Небо в кармане! (СИ) - Малыгин Владимир
В конце концов не выдержал:
— Николай Дмитриевич, не разрешите ли мне в этот ваш самолёт залезть? Так сказать, чтобы на личном примере прочувствовать, каково оно, в таком аппарате живому человеку находиться?
— Отчего же? — тоже решил повитийствовать. — Полезайте внутрь, сделайте такое одолжение.
Увидел, как Александр Карлович только что вытащенным из кармана белоснежным платочком начинает сидушку от пыли протирать и не утерпел, хмыкнул:
— Да там чисто, платье ваше не пострадает.
— Да? — усомнился поверенный и ещё раз осмотрел сиденье. Внимательно оглядел платок, пожевал губами, оглянулся на отца. — Вы, несомненно, правы, но прошу правильно понять и мои сомнения, ведь здесь и сейчас это мой единственный костюм…
В ответ ничего не стал говорить, лишь руками развёл. Хозяин — барин, как известно.
Отобедали все вместе, в кругу семьи, так сказать. Мачеха с отцом развлекали гостя, как умели. В основном, расспрашивали о столичной жизни, о новостях, о том, кто куда из знакомых выходил или выезжал, ну и тому подобное. Я не вникал, но и не пропускал мимо ушей. Пригодится когда-нибудь. Кстати, с мачехой после того подслушанного разговора старался не пересекаться лишний раз. Но и не скрывался специально, чтобы не вызвать у неё подозрение. Ни к чему. С сестричками всё было ровно. Сначала видеть их не мог, а потом понял — они-то здесь не при чём! И постепенно вернулся к прежним отношениям.
Ну а потом засели мы втроём в отцовском кабинете аж до самого вечера. Потому что и отец меня одного не оставил, и разговор плавно переместился на поиск подходящего для меня и моих целей участка. И я прекрасно понимал, что всё это будет в скорейшем времени исполнено, очень уж у нашего адвоката глаза горели в предвкушении хорошего вознаграждения за свою работу. А если учесть, что при самом благоприятном раскладе можно и акционером нашего будущего предприятия стать, о чём я между делом намекнул Александру Карловичу, то такое рвение становится более понятным и легко объяснимым. Опять же, кто на себя может взять юридическую составляющую будущего производства? Пока только Паньшин…
Слово за слово, дело к ужину подошло. И выезжать на ночь глядя адвокату не очень хотелось. Заметно было, как он в процессе разговора то и дело поглядывал в окошко, морщился, вздыхал, доставал часы из жилетного кармашка, щёлкал крышкой и ещё раз нарочито вздыхал по поводу столь позднего часа. До того довздыхался, что отец, наконец-то, не выдержал и предложил гостю ночлег. А я пошёл ещё дальше:
— Александр Карлович, завтра будет такая же жаркая погода, как сегодня. Представьте, это же сколько часов придётся трястись в коляске под солнцем? А потом ещё на поезде…
— А что делать? — сокрушается Паньшин и бросает на меня быстрый изучающий взгляд. — А вы к чему это мне рассказываете? Только не говорите, что просто так, всё равно не поверю. Неужели…
И замолкает, смотрит с интересом во взгляде, прямо-таки глаз не сводит с меня, с жадным нетерпением ждёт ответа. Отец уже обо всём догадался, но он против моей затеи, это тоже хорошо видно. Да и исходящие от него отрицательные эмоции я считываю на раз. Но всё равно продолжаю:
— А что вы скажете, если я вас до столицы на своём самолёте довезу?
И пока довольный и явно растерянный адвокат подыскивает нужные слова, я уже для отца привожу весомые, на мой взгляд, доводы:
— Сэкономите себе кучу времени, не придётся коляску туда-сюда гонять, билет на поезд не придётся покупать, париться в душном вагоне и жариться под солнцем. Здесь сядем в самолёт, там слезем. Красота же!
— Николай, а ты уверен, что сможешь долететь до столицы? — предостерегает от рискованного перелёта отец.
Прекрасно понимаю, в чём тут дело — ему самому очень хочется оказаться на месте Паньшина! Да только данное жене слово не позволит этого сделать. А ещё он и впрямь за меня тревожится. Всё-таки расстояние огромное по меркам этого времени, и подобный перелёт ещё никто не осуществлял.
Это первая и, пожалуй, главная причина, по которой я намереваюсь выполнить задуманное. Это отличная реклама для моего самолёта, особенно если перед этим адвокат телеграфирует знакомым журналистам. Есть же у него такие? Наверняка есть.
О чём и говорю во всеуслышание, затыкая столь весомым доводом сразу и отца, и пока ещё сомневающегося адвоката.
— Представьте утренние газеты! Первый в России воздушный перелёт до столицы! Огромное расстояние покорилось отважным воздухоплавателям! И наши фотографии на первых страницах всех газет. Если после такой рекламы мы не сможем продавать наши самолёты, то грош нам с вами цена! А ведь наверняка ещё и военное ведомство заинтересуется?
— А ведь это и впрямь интересное и заманчивое предложение, — медленно проговаривает Александр Карлович. Переводит взгляд с меня на отца. — Вы можете начинать гордиться своим сыном. Столь мудрые и взвешенные слова в таком молодом возрасте говорят о многом. Весьма о многом!
Теперь уже оба смотрят на меня. И адвокат резюмирует:
— Далеко пойдёте, молодой человек, очень далеко. Если, конечно, не остановитесь на достигнутом. Поверьте, медные трубы много талантов погубили.
— Не остановлюсь, я ещё в самом начале своего пути.
— Смелое заявление для юноши. Но, как говорил один умный человек — «надежды юношей питают!»
— «Отраду старцам подают, в счастливой жизни украшают, в несчастный случай берегут», — полностью согласен с этим утверждением!
— Удивили, Николай Дмитриевич! Как есть, удивили, — воскликнул Паньшин. — Не каждый молодой человек вашего возраста способен процитировать известного мудреца и поэта. — Удивили и порадовали. Кстати, не находите, что это выражение отлично к вам подходит? Остаётся лишь позавидовать вашему отцу…
Адвокат кланяется папеньке, отец довольно улыбается и тут же отвечает ему встречным комплиментом:
— Вижу, что сегодня в моём кабинете происходят воистину удивительные вещи. Которые обсуждают не менее удивительные и, не побоюсь этого слова, замечательные люди. Это я вас имею в виду, Александр Карлович. Если бы не ваше участие в судьбе моего сына, если бы не ваши знания, то вряд ли мы бы сами смогли правильно распорядиться изобретениями моего сына.
Сижу, молчу, наслаждаюсь происходящим. Не скрою, приятно выслушивать в свой адрес хвалебные речи. Но «медных труб» не опасаюсь, всё-таки я до сих пор человек ещё того, своего, времени. Так что «медные трубы», это явно не про меня.
И очень нравится мне, как отец с адвокатом друг друга нахваливают! Прямо душа поёт при виде двух благодушно настроенных персон. Только пора бы и к делу возвращаться!
— Прошу прощения, что прерываю вашу беседу, но, Александр Карлович, Сколько вам нужно времени, чтобы подготовить столичных журналистов?
— Сегодня уже поздно, а завтра с утра Дмитрий Игоревич отправит человека на телеграф. Текст я сегодня же подготовлю, расходы все беру на себя, — выставляет руку ладонью вперёд, затыкая этим жестом начавшего возражать отца. — Не спорьте, Дмитрий Игоревич, так будет правильно. Должен же и я принять хоть какое-то участие в этом деле? Да, почему только столичных журналистов? Я обязательно проинформирую и губернских. Иначе они мне этого потом не простят!
Паньшин весело хохочет, и ему тут же вторит отец. Я же сдержанно улыбаюсь, потому что уже прикидываю, чем мне это может грозить. Изменением маршрута? Обязательной посадкой в губернском городе? Тогда нужно будет организовать посадочную площадку, выставить оцепление из полицейских и пожарников, охрану организовать, заправку. Бензин прикупить заранее.
Дожидаюсь, пока затихнут смешки и выкладываю свои мысли. Начинается серьёзный разговор, планируем каждую мелочь до позднего вечера. Понимаю, что всё учесть невозможно, но постараться нужно!
Расходимся поздно. Отец просит меня задержаться в кабинете. Жду коронной фразы про «попрошу остаться», но не дожидаюсь, поэтому вымученно улыбаюсь. Вымученно, потому что просто замотался, устал.
