Фантастика 2023-153. Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Романов Илья Николаевич

– А вот это вряд ли, – сказал голос у него над ухом, и Генри вскинул голову так, что мышцы шеи дернуло болью.

Увидев, кто нависает над ним, Генри почувствовал, что шкала страха, которую он прошел до предела еще минуту назад, вытянулась и обрела новые деления. Это был он сам, в своей покрытой землей одежде, и в первую секунду ему показалось, что это очередная проделка Джоанны, но потом он заметил, какие у его двойника глаза: без зрачков, красные, как раскаленные угли, и совершенно точно не человеческие.

Новый виток ужаса придал Генри сил, и он смог даже отползти на пару шагов, потому что сразу узнал того, кто сидел рядом с ним.

– С ума сойти, как же приятно иметь собственное тело, – сказал Огонь, переводя взгляд на свои руки, и медленно, по пальцу, начал стягивать перчатки.

Перчатки. Генри дрожащими пальцами попытался снять свои, но Огонь только засмеялся:

– Ой, да не трудись. У тебя больше ничего нет, смотри.

Без перчаток руки у Огня были красные, с яркими прожилками, как будто вместо крови у него по венам текло пламя, – и, вполне возможно, так оно и было.

– Восхитительно, – простонал Огонь. Он никак не мог насмотреться на свои руки, любовался ими, как редкостным цветком. – Это место подарило мне тело, разве не чудесно? Должны же хоть у кого-то сбываться мечты! Ждал этого целую вечность.

В голосе Огня была такая веселая злость, такой азарт, что Генри понял совершенно точно: он выберется отсюда и будет убивать, больше ему не нужно для этого разрешения. Нужно остановить его, но как? Впервые в жизни у Генри ломило от холода пальцы – пустые, холодные и бесполезные.

– Грустновато без своего единственного оружия, да, мой милый друг? – пропел Огонь.

Нет, нет, не единственного, у отца есть меч, способный убить кого угодно, нужно просто добраться до меча и убить эту тварь. Генри зашарил взглядом по темной комнате, но Огонь, кажется, по-прежнему знал все его мысли, потому что улыбка мгновенно сползла с его лица.

– Даже не думай, – отрезал он и вдруг гладким, звериным движением прыгнул на Генри, повалив его на спину. – Прощай, дружок. Спасибо за чудесное время, что мы провели вместе, а теперь сдохни, будь так добр.

Огонь давил на Генри все сильнее, чтобы его затянула в себя жидкая земля. Генри вырывался, не тратя силы на крик, но Огонь был тяжелый, как каменный валун, и топил Генри в болоте с таким сосредоточенным, деловитым удовольствием, с каким люди занимаются любимым делом. Генри судорожно вдохнул, собирая силы для удара, но он провалился уже слишком глубоко, болотная жижа заливалась в нос, стекала в горло. А под землей по-прежнему ждали мертвецы, ледяные руки зажали ему рот, накрыли глаза, и все звуки затихли, страх отступил. На него навалился сон, приятный и спокойный, как после долгого дня, но вдруг оказалось, что вокруг происходит что-то неприятное и неспокойное. Кто-то мерно и больно давил ему на грудь с такой силой, будто хотел переломать ребра, и Генри собирался попросить, чтобы его оставили в покое, но изо рта вырвался только надрывный булькающий кашель.

В следующую секунду Генри показалось, что его шкалу страха, и так уже растянутую до предела, разнесло на щепки, потому что пальцы полезли ему в рот. Мертвецы добрались до него, им мало убить его, они хотят, чтобы он мучился, хотят убивать его снова и снова.

– Давай же, дыши, ну, кому сказал, – зло, испуганно прошептал чей-то голос, и до изодранного ужасом сознания Генри кое-как дошло, что рука во рту его не душит, а пытается выгрести грязь, которой он давится.

Генри кашлял, пока не заболело в груди, потом, с трудом втянув воздух с привкусом тины, открыл слезящиеся глаза. Над ним нависало бледное лицо Освальда.

– Он всех убьет, – прохрипел Генри, выплевывая землю. – Останови его, у тебя меч, останови!

– Что ты несешь? – спросил отец так внятно, словно боялся, что Генри потерял слух и может только читать по губам. – Дыши и только попробуй снова начать тонуть, ясно?

Генри собирался все ему объяснить, а потом почувствовал в груди и кончиках пальцев такой знакомый жар, что от облегчения его затрясло. Все это ему привиделось, огонь по-прежнему внутри. Генри был так счастлив, что с сильным опозданием понял: дела идут не так уж хорошо. Отец, кажется, потратил последние силы на то, чтобы его вытащить, но болото и мертвые руки по-прежнему тянули вниз, – этих отвратительных пальцев было столько, что можно было даже не мечтать о том, чтобы встать. Освальд вытащил из чавкающей грязи меч, который, видимо, бросил рядом, пока давил Генри на грудь, и рубанул по рукам, хватавшим его за одежду, но на их место тут же пробились из-под земли новые.

– Да сколько ж тут их! – пробормотал отец, и по его голосу Генри сразу услышал, как он напуган. – Я уже отрубил штук тридцать, а они все лезут и лезут.

Свободной от меча рукой отец прижимал его к себе, не давая провалиться слишком глубоко, но они все равно стремительно тонули, и Генри закрыл глаза, положив голову ему на грудь. Страх вытянул у него все силы, и он просто ждал, когда в горло снова попадет земля и все закончится. То, что они тут умрут, было совершенно ясно, – бессмертие никак не поможет отцу, если его засосет в трясину, разве что он хочет жить вечно, лежа на дне болота. Не надо было сюда приходить, Барс никогда не позволил бы никому получить такую же силу, как у него. Как отец вообще мог поверить, что сможет то, чего никто не смог? Но Генри не злился, он был так рад, что на этот раз умирает не один, что отец пришел на помощь, – а главное, огонь все еще заперт внутри, и если он умрет, огонь умрет вместе с ним. Он уже почти потерял сознание, когда отец вдруг издал звук, полный такого гнева и возмущения, что Генри кое-как заставил себя открыть глаза.

Около них на коленях стоял Хью, и сначала Генри подумал, что он пытается им помочь, но потом сообразил: Хью приполз из темноты вовсе не ради этого. Он с сосредоточенным видом стягивал с плеча Освальда сумку.

То, что посреди всего этого смертного ужаса Хью пытался спасти сокровища, которые не приняли короли древности, было так дико, что Генри истерически, хрипло рассмеялся. Звук был больше похож на карканье, но от него в голове как-то прояснилось. Даже меч в руке у Освальда не помешал Хью выиграть битву за сумку – он тянул ее к себе с такой силой, что отлетел и рухнул на землю, когда она наконец оказалась у него в руках.

Кажется, сумка была довольно тяжелой, потому что без нее они с отцом вдруг стали тонуть медленнее. Мысль о том, что отец так трясся над этими слитками и ожерельями, что не снял сумку, даже проваливаясь в болото, довела Генри до припадка. Он лежал и дико, до судорог, хохотал. «Звериная серьезность портит любое хорошее дело», – сказал Матеуш, и Генри ухватился за эту мысль – и за отца, который смотрел на него так, словно не знал, дать ему по лицу, чтобы заткнулся, или захохотать вместе с ним.

Генри резко перестал смеяться и, собрав последние силы, рывком сел. Они были в тесной, темной комнате без двери, но с окном, за которым виднелось серое небо, и самым отвратительным полом, какой можно себе представить: болотом, в котором мертвые руки копошились, как черви. Было очень тихо, только бренчала сумка на плече у Хью – тот как-то ухитрялся ползти в сторону угла, – но остальных Генри едва разглядел: они провалились уже так глубоко, что видны были только белые, как у мертвых, лица.

Рядом с ним, отвернувшись к стене, неподвижно лежал Эдвард, Генри видел только линию челюсти, покрытую грязью, и сломанная шкала страха немедленно заработала снова, раздувшись до нечеловеческих размеров. Генри внезапно обнаружил, что в стране кошмаров в его голове было и кое-что похуже, чем огненный двойник. Вот он, самый худший страх: Эдвард умирает, так и не узнав, кто Генри такой, так и не поверив ему. Этот страх придал ему таких сил, что Генри даже удалось откопать в земле руку Эдварда и попытаться его поднять, но куда там: Эдвард был высоченный и здоровый, как лось, Генри даже без участия грязи и мертвецов никогда бы его от земли не оторвал.