Михаил Ахманов - Последняя битва
Наконец барабанный рокот снова зазвучал в сознании священника:
«Он будет пятым, и наша мощь удвоится… Еще один шаг к полной и безграничной власти! Власти над всей Землей!»
Образ планеты возник перед Иеро — туманный, медленно вращающийся шар, с пятнами синего, зеленого, коричневого в разрывах облаков. Невесомый и бесплотный, он парил над миром, разглядывая его с высоты; потом мысль Нергала ринулась вниз, словно тараня облачные покровы, и ширь европейской равнины раскрылась от голубого зеркала Лантика до возвышавшихся на востоке гор. Теперь Иеро мчался над этим пространством, над выжженными пустынями и руинами городов, над окруженным лесами Моском, над реками и утесами, озерами и степями — мчался к Каменному Поясу, маячившему вдали подобно крепостной стене, поросшей изумрудной щетиной сосен. При виде этих гор что-то дрогнуло и пробудилось в памяти священника; он выпрямился, откинул голову и, наблюдая за медленно таявшим видением, с трудом сдержал торжествующий вопль.
«Дикарь нас слышит. — Мысль Аримана непрошенным гостем проникла в сознание. — И, кажется, он доволен».
«А я — нет. Пусть знает, что я обижена, — прозвенел серебряный голос Кали. — Я не привыкла к пренебрежению… Не забывай о моем дворике, дикарь!»
Ментальный колпак сомкнулся над Иеро, отрезав назойливые голоса. Усмехаясь, он ощупал свою перевязь, затем поглядел на скалы, отыскивая скрытый тенями проход. Из него уже вылетали первые нетопыри.
Каменный Пояс! Священная Книга и Округленные Губы! Помощь и удивление…
Бог надоумил его устами врагов!
Твердым шагом священник направился к пещере. Кожистые крылья шелестели над ним, то одна, то другая из бестий ныряла вниз, норовя вцепиться ему в лицо или волосы, но Иеро представил, что он — огромная сова, любительница всяких мышей, и бегающих, и летающих. Вампиры с пронзительным писком ринулись прочь, и он, войдя в отвоеванное подземелье, остановился у самого входа, куда еще дотягивался угасающий солнечный свет.
Пахло пометом, сыростью и гнилью. Чей-то импульс толкнулся в ментальный щит, и Иеро, на миг ослабив защиту, принял его и поместил в дальнем уголке сознания. Наконец-то весть от Горма… Но — потом, потом!
Он ощупал кармашек перевязи, вытащил древний крест и подумал, что руки отца Демеро все же коснутся этого сокровища. Затем пальцы его снова нырнули в карман, пошарили там и извлекли нечто гладкое и темное, величиной с орех, закованное в скорлупу.
— Вылезай, малыш, — негромко произнес священник и, опустив свою находку на пол, проделал едва заметную щель в своем ментальном барьере. — Вылезай и расти! Настало твое время!
Скорлупа дрогнула и исчезла, будто эти слова или подкрепившая их мысль были услышаны и поняты крохотным существом; маленький шарик расплылся в диск, затем из полупрозрачного тельца выдвинулись щупальцы-отростки, приподнимая его над каменной поверхностью, напрягаясь в заметном усилии. Раздался чуть слышный хлопок, щупальцы окрепли, и тело амебы, уже размером не с орех, а с яблоко, вспыхнуло и заиграло радужными красками.
Иеро, затаив дыхание, следил за этой сказочной метаморфозой, потом опустил веки и, сосредоточившись, представил себя самого: лицо, фигуру, одежду, темную полоску усов на верхней губе, орлиный нос, смуглую кожу, широковатые скулы… Он творил этот образ с той любовью, какую должен испытывать человек к собственной плоти и душе; ведь если сам себе не дорог, то кто иной тебя полюбит? Душа, конечно, была важнее внешности, и он не обделил ее ничем и ничего не скрыл, вложив все тайные свои богатства — любовь к Лучар, благоговейную веру в Господа, стойкость, мужество, жажду победы и свой ментальный дар.
Воздух взвихрился, снова хлопнуло, и существо, продолжая расти, вдруг принялось обретать некие полузнакомые очертания. Теперь оно походило не на яблоко, а на вытянутый огромный огурец, доходивший священнику до пояса; снизу его поддерживали четыре прочные подпорки, а сверху, чуть покачиваясь на толстом стебле, стала оформляться сфера. Ее поверхность пошла волнами, и две из них внезапно застыли, приняв форму губ; над ними прорезалось что-то похожее на ноздри, глазные впадины, брови и лоб.
«Господи, прости меня! — мелькнуло у Иеро в голове. — Прости за то, что я присвоил Твою власть творения… Сожги меня молнией, если я виновен! А если невиновен, позволь отковать этот меч и сразить Нечистого!»
Легкое дуновение ветра шевельнуло волосы священника; Бог промолчал и лишь погладил его ладонью, сотканной из воздуха и алого света вечерней зари.
Существо стояло перед ним, покачиваясь на нижних отростках; их оставалось только два, зато вверху от корпуса отщепились руки — неуклюжие, с корявыми, похожими на корни пальцами. Исходивший из плеч стебель превратился в шею; рот, нос, подбородок и скулы отвердели, в глазницах что-то ворочалось и трепыхалось, будто невидимый скульптор трудился над этой частицей лица, отсекая лишнее и добавляя нужное. Ментальный поток, исходивший от Иеро, стал напряженным, как с силой натянутая струна; казалось, еще немного — и она зазвенит под напором чувств, образов, воспоминаний. Они струились благодатным ливнем, падали в девственную почву, пускали корни, росли, расцветали, повинуясь древней истине, гласившей, что человек — плодоносящий сад: что изначально посеешь в его душе, то со временем и пожнешь.
Иеро сеял не скупясь, с той же стремительностью, с какой свершалась метаморфоза. Существо перед ним уже не покачивалось, а стояло твердо; его черты, совсем человеческие, оформились, кожа казалась упругой и гладкой, губы порозовели, но глаза еще были закрыты. Будто он размышлял, открыть ли их, вступить ли в жестокий тревожный мир, полный борьбы, сомнений и боли, или остаться прежним невинным созданием, не различавшим добра и зла.
— Брат… — Прервав ментальную связь, Иеро протянул к нему руку. — Очнись, брат… Мне нужна твоя помощь.
Глаза раскрылись, и пальцы священника встретили такую же сильную крепкую ладонь. Он улыбнулся, и лицо стоявшего перед ним человека отразило улыбку как в зеркале.
— Я готов, брат. — Его рука поднялась в салюте, каким приветствовали друг друга Стражи Границы. — Я готов… Не говори ничего, я знаю все твои замыслы. Ведь я — это ты!
— Нет. С этого мгновения уже нет. С первых слов, произнесенных тобой… Ты — не Иеро Дистин, ты — мой брат, и должен выбрать себе другое имя. Помнится…
— Да, помнится, — подхватил двойник с лукавой улыбкой, — помнится, что матушка хотела назвать меня Шарлем, но отец сказал: этот шустрый парень будет Иеро. Я… ты… вцепился ему в бороду.
Священник кивнул.
