Дункан Мак-Грегор - Владычица небес
Меч просвистел в воздухе и вот-вот обрушился бы на плоскую голову гада, но за долю мига до этого сильный толчок опрокинул Конана на землю. Взревев, он тут же вскочил; синие глаза его налились яростью, злобный оскал исказил черты; клинок дрогнул в мощной лапе, почуяв кровь…
Точно так же оскалившись, расставив тощие ноги, против варвара стоял Трилле. Он сам не ведал, какая-такая сила швырнула его на спину Конана, однако и сейчас сердце его трепетало от злости и отчаяния. Потрясая грозно подъятыми над головой кулаками, он наступал, готовый защищать этого пятнистого, неподвижного и даже, кажется, вовсе неживого монстра, ошибку богов и природы, от своего лучшего друга.
В голубых глазах бродяги, уменьшенное стократ, сверкало золотое солнце, и Конан, вдруг увидев себя в самой его сердцевине, хмыкнул, довольный суровым видом своим, опустил меч. Мгновения ярости прошли. Он вспомнил, кто перед ним, взъерошенный и дрожащий: Повелитель Змей. Киммериец перевел взгляд на удава, понимающе кивнул головой. Да, было бы странно, коли было б иначе… Нечто похожее на уважение к этому парню, так отважно вставшему на защиту подданного, пусть даже и такого омерзительного гада, шевельнулось в его душе. Он снова хмыкнул, не зная толком, как выразить (и надо ли выражать) свои соображения по поводу несостоявшейся драки, и пошел прочь. Трилле, разом растеряв запал, потащился за ним.
Нагрузив на мула, взятого у туземцев на некоторый срок, весь свой небогатый скарб, спутники наконец двинулись к Мхете. С ними шел низкорослый дикарь, посланный хозяйственными сородичами — дабы потом забрать мула обратно.
Ноги утопали в горячем песке, лучи огненного ока Митры, играя, пытались подпалить джунгли; не было печали в сердцах путешественников, кроме той, что не имеет начала и конца, а значит, и причины — она вечна как сама земля, как небо и человеческий разум; суть ее природа и природа есть человек, то есть они одного происхождения…
Конан остановился на вздох, прижал к груди огромный кулак, желая задавить непонятную ему, такую странную, сладкую и в то же время жгучую боль внутри. Ничего не вышло. Словно тот луч, что шарит по равнине без цели, случайно забрел в живую душу и, неожиданно обнаружив там необозримый простор, начал палить во всю мощь…
А впереди уже тускло поблескивала темная поверхность великой Мхете. Клеменсина завязала в хвост длинные и густые русые волосы свои с выбеленной солнцем прядью, обернулась к спутникам.
— Пройдем по берегу до косы, там и спустим лодку на воду. Кру-ру, матула?
Дикарь энергично затряс башкой.
— Кру-ру! Кру-ру, баб!
Что он говорит? — недовольно вымолвил Трилле, разморенный жарой и больше всего на свете мечтающий сейчас о кувшине холодного пива и легком каучуковом шлеме туранских наемников.
— Он говорит, что истинная Вендия начинается там, за косой.
— Какое счастье… — уныло откликнулся Повелитель Змей.
Он с усилием поднял голову и посмотрел вперед. До темной полосы реки, казалось, еще очень далеко… Зато солнце близко — так близко, что волосы начинают тлеть от его обжигающего дыхания… Воистину, страданиям его нет конца!..
— Конан… — слабым голосом позвал Трилле варвара, широко шагающего впереди. — Ко-о-о-нан!.. Я ухожу…
— Куда? — удивился тот, оборачиваясь.
— На Серые Равнины… Прощай, мой друг…
Глава третья. Забытые богами и людьми
Второй день путешественники плыли по темным вонючим водам Мхете. Попутный ветер все подгонял лодчонку вперед, и неслись мимо, по берегам, леса, песчаники, разрушенные и заброшенные постройки; солнце, казалось, не уходит за горизонт даже ночью, а прячется за полный диск луны и парит оттуда — прежде не доводилось Трилле и Клеменсине бывать в столь жарких странах. Но мучились они лишь половину дня и начало ночи. Потом Конан — единственный из троих, кто умел управлять лодкой с помощью шеста, — ненадолго пристав к берегу, соорудил для них и себя шапки из плотных пальмовых листьев, с такими широкими полями, что тень от них падала на все тело, а заодно нарвал травы, которая росла в огромном количестве по краю болота. Сок ее обладал отличным свойством — заживлял ожоги, так что вскоре злосчастным спутникам варвара было нечего и желать, кроме, разве что, твердой земли под ногами.
Трилле, за последнее время еще более исхудавший, измученный жарой и перенесенными душевными страданиями, несколько успокоился и повеселел. Кожа его, прежде бледная, нездоровая, покрытая болячками, ныне добрела естественный розовый цвет с золотистым оттенком загара, а по щекам — вот уж небывалая роскошь разлился самый настоящий румянец, так что даже Клеменсина (так думалось довольному собой Повелителю Змей) не отказалась бы сейчас потрогать его тело. Однако когда он обратился к ней с этим предложением, то получил в ответ такой решительный отказ, что нежное сердце его в обиде вздрогнуло и не билось в груди целое утро. Трилле надулся, перестал разговаривать и с девушкой и с варваром, который вообще был тут ни при чем, но вскоре увидел на берегу стадо слонов и снова развеселился как дитя.
Конан устал от перепадов настроения этого парня. Он и сам никогда не отличался ровным спокойным нравом, но Повелитель Змей был порою просто невыносим. То он страдал и плакал, то замыкался в угрюмом молчании, то смеялся, то изображал из себя полного идиота, надувая щеки и в раздражении громко пыхтя…
Не раз киммериец поднимал над его головой карающую руку, но — не опускал. В чистых голубых глазах Трилле появлялось такое недоумение, такое преддверье глубокой скорби, что Конан сплевывал в реку и вновь брался за шест. Нергал его разберет, этого повелителя ползучих тварей!.. Муж ли он, мальчик ли? Конану сдавалось, что и не муж и не мальчик, а так, недоразумение, каприз природы, неудачная поделка утомленного мирскими заботами бога. В самом деле, ну как такого ударить? Все равно что заколоть мечом раненого воина или… Нет, более никакого сравнения в голову варвара не приходило. Впрочем, он и так уже потратил достаточно времени на раздумья об этом ничтожестве… Конан с силой отталкивался шестом от илистого вязкого дна и ненадолго забывал о Трилле…
К концу третьего дня путешественники сделали два малоприятных открытия. Во-первых, дно лодки оказалось сплошь в крошечных, размером с горошину, дырках. Точно зная, что туземцы снабдили их добротной, а, главное, совершенно целой лодкой, они стали всматриваться в речную тьму, и некоторое время спустя обнаружили, что ко дну их суденышка присосалось десятка три омерзительных с виду рыбин. Киммериец попробовал скинуть их шестом — напрасно. Тогда Трилле и Клеменсина взяли по глиняному сосуду из-под фруктового сока и принялись вычерпывать воду. Занятие сие не приносило ни удовлетворения, ни особенной пользы. Уныние овладело спутниками варвара, да и сам он, кажется, частично уже утратил то легкое, почти беспечное состояние духа, кое так счастливо приобрел в селении дикарей.
