Сергей Фомичев - Пророчество Предславы
Народу набежало столько, что коренного обитателя Васильевой Слободы удавалось встретить нечасто. Малую речушку Санохту едва не вычерпали вёдрами до дна. А уж во что она превратилась, когда обратно принялись сливать помои, стыдно и сказать. Пришлось носить воду с Волги, благо вычерпать её не по силам никакому воинству.
Рыжему всё это бурление пришлось по душе. Не будучи ни у кого на службе, лишь изредка помогая Соколу, он дни напролёт бродил по улицам, общаясь с людьми. Завязывал знакомства, перенимал всяческие навыки, говоры, собирал рассказы, небылицы, старины и прочее богатство такого рода. Многие стали узнавать его, здороваться, даже в гости приглашали.
Особенно Рыжего поразило здешнее гончарное умение. Он часами простаивал возле тех немногих ремесленных дворов, что удержались от соблазна пустить постояльцев, заворожено наблюдая за работой умельцев. Рыжий знал в этом толк, всё же с малых лет учился гончарному ремеслу у отца, а потом немало поездил по иным землям, перенимая умения. Он считал себя человеком сведущим. Но то, как обращались с глиной в Васильевой Слободе, поражало даже его.
Однажды возле дома Ивана Горянина, за работой которого он наблюдал особенно часто, Рыжий не выдержал
— Дай попробовать, — словно ребёнок попросил он старого гончара.
Известный своим мягким нравом Горянин не сторонился чужаков подобно многим другим мастерам. Он кивнул, подвинулся, пропуская парня к кругу.
— На-ка попробуй, — улыбнулся хозяин, очищая руки от налипшей до локтей глины.
Рыжий засучил рукава, огляделся. Взяв в руку жмень глины, помял её, приноравливаясь к незнакомому ладу. В этих местах круг был устроен иначе. Здесь его не толкали ногами, а вертели левой рукой, работая при этом с поделкой одной лишь правой. Рыжий даже подумал, что у него ничего не получится.
— Где глину копаете? — спросил он, желая ещё потянуть время.
— Здесь на Санохте и копаем, — ответил Горянин. — Ну, давай, с богом, что ли…
Рыжий решился и, плеснув воды, принялся вертеть круг. Неуверенность сразу исчезла, появился задор. Он быстро втянулся, и старый мастер лишь изредка поправлял гостя, подсказывая как лучше управится с кругом. Но в основном хозяин остался доволен его умением.
Слепив небольшой горшочек (на что-то сложное, работая одной рукой, он замахиваться не решился) Рыжий нетерпеливо дожидался пока Горянин закончит со своими поделками.
— Сейчас, с глечиком управлюсь и вместе с твоей цацкой обжигать будем, — успокоил его хозяин.
Доделав кувшин, гончар распалил печь и погрузил вместе со своей изящной посудой неказистую пробу Рыжего. Налив пива, уселся на бревно, пригласил гостя, после чего они молча сидели перед печью, наблюдая за пламенем.
Обжигали здесь тоже по-особому. Скорее не огнём обжигали, а дымом обкуривали, словно рыбу коптили. Но от такого способа все вещи обретали красивый оттенок глубокого синего цвета. Так что даже горшочек Рыжего вышел из печи каким-то породистым, хоть сейчас на продажу.
— Умеешь, — коротко одобрил Горянин.
Они выпили ещё пива, и Рыжий отправился домой, впервые за последнее время, ощущая себя счастливым.
В домике, который Константин предоставил чародею, хватило бы места для целого отряда. Впрочем, здесь и размещался целый отряд. Во-первых, сам Сокол со своими друзьями. Затем, по настоянию Бориса, ещё до его ухода в Суздаль, к чародею приставили Тимофея. Старый воин не возражал. Единственное, что его поначалу смущало, так это вурды. Он помнил горячую пору схватки под Муромом, когда пришлось не на шутку сражаться с их племенем. Однако смешливые и общительные приятели очень скоро переубедили старшину.
Тимофей с полудюжиной кметей также обитал здесь, хотя и пропадал часто в соседнем Зманово, где стоял его полк.
Теперь к разношёрстному отряду добавился владычный скоморох. Изголодавшиеся по острословию вурды были ему особенно рады, но Скоморох приятелей разочаровал — с некоторых пор он потерял вкус к зубоскальству и остротам. Даже улыбался теперь крайне редко, да в его зловещей улыбке и не было ничего смешного. Перестав быть скоморохом, он, тем не менее, так и не открыл своего настоящего имени, и даже вымышленным не назвался. Не желая участвовать в военных делах, он, к большому удовольствию обитателей взял на себя хозяйские заботы.
— А княжич далеко? — спросил он у чародея за завтраком.
Сокол помрачнел.
— Борис в Суздаль отправился. Дионисий его соблазнил приключениями богоугодными. А там сам знаешь — мор свирепствует. Жаль, если пропадёт парень.
— Он не пропадёт, — уверенно произнёс Скоморох.
Оба молча доели кашу.
— Я всё об этом монахе думаю, ну священнике том микифорском, — нарушил молчание Сокол. — Зачем он сюда пришёл? Зачем купцом вырядился?
— Думаешь, по твою душу? — спросил Скоморох.
— Может по мою, — пожал плечами чародей. — А может… знаешь, пару лет назад в Бориса стреляли на Муромской дороге. Чудом промазали. Тимофей собственноручно стрелу искал. Теперь я думаю, не этот ли монах и стрелял. Ох, боюсь я за княжича…
— Он не пропадёт, — повторил Скоморох с прежней уверенностью.
Позавтракав, Сокол поднял Рыжего с вурдами и они отправились на пустырь, разыскивать Тимофея
* * *Когда в одном месте собирается такое число храбрых воинов, относящихся к разным полкам, городам и дружинам, между ними неизбежно возникают стычки. Не от вражды возникают, хотя и такое случается, но от извечной людской страсти к состязаниям и соперничеству.
У Константина хватило разума не препятствовать поединкам. Иначе, всё равно не утихнув, те могли перебраться на улицы, и тогда Васильева Слобода превратилась бы в одну большую корчму в самый разгар пьяной драки. Под поединки князь отвёл пустырь, но сражаться стенка на стенку запретил строго — кому надо пусть выколачивают дурь друг из друга по одному.
Великое множество воинов проводили теперь на пустыре всё свободное от службы время. Отдыхали и упражнялись одновременно. Основная борьба развернулась между дружинниками Андрея Константиновича и нижегородскими кметями князя Волынского. Однако к этому давнему спору иногда присоединялись городецкие воины и даже местные сельские богатыри пробовали свои силы. Боролись на поясах, сходились в кулачном бою, сражались на мечах, обмотанных тряпкой или кожей во избежание напрасных ран. Впрочем, состязались не только в поединках — тут же рядом метали ножи, копья, стреляли из луков. Понаблюдать за весельем стекался весь город. Зрители и участники делали ставки, заклады на победителя. Вокруг пустыря неизбежно возник небольшой торг, на котором можно было найти всё, что душе угодно, от хмельной браги до весёлой девицы.
