам князем над нами?
– Доля повелела. А новости, мать, у меня поважнее есть. – Лютомер понимал, что грядущая постройка городца перевернет всю жизнь округи, и уж конечно, поначалу никто этому не обрадуется. – Такие, что сам я с ними к вашей старейшине приехал. Дома ли отцы?
– Отцы на лугах… Что ж, Вершиславич, пойдем. – Твердома развела руками. – Провожу тебя в селище, не одного же послать…
Она затруднялась, как ей держаться с парнем, который по степени родства приходился ей внуком, но в то же время был князем угрян – отцом всему роду, и ей в том числе.
– А куда же вы направлялись? – Лютава взглянула на лукошко в ее руке. – По ягоду?
– Русалку нашу угощать! – выкрикнула Лельча, убедившись, что перед ними – не волки, а, наоборот, родичи.
– Русалку? – оживилась Лютава. – Какую это?
Бабка и внучка переглянулись…
* * *
Эту повесть хорошо знали даже дети, потому что все случилось у них на глазах. Даже сама Лельча, которой в ту пору было всего четыре года, помнила свою сестру Росалинку, старшую из внучек бабы Твердомы. Или говорила, что помнит: маленькие дети сами не всегда различают правду, память о чьих‑то рассказах и свои выдумки.
Росалинке тогда шел шестнадцатый год. Иные из ее «поневных сестер» уже были замужем, но чем дальше, тем больше родители сомневались, что им удастся хорошо сбыть ее с рук. Росалинка была собой приглядна, но со странностями. Тихая, неразговорчивая, она незаметна была в девичьем кругу: в весенних играх неловка, на зимних павечерницах молчалива. По дому работала кое‑как, часто дело валилось у нее из рук. Бывало, она и вовсе замирала, глядя остановившимся взором перед собой и что‑то неслышно шепча. Будто разговаривала с кем‑то невидимым. Вот в лес с другими девками и бабами она ходила охотно, но там часто терялась, исчезала с глаз и редко откликалась на «ау!». Бывало, вся гурьба возвращалась уже затемно – Росалинку искали. А она сидит под елкой, рядом с полупустым лукошком, глядит перед собой и шепчет, и горя ей нет, что мать и сестры охрипли от крика…
И все потому, что на свет она появилась в Русальную неделю. Про таких говорят, что не доживают они до возраста, до свадьбы: русалки уводят. Поведение девочки с детства подтверждало это поверье, и все так привыкли считать ее «русалкой», что даже позабыли, какое имя ей было наречено при рождении.
