"Современная зарубежная фантастика-4". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Греттон Тесса

Гидеон сделала глубокий вдох, потом еще один.

– Харроу хочет быть ликтором, – сказала она, – она сделает все, лишь бы стать ликтором. Она бы с легкостью убила рыцаря Дульсинеи, если бы решила, что это поможет ей стать ликтором. Ничто другое не имеет для нее значения. Теперь я это знаю. За последние пару дней я иногда думала…

Гидеон не закончила фразу, хотя имела в виду: «что она научилась думать не только об этом».

– Ты же и без меня понимаешь, – очень осторожно сказал Паламед, – что одиннадцатилетняя девочка никак не может нести ответственность за самоубийство трех взрослых людей?

– Разумеется, я несу ответственность, – с отвращением сказала Гидеон, – я в этом виновата.

– Да, – согласился Паламед, – если бы ты не рассказала родителям Харроу о двери, они бы не приняли решения покончить с собой. Ты, безусловно, стала причиной. Но причинность – это довольно бессмысленная концепция. Решение встать с утра, решение позавтракать горячей едой или холодной, решение сделать что-то на тридцать секунд быстрее или медленнее… все эти решения могут стать причиной для разных событий. Это не налагает на тебя ответственность. А вот тебе моя ответная исповедь: я убил Магнуса и Абигейл.

Гидеон заморгала.

– Если бы в то мгновение, когда я сошел с шаттла, – безмятежно продолжил вдруг вскрывшийся двойной убийца, – я бы схватил кинжал Кам и перерезал Учителю горло, ликторское испытание не началось бы. Поднялся бы шум, прибыла бы Когорта, меня бы увезли, а всех остальных отправили бы по домам. Но Учителя я не убил, испытание началось и привело к смерти Магнуса Куинна и Абигейл Пент. Значит, я это сделал. Это моя вина. Пожалуйста, пусть в камере будут бумага и ручка, я начну писать мемуары.

Гидеон еще поморгала.

– Ну уж нет. Это глупо, это совсем другое.

– А чем? – спросил некромант. – Мы оба приняли решения, которые привели к неприятным последствиям.

Она потерла переносицу.

– Октакисерон говорит, что вы любите играть словами.

– Восьмой дом полагает, что существует правильное и неправильное, – устало сказал Паламед, – и что из-за ряда счастливых совпадений они всегда оказываются правы. Смотри, Нав. Ты заложила свою давнюю соперницу, и у нее теперь проблемы. Ты не убивала ее родителей, и она не должна тебя ненавидеть, и ты не должна себя ненавидеть.

Он смотрел на нее сквозь очки.

– Эй, – вяло запротестовала она, – я себя не ненавижу.

– Доказательства выше показаний.

Неуклюже и даже грубо он взял ее за руку и слегка сжал. Оба очевидно смутились, но Гидеон не стала убирать руку. Вместо этого она свободной рукой порылась в кармане рясы и отдала Паламеду мятый обрывок бумаги, который мучил ее столько времени. Он расправил листок и прочитал. Никак не отреагировал. Она сдавила его руку – то ли клятва, то ли угроза.

– Это из ликторской лаборатории, – наконец сказал он. – Да?

– Да, – призналась она. – Это ведь… настоящее?

– Записке примерно десять тысяч лет, если ты об этом.

– Не совсем. Короче… что за хрень?

– Это и есть основной вопрос, – согласился он и снова посмотрел на записку. – Я могу ее забрать и как следует изучить?

– Только никому не показывай, – предупредила Гидеон, сама не зная почему. Собственное имя на древнем листке почему-то казалось ей не менее опасным, чем граната с выдернутой чекой. – Серьезно. Это строго между нами.

– Клянусь своим рыцарем.

– И ей тоже не показывай!

Их прервал стук в дверь – шесть коротких ударов, а за ними шесть длинных. Оба вскочили раздвинуть сложную систему засовов. В комнату вошла Камилла. С ней, прямая и спокойная, шла Харроу. На один неловкий момент Гидеон показалось, что они держатся за руки и что сегодня просто случилась эпидемия междомовых контактов, но тут она поняла, что у девушек скованы запястья. Камилла была совсем не дура. История о том, как она приковала к себе Харроу, когда-нибудь станет страшной сказкой.

Гидеон не посмотрела на нее, а Харроу не посмотрела на Гидеон. Гидеон очень медленно положила руку на рукоять рапиры, но напрасно. Харроу смотрела на Паламеда.

Гидеон ожидала примерно всего, но никак не этих слов.

– Нонагесимус, почему ты мне не сказала? – спросил он.

– Я тебе не доверяла, – просто ответила она. – Сначала я решила, что это сделал ты. Септимус бы сама не справилась, а мысль, что вы работаете вместе, показалась мне надуманной.

– Ты мне поверишь, если я скажу, что не работаем?

– Да, потому что в этом случае ты бы уже убил моего рыцаря. Я не планировала даже его ранить, Секстус. Голова отвалилась в то мгновение, как я нажала.

Что?

– Тогда пошли, – сказал Паламед, – все на месте. Поговорим с ней. Я больше не собираюсь вести разговоры по темным углам или скрывать свои намерения.

– Что происходит? – беспомощно спросила Гидеон. – Не забывайте, я всего лишь рыцарь.

Но никто не обратил на нее ни капелюшечки внимания, хотя она довольно-таки угрожающе держала руку на оружии. Харроу вообще ее игнорировала, глядя только на Паламеда.

– Я не знала, зайдешь ли ты так далеко, даже ради истины.

Паламед посмотрел на нее. Лицо его было серым и тусклым, как океан за окном.

– Тогда ты меня совсем не знаешь, Харрохак.

Все столпились в крошечной палате Дульсинеи: жрец с седоватой косой поспешно убежал, будто испугавшись, когда они вошли Строем. По такому случаю явились все. Паламед послал за выжившими, хотя, учитывая всеобщий интерес к убийству друг друга, появление некоторых можно было счесть разве что чудом. Вторые подпирали стену, и их мундиры были тщательно разглажены, в отличие от лиц. Ианта и Коронабет касались друг друга коленями, а их рыцарь стоял неподалеку. Сайлас встал прямо в дверях, а Колум – у него за спиной. Если бы кто-то захотел от них избавиться, достаточно было бы просто закрыть дверь и оставить всех остальных задыхаться от запаха помады Набериуса Терна. Это были все оставшиеся. Это казалось очень странным.

Некромантка Седьмого дома, спокойная и почти прозрачная, сидела, обложенная пухлыми подушками. С каждым рваным вздохом ее плечи тряслись, но волосы были тщательно уложены, а ночную рубашку она надела чудовищно кокетливую. На коленях она держала шкатулку с головой Протесилая. Когда она осторожно извлекла эту голову – целую и спокойную, как будто он все еще был жив, – присутствующие принялись хватать ртами воздух. Сама Дульсинея осталась спокойной.

– Бедный мой мальчик, – искренне сказала она, – я больше не смогу собрать его обратно. Кто его разделил. Это же развалины.

Паламед сцепил пальцы и хмуро наклонился к ней.

– Госпожа Септимус, герцогиня Родоса, – сказал он официальным тоном, – я обвиняю тебя перед всеми присутствующими в том, что этот человек был мертв до того, как прибыли на шаттле в Первый дом, и казался живым только благодаря мощной магии плоти.

Поднялся шум, и нетерпеливые жесты Паламеда и его манипуляции очками никак не помогали. Громче всех оказалось кислое заявление Ианты Тридентариус:

– Что ж, она сделала в жизни хоть что-то интересное.

Почти так же громко высказалась капитан Дейтерос:

– Это невозможно, он провел с нами несколько недель.

– Очень даже возможно, – возразила сама Дульсинея. Она пристально смотрела в мутные глаза Протесилая, как будто пытаясь что-то в них найти, а потом положила голову себе на колени. – Седьмой дом многие годы оттачивал мастерство внешнего оживления трупов. Просто… это не совсем законно.

– Это противно господу, – ровно сказал Сайлас.

– Как и высасывание души, дитя мое, – отозвалась она с ангельской кротостью. – И вовсе это не безбожно. Это очень полезно и совсем невинно, просто надо делать не совсем так, не самым древним способом. Седьмые не просто задерживают душу и мумифицируют тело. Да, Про был мертв еще до посадки.

– Почему? – спросила Гидеон так же ровно, как Сайлас.

Огромные фиалковые глаза обратились на нее, как будто она была единственным человеком в комнате. В них не было ни искры смеха, иначе Гидеон заорала бы. Умирающая некромантка вдруг показалась очень старой: не из-за морщин, а из-за невероятного достоинства, покоя и безмятежности.