Сергей Фомичев - Пророчество Предславы
— Да ну его к лешему, — возразил второй. — Не князя в смысле к лешему, а этого недоумка.
— А кто у вас князь? — спросил щуплый, услышав перепалку, но оставаясь полностью равнодушен к угрозам.
— У нас много князей, — заявил ополченец с факелом.
— А наибольший кто?
— Константин Васильевич.
— Так это, стало быть, суздальская земля? — обрадовался отчего-то путник.
— Ну да, — согласился ополченец. — Так её называют.
— Уф, значит, добрался, — выдохнул с облегчением человек.
— А ты кто таков будешь? — спросил ополченец.
— Я? — замялся щуплый. — Скоморохом люди зовут.
Несмотря на приподнятое известием настроение, он ясно сознавал, что это ещё далеко не конец пути. Что ему ещё предстоит добираться до столицы, а силы уже на исходе, их может и не хватить. И голод. От голода просто темнело в глазах.
Видимо, это заметили даже от костра.
— На, держи! — крикнул ополченец. С силой размахнувшись, он бросил путнику свёрток.
Бросок получился метким — свёрток приземлился у самых ног. Развернув тряпицу, Скоморох обнаружил четвертину хлеба, луковицу и пару капустных огрызков. Вслед за свёртком, громко булькнув, упала баклага с водой.
— Вот спасибо, добрый человек, — поблагодарил он, хрустнув кочерыжкой.
Пока путник ел, ополченец разбудил дремавшую возле костра смену. Люди поднялись неохотно, бурча, что, мол, время им заступать ещё не настало. Однако тот, что с факелом, оказался на заставе старшим. Рявкнул на подчинённых, дождался внимания и произнёс:
— Пойду, отведу этого недокормыша до дороги, а то, как бы и впрямь не сунулся с голодухи через заслоны.
Сказав «отведу» старший вовсе не имел в виду, что они пойдут вместе. Скомороху пришлось идти шагах в пяти впереди. Было ещё темно, но дожидаться утра путнику не позволили. Ополченец бросил ему зажжённый факел и долго ругался, когда тот по нерасторопности чуть не запалил лес.
Дозорные костры попадались довольно часто. Их окрикивали, но, услышав отзыв, пропускали дальше. Впрочем, они всё равно не пересекали незримого рубежа.
Скоморох едва переставлял ноги, поэтому большака они достигли только под утро. То, что он здесь увидел, поразило его больше чем вся предыдущая цепочка костров посреди никому не нужного леса. По обе стороны перекрытой рогатками дороги, на расчищенном от леса пространстве, насколько хватало глаз, стояли полотняные наметы. Их было так много, что Скомороху показалось, будто он попал в воинский стан. Отчасти так оно и было: повсюду мелькали вооружённые люди, слышались распоряжения, ржали лошади, а всадники, несмотря на ранее утро, то и дело отправлялись куда-то и прибывали.
На подходе их остановили двое дружинников с головы до пят покрытых бронёй. Сразу узнавались воины породистые, не чета тем, что встретили новгородца посреди леса. Там у костра ополченцы — обычные мужики, взявшие в руки оружие лишь по необходимости, а эти словно родились в железе и вели себя соответственно.
— Стоять! — прогремел приказ.
Ополченец назвался (звали его Михаилом) и доложил, с какой целью прибыл.
— Добро, — ответил один из дружинников. — Возвращайся к своим. Об этом человеке дальше мы позаботимся.
Скоморох протянул провожатому пустую баклагу, собираясь поблагодарить, но тот покачал головой и даже шагнул назад, словно чураясь собственной посуды
— Здесь оставишь, я заберу потом.
Скоморох скривил губы, а Михаил, не прощаясь, ушёл.
— Мне сказали, будто здесь пропускают людей, — пробормотал новгородец как можно более вежливо.
— Пропускают, — подтвердил дружинник. — Только не сразу.
— Как так?
— Недельку в шатре поживёшь, — объяснил тот. — Потом и пропустим. Если, конечно, жив останешься. Так что хватит болтать. Видишь, вон шатёр с синим знаменем? К нему топай. Там сегодняшних собирают.
Они направились к шатру с синей тряпицей на верхушке. Скоморох, как завелось, на пять шагов впереди. И тут только до него дошло, отчего вся суматоха затеяна.
— Сегодняшних? — спросил он на ходу. — А если там кто с мором окажется?
— Значит, не повезло тебе. Хоть один помрёт среди вас в недельный срок, все там останетесь. Навсегда. Мы потом шатёр деревом обложим и спалим. Вон смотри, сколько вокруг земли выжженной.
— Так что же из-за одного всем помирать?
— Там, откуда ты пришёл, города целиком вымирают, — мрачно заметил дружинник.
— А отдельно нельзя поселится?
— Отчего же нельзя, можно, — отозвался дружинник. — Если свой шатёр имеется — ставь в ряд за синим и живи. Так многие делают.
— А если у меня нет своего шатра?
— Вижу, что нет, — ухмыльнулся дружинник. — Слушай, что ты дотошный какой? В общий шатёр не желаешь, своего нет, возвращаться не хочешь… не хочешь ведь возвращаться?
— Нет.
— Ну вот, — довольно кивнул дружинник. — Значит делай что говорят. Вот если бы у тебя деньги водились, то можно было бы быстро всё устроить, без ожидания.
— Ого! — изумился Скоморох. — Да если вы на лапу берёте и через это мору дорогу откроете, что тогда толку от ваших этих шатров?
— Но-но! — возмутился дружинник. — Язык-то попридержи. Тоже придумал — на лапу. Неужто мы за серебро свои семьи под чёрную подведём? Это тебе не мыто, чтобы за откуп увильнуть, а мы не мытари.
— А как же тогда?
— Чародей приедет и осмотрит. Он сразу видит на ком печать смерти лежит. Если на тебе не найдёт, сразу и пропустим.
— Так что же он всех-то не проверяет?
— Много вас больно, а он один, — буркнул дружинник. — Ну вот и пришли. Так что если денег нет, полезай в шатёр и не высовывайся. Воду и хлеб тебе доставят, за это не бойся. Мы людей голодом не морим. Полезай, полезай. Ты первый сегодня, так что один пока посидишь…
— Постой! — воскликнул щуплый, уже откинув полог. — А как зовут чародея вашего?
— Соколом зовут. А что?
— Можешь его позвать?
— Экий ты всё же настырный, — сердито сказал дружинник. — Нет его здесь. Он из Васильевой Слободы всем заправляет. Но тут тебе повезло — сегодня днём обещался заехать. А что серебро появилось?
— Думаю да. Передай чародею, что скоморох Калики его спрашивает.
— Это, какого же Калики? — удивился дружинник. — Уж не новгородского ли архиепископа, царство ему небесное?
— Его самого, — вздохнул Скоморох и скрылся внутри.
Шатёр оказался старым, поистёртым дождями и ветрами, и пустым — ни людей, как обещал дружинник, ни вещей. На земле лежало несколько охапок сухой травы — вот и весь уют. Но ему, измотанному долгой дорогой, и тряпичная крыша над головой показалась верхом блаженства. Скоморох уснул сразу, едва коснулся головой сена. Переживания последних недель, даже месяцев, сделали сон беспокойным, тревожным. Он то и дело просыпался; с ужасом озирался вокруг, но не найдя подле себя ничего страшного засыпал вновь.
