Алла Гореликова - Меч войны, или Осужденные
– Постой, – Альни переводил удивленный взгляд с таргальца на ич-тойвинца. – Барти, ты влип на каторгу из-за брата провозвестника? Ты поверил этому шакалу?!
– Умник, – буркнул Ферхади. – Других по себе не меряй. Я вон тоже ему всю жизнь верил.
Альнари только головой покачал. И предложил выпить за доверие к достойным.
А потом ушел – хозяин дома должен уделять внимание всем.
– Послушай, благородный иль-Джамидер… – Рыцарь помялся, но все же задал свой вопрос. – Со мной в Ич-Тойвине девушка была, паломница… Мариана. Ты встречал ее, я знаю.
Похищение он помнить не должен, подумал Ферхади; подвал и брат провозвестник не в счет, незнакомый с его домом пленник никак не свяжет их с начальником императорской стражи. Значит, Мариана ему рассказала. Ну что ж, позволим себе маленькую невинную месть. Ферхади кивнул:
– Встречал, помню.
– Что с ней, не знаешь?
– Таргальская роза, – мечтательно улыбнулся Лев Ич-Тойвина. – Знаю, как же. У меня она.
Барти изменился в лице. Схватится за оружие или в морду даст? Ферхади ждал, улыбаясь с откровенной насмешкой.
Рыцарь с собою совладал. Встал, учтиво поклонился:
– Благодарю. Теперь я спокоен.
А он начинает мне нравиться, подумал Ферхади.
– В гостях у меня, – швырнул в закаменевшее лицо. – Ждет тебя, ишака безмозглого. Видел бы ты, что с ней было, когда по Ич-Тойвину твои признания дурацкие оглашали!
– Но… мне сказали, она…
– Знаю я, кто тебе сказал, – презрительно бросил Ферхади. – Мне он тоже много чего наговорил, да и Мариане твоей не меньше. Не ты один, рыцарь, дураком оказался, я не лучше. Кстати, возьми, – выложил на стол гномье зерно, – твое.
Барти сел, спросил ошарашенно:
– У тебя-то откуда?…
– А ты хотел бы, чтоб у брата провозвестника? Остальные ему и достались. – Просвещать рыцаря насчет похищения Ферхади не захотел. Пусть Мариана рассказывает. Если сочтет нужным. – Лучше скажи, чего это оно?…
Зерно, в руках у Ферхади остававшееся темным, у таргальца забилось живым алым светом.
– Да ничего, не бойся. – Барти спрятал «последний довод» в карман. – Хозяина чует. Наговорено оно на меня. Спасибо, что вернул.
Когда гости разошлись, Альнари увидал поразительную картину. Изрядно захмелевший Барти втолковывал Льву Ич-Тойвина что-то заумное о подземельных чарах, об отличиях таргальских и диартальских гномов и о каких-то давних делах, в которых одно такое вот зернышко решало исход боя. Ферхади подбрасывал вопросы и явно мотал на ус. И вопросы его показывали знакомство с предметом беседы куда большее, чем стоило бы ожидать от шалопая, у которого на уме лишь красотки да кони.
2. Анже, бывший послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене, ныне же – дознатчик службы безопасности Таргалы
Анже вошел в кабинет без спроса и даже без стука. Остановился у стола, спросил угрюмо:
– Зачем вы так с ним?…
А мальчишка-то совсем расклеился, отметил граф Унгери. Белый весь и губы трясутся, того гляди разрыдается как барышня.
– Он был предатель, и ты это знаешь.
– Он меня спас. И он… он не такой был, как отец Ипполит, он не из ненависти предавал. Он же все равно вредить уже не мог! Подержали бы в тюрьме до конца войны, а там…
– Анже, не учи меня работать.
Какое-то время Анже молчал. Закатит истерику, думал граф, или уйдет молча дуться? Бывший послушник нужен, причем нужен в рабочем состоянии, а не растекшийся сопливой лужицей. Конечно, можно было предвидеть такую реакцию. Но не в подвал же парня было сажать, в одиночку без права разговоров! А казнь… так было надо.
– Так было надо, Анже, – повторил Готье.
– Я понял вас, господин граф.
Оказалось, бывший послушник умеет взять себя в руки. Никаких истерик; голос ледяной, но предельно спокойный.
– Работать на вас я больше не буду. Хватит того, что наработал. – Анже бережно положил на стол вещи пресветлого. Ожег капитана тайной службы свирепым взглядом. И вышел, от души хлопнув дверью.
И решительностью тоже не обижен, кто бы мог подумать…
Граф выглянул следом. Ишь, чешет.
– Анже, вернись.
Парень и не оглянулся, только прибавил шагу.
Тогда Готье и приказал страже:
– Вернуть.
Надо отдать парню должное – мало того, что без боя не сдался, еще и дрался честно: его известная всем в доме саламандра попыталась заступиться за хозяина, но тут же вновь спряталась. Анже приволокли обратно в кабинет – с разбитым в кровь лицом и заломленными за спину руками; и он спросил, дерзко улыбнувшись, не дожидаясь, что скажет ему капитан тайной службы:
– Ну и что дальше? Под замок вы меня посадить можете, даже повесить можете, но работать-то насильно не заставите?
Граф Унгери молчал. Парень прав – такую работу, как он делал, насильно не получишь. Или получишь – угрожая дорогому; но это уже пройдено. Что ж, рано или поздно он все равно бы сорвался: слишком чистый для таких дел. Жаль, конечно…
– Я у тебя спрошу, Анже: что дальше? Вот выйдешь ты сейчас на улицу – и куда пойдешь? Чем жить будешь?
– А вы уверены, что я хочу жить? – тихо спросил Анже.
Только этого не хватало!
Граф, тяжко вздохнув, поднялся. Подошел, сказал:
– Отпустите. Сядь, Анже. Не буду я тебя силой держать, просто поговорить хочу. Можешь ты потерпеть меня еще полчаса?
Анже покосился на гостевое кресло – и сел на табурет для арестантов. Стиснул пальцами края сиденья. Саламандра выскочила парню на колени, беспокойно завертелась. Чары чует, подумал граф. Над этим табуретом хорошо в свое время поработали. Страх, отчаяние… дикое желание пойти на все, лишь бы это скорее закончилось – все равно как, только скорее… Готье поморщился:
– Пересядь. Ты не арестованный.
– Ваши полчаса уже идут, господин граф.
Псы бы драли упрямца! Не раскрывать же ему служебные тайны…
– Анже, ты нужен нам. Не только мне нужен. Королю, Таргале. Но я не буду тебя держать. Ты уже сделал столько для короны, сколько иной за всю жизнь не сделает.
Побелел: по больному задело.
– Хочешь уйти – твое право. Но не уходи так, Анже. Я тебя прошу – подумай и скажи, чем я могу помочь тебе. Ты заслужил благодарность, в самом деле заслужил!
Анже молчал. Как не слышал, зло подумал граф. Кровь из разбитого носа расплывается кляксами на штанах, саламандра обвилась воротником вокруг шеи, тычется в щеку… а он – как не здесь. Только по глазам и видно: все он слышал, все понял, только отвечать не хочет.
Граф прошелся по кабинету, вздохнул:
– Удержать я тебя не могу, убедить остаться – тоже. Ладно, пусть так. Будь здесь король, может, он бы… – Анже мотнул головой. Граф снова вздохнул. Достал из ящика стола набитый серебром кошелек. – Но давай все-таки расстанемся мирно. Возьми. Ты заслужил награду, Анже, куда больше заслужил, чем даю. И переоденься, не так же тебе идти… Одежду выберешь у управляющего. И, Анже… Я хотел бы, честно скажу, иметь возможность хоть иногда просить тебя о помощи. Сам знаешь, времена сейчас… Если успокоишься, если надумаешь… дай знать.
