Крест Марии (СИ) - Фонд А.

Я хмыкнула. Шутница, блин. Но вот такая глуповатая шутка слегка примирила меня с действительностью.

Тем более, пора было бежать дёргать рычаг.

Это приевшееся рутинное движение слегка меня успокоило. Но всё же я находилась под впечатлением от надписей. Сколько же отчаяния, сколько горя в тех корявых надписях!

Получается повесившийся человек в комнате – это предыдущий узник этой тюрьмы. Вспомнив о висельнице, я со вздохом поплелась обратно. Сейчас только проверю, высохли ли калоши, переобуюсь и пойду решать вопрос с мертвецом.

Меня передёрнуло.

В душе я очень надеялась, что калоши не высохли.

Не повезло. Не помню, говорила ли я, что невезучая, но в любом случае – очередной раз не повезло: калоши оказались сухими и теперь придётся идти.

Я вздохнула.

Надо идти. Эх, что за жизнь!

Я переобулась. Наконец-то босоножки были сняты с моих измученных ног. Какое же это блаженство сойти с каблуков. Я не знаю, что чувствовал Зевс, когда сходил с Олимпа к людям, но, когда я спустилась с этих надоевших каблуков, я испытала такое блаженство, которое невозможно описать словами. Женщины меня поймут.

Ох.

Я пошевелила пальцами. Хорошо-то как!

Калоши были великоваты. Но то не беда. Главное, я теперь была прямоходячая, как нормальный человек. В общем, повздыхав и пожалев себя, я обречённо поплелась к моему соседу-висельнику. Точнее к соседке-висельнице.

Перво-наперво я обрезала верёвку возле самой шеи. Верёвка мне самой пригодится (не знаю ещё зачем, я никогда не была особо домовитой хозяйкой, но если те бедолаги просидели тут тридцать два года, то за это время для чего-нибудь и понадобится. Магазинов что-то рядом я не вижу).

Верёвку резала долго, моими маникюрными ножничками. Дважды бросала (приходилось бегать дёргать рычаг же). Наконец, веревка была перерезана и труп мёртвой женщины с шумом шмякнулся на бетон. При этом он лопнул, обдав меня вонючими брызгами. Меня согнуло пополам. Проблевавшись, я торопливо побежала к воде. Там принялась мыть и тереть испачканные участки, прополоскала лицо, рот. Стащила платье. Намочила под тугой струйкой воды. Выкрутила. Ещё пару раз. Мне кажется, я его теперь без содрогания не надену больше. Хорошо, что бельё почти высохло. Я натянула чуть влажноватые трусы и бюстгалтер. А платье повесила сушиться.

Это ж надо!

Меня аж трясло от омерзения.

Так что я чуть не прозевала момент, когда нужно дёргать за рычаг.

Еле успела.

Фух!

Я вытерла испарину со лба.

Нет. Так не пойдёт.

Нужно срочно успокоиться.

Но успокоиться не выходило. Не помогала ни дыхательная гимнастика Шраддхи Пхат, ни самовнушение, в которое так верил Больц.

И тогда я решила клин клином, как говорится. Я отправилась читать дальше надписи. На той, противоположной стенке я прочитала уже. Вроде всё. Но есть же и другие стенки. Я медленно прошлась вдоль одной стены, другой, пока не упёрлась в тупик.

Ладно. Я вернулась назад и решительно пошла к трупу.

Труп я порубила. Точнее попилила.

Там, от потолка шла цепь, к которой была прикреплена огромная то ли секира, то ли топор. Очевидно, нею полагалось порубить предшественницу и выбросить сквозь решетку.

Решетка была в полу и, очевидно, выполняла функцию туалета. Эти полтора суток я ходила пописать к жёлобу, куда стекала вода. Но долго это продолжаться не может. Кроме того, скоро будут у меня и другие потребности, и там уж желобом для стока воды не обойдёшься.

А здесь отверстие зияло во всей своей красе. Оттуда тянуло холодом.

Мда.

Если сидеть дольше – цистит однозначно обеспечен.

Но возвращаясь к трупу.

Я осмотрела женщину, переворачивая её с омерзением. А с другой стороны, что мне кривиться. Когда-нибудь придёт и моя очередь. И следующая бедолага будет также пытаться меня утилизировать, сдерживая рвотные позывы.

Собачья смерть.

Женщина была, как я уже говорила, необыкновенно толстой. Лица посинело от удушья и представляло собой неэстетическое зрелище. Но что характерно, это мощные надбровные дуги, очень широкая переносица и большие, чуть вывернутые ноздри. Зато глазки маленькие, как фасолинки. Глубоко посаженные.

Да уж, бедняжка. При жизни ты была не красавицей. А сейчас и подавно.

Ну извини.

Ничего личного.

Я должна тебя спустить вниз. Иначе я рано или поздно погибну от трупных миазмов. Я знала, что это страшный яд.

Поэтому сбегала дёрнула рычаг и быстро вернулась.

Правда сделала ещё кое-что. А именно – заставила себя обшарить карманы женщины. В верхнем нагрудном кармане я обнаружила свёрток.

Свёрток я отложила. Потом посмотрю.

На запястьях женщины были браслеты. Золотые. Неожиданная находка. Тем не менее я решила их забрать. Бедняжке они уже не понадобятся, а чем чёрт не шутит, может смогу выменять что-нибудь у тюремщика. Если он появится, конечно же. То, что тюремщик должен появиться, я твёрдо знала. Я здесь уже скоро вторые или третьи сутки, а меня ещё ни разу не кормили. Я съела свой бутерброд и зефирку. Потом одну мятную конфетку. У меня еще есть одна зефирка и пару конфеток. Но я их не ем. Берегу. А то мало ли.

Есть, конечно, надо. Но то ли тревога и усталость, то ли общее недомогание и необходимость разделать этот ужасный труп – но вопрос с едой отошёл на задний план.

Я попыталась стащить браслеты, но замочки не раскрывались, казалось, они вросли в руки намертво. Каламбур прямо. Я злобно ухмыльнулась. У мертвеца намертво. Как мило.

Что же делать?

Ну, выбор у меня невелик. И так, и так труп придется рубить на куски. Начну с рук.

Но прежде я попыталась стянуть пиджак. Не вышло. Труп сильно распух и рукава не слезали. Тогда я схватила топор и принялась пилить ткань с бортов и полочек. Пусть хоть ткань будет. Она плотная, теплая. Сделаю коврик. Или жилетку. Или начну одеяло делать.

В то, что мой шифон на хлипком платьишке прослужит мне долго я не верила. Поэтому вопрос с одеждой встал очень остро. Голышом щеголять холодно. И неэстетично.

В то, что меня быстро отсюда выпустят я тоже больше не верила. Надписи на стене были более чем убедительны. Да и эта женщина. Сколько она здесь провела? Год? Два? Двадцать? Всю жизнь?

Когда я с трудом допилила куски ткани, пришла очередь и к раздутым на коленках линялым штанам. Они были трикотажные. Выглядели мерзко. Тем более хозяйка их в момент повешения обделалась. Но та же половая тряпка мне тоже нужна.

В общем, штаны я тоже срезала частично. Морщась от отвращения, отнесла под струю воды и там бросила. Пусть отмокают. И подольше.

Фух!

Вот если бы мне еще полгода назад кто-то сказал, что я буду ржавым топором отпиливать у трупа руки, чтобы снять браслет, я бы рассмеялась ему в лицо. Да. Всего полгода назад мы с Бенджамином обедали в «Одеон-ам-Бельвюплац», а Бенджамин ещё все время возмущался, что после нового открытия в восьмидесятом году шампанское там стали подавать на разлив, а не как раньше. Меня всегда это так смешило. Да уж. Цюрих. Милый старомодный Цюрих. Я размахнулась топором и с силой ударила по окоченевшей руке несчастной женщины. Топор с глухим стуком отскочил, что меня аж развернуло по инерции, а на трупе остался лишь небольшой разрез. И всё.

Кошмар!

Это ж сколько мне придётся махать этим топором?!

А он, между прочим, тяжёлый. Руки после одного удара чуть не повыворачивало из суставов. А таких ударов мне нужно сделать сколько?

Я расстроилась.

И вот что делать?

Так дело не пойдёт. Я просто физически не смогу уничтожить труп. А значит мне придётся задыхаться в трупных испарениях и медленно умирать.

Но ведь в помещении только эта несчастная. Её предшественниц нету. Значит она как-то смогла. Хотя, глядя на её габариты, это и неудивительно, что смогла. Не женщина, а настоящий бегемот. И весу у нее под центнер где-то. Если не больше.

Я совсем раскисла.

Правда сбегала опять дёрнула за рычаг.