Гай Орловский - Юджин — повелитель времени. Книга 5. Любовные чары
Я с великим облегчением перевел дыхание. Что-то я слишком далеко забрался, надо поумерить прыть, а то вскочу в такое, что уже не смогу вернуться.
С кобурой получилось куда проще: всего два соединенных между собой полукольца, создал сразу, рассыпал на атомы и снова собрал, а с третьей попытки уже собрал прямо на поясе, где она и должна быть. Хотя, конечно, могу и под мышкой, но там пока нет ремня.
От пункта охраны пришел сигнал, ко мне двигается гость, я увидел на экране фото Мариэтты, сделанное через лобовое стекло, покрутил головой по комнате, но вроде бы прятать ничего не нужно.
Через минуту вдали показалось такси, я вышел на крыльцо, такси быстро развернулось у ворот, высадив Мариэтту, и умчалось.
Я заорал с издевкой:
— А почему не на полицейской?.. Да еще без мигалки?.. Выгнали?
Она прошла через калитку, фыркнула.
—Тебе надо, чтобы соседи видели, как к тебе повадилась полиция? А твоя репутация?
—Сразу вырастет, — заверил я.
—С чего бы?
—И сам почувствую себя таким опасным, — пояснил я, — и соседи будут кланяться, а то и вовсе обходить стороной. Слава бандита — лучшая слава в наше демократичное время!.. Каждый бандит — потенциальный олигарх.
—Уже нет, — отрезала она злорадно. — Каждый олигарх в прошлом бандит, но время пиратов Морганов кончилось.
—Ну да, теперь Морган, — согласился я, — губернатор Ямайки... что есть будешь?
—Сперва приму душ, — сказала она, — а ты пока готовь.
Я сказал вслед:
—Думал, ты сама умеешь. Она фыркнула:
—Размечтался!
И, войдя в дом, пошла в сторону душевой комнаты, демонстративно чисто по-мужски снимая и бросая по дороге на спинки стульев одежду, а в кабинке даже не закрыла за собой прозрачную дверцу.
Догадываясь, что после смены поесть не успела, я велел кухне приготовить обед в расчете на двух здоровых мужчин с хорошим аппетитом, и когда Мариэтта вышла, уже в прозрачных трусиках, на столе исходили ароматами на двух широких тарелках замысловатые блюда, где я узнал только ломти мяса, рыбы и очищенные креветки, а остальное, надеюсь, тоже не для красоты.
—Ты не только любитель футбола, — сказала она поощряющее. — А где пиво?
—Я полагал, восхочешь шампанского...
—Не восхочу, — сообщила она и наколола вилкой самый большой ломоть мяса, даже не подумав разрезать. — Пива тоже не хочу, я же только спросила, а не послала тебя сбегать.
—Ага, — сказал я, — так бы и побежал!
— Не побежал бы?
-Нет!
— Странно, — произнесла она с набитым ртом, — а мне показалось... ты из тех... кто...
Не дождавшись, пока продыхнет, я поинтересовался ядовито:
— Кто бегает по шевелению твоих напистолетченных пальчиков?
Она проглотила с трудом, просипела:
—Кто выказывает женщине знаки уважения... хотя сейчас это и не приветствуется...
—Я выкажу, — пообещал я, — выкажу! Палкой по спине. Нет, сразу по голове.
Она некоторое время жевала молча, лицо на мгновение стало серьезным, словно сама поверила в то, что сказала, потом вздохнула и посмотрела на меня с прежним пренебрежением победившей нации.
— Мечтай-мечтай... Не понимаю, как ты вообще здесь живешь? Это же с тоски издохнуть можно!
Я спросил с обидой:
— Почему? Хороший домик. Вот еще огурцы посажу и капусту по всему участку, вообще заживу, как удельный король.
Она сказала насмешливо:
— К тебе сюда даже женщины совсем не заглядывают!
— А ты откуда знаешь?
— Знаю, — сказала она победно. — Я все о тебе знаю. Потому не разобралась еще, куда трупы подевал!.. А женщин у тебя здесь не бывает.
— Ну да, — согласился я, — ты же не женщина, а власть. Правда, власть тоже женского рода, что значит, ее как бы можно...
— Но-но!.. Власть нельзя!
— Но это звучит так революционно, — сообщил я, — возбудительно, карбонарски и кармелюкски. А еще мне ндравится в твоем обвинении слово «даже». Даже женщины, надо же, как низко пал...
Она сказала сердито:
— Не передергивай.
— Ты права, — сказал я мирно, — мне достаточно Ани Межелайтис. А то, что эта модель у всех мужчин и все они обмениваются информацией... это же здорово. Значит, у нее огромный опыт и понимание, когда что можно, когда что нужно, а от чего стоит воздержаться. Тебе такое и не снилось!
Она фыркнула.
— Мне это зачем? Твоя резиновая кукла не будет править миром, а мы, женщины, уже правим. И мир сразу стал стабильнее и спокойнее. За исключением некоторых участков... Аесли бы правили мужчины, уже везде бы гремели войны! А то и вовсе одна, но всеобщая.
Я начал было возражать, но она натужилась и громко пукнула, даже не пукнула, а мощно перднула, заглушив мой голос.
Я сказал с одобрением:
— Прекрасный выхлоп! Вот даже салфетки разлетелись.
Она сказала наставительно:
— Завидовать нехорошо! У нас департамент следит за здоровьем сотрудников. Так что я всегда начеку, и ты от меня не скроешься. Ни в какой мышиной норке!
Яшка вбежал в комнату, бодро стуча по паркету коготками, остановился и внимательно посмотрел на меня, на Мариэтту.
— В поцелуе рук ли, — сказал я, — губ ли, в дрожи тела близких мне красный цвет моих республик тоже должен пламенеть...
Она спросила настороженно:
—Это ты к чему?
—Любишь меня, — пояснил я, — люби и мою собаку. В смысле, моего Яшку.
Она поморщилась.
— Ты при чем? Яшку я люблю, он славный. И умный, не то что ты. Правда, Яшенька?
Ящеренок, прислушиваясь к ее голосу, бодро покарабкался по ее ноге, но не взобрался на плечо, как устраивается у меня, а свернулся клубочком на ее коленях.
—Предатель, — сказал я с отвращением. — Как можно человека менять на женщину?.. Ладно, ты еще маленький, не понимаешь.
—Он сердцем чует, — сказала она. — У нас сердца чуткие, правда, Яшенька?.. Ты сегодня ночуешь дома?
— А куда он денется, — ответил я.
Она насупилась.
—Вообще-то вопрос был к тебе. Но если твоя масонская ложа запрещает тебе отвечать власти...
—Ты после дежурства, — напомнил я, — так что уже не власть. И если ты меня изнасилуешь, я могу подать жалобу.
— Я еще в форме полицейского, — сказала она. — Да, это тоже форма! На особые случаи.
—Тогда половину жалобы, — отрезал я. Она вздохнула.
—Ладно, убедил.
Ссадив Яшку на кресло, она зевнула и потянулась, в ее прозрачных трусиках это выглядит просто здорово, посмотрела на меня победно.
— Ну что, подеремся?
—Признаю поражение, — ответил я. — Не по очкам, а сразу нокаутом. Но победитель должен быть милосердным...
