Джон Норман - Бродяга Гора
Поскольку Беверли принимала меня за уроженца Гора, она полагала, что мне интересны сведения о природе земных девушек, а также и о самом мире, из которого этих девушек изъяли. Земные рабыни занимают на Горе спорное положение, хотя, как мне кажется, в последнее время отношение к ним несколько изменилось, причем в их пользу. Некоторые горианцы особо пристрастны к рабыням с Земли, тогда как другие решительно предпочитают местных уроженок.
Как правило, женщине с Земли приходится прилагать много старания, чтобы добиться привязанности хозяина, который презирает ее и ценит куда ниже любого домашнего животного. Долгие месяцы усердного прилежания, внимательности и учебы, бескорыстной любви и службы могут потребоваться такой женщине, чтобы убедить владеющего ею жестокосердого самца в том, что она достойна носить его ошейник. Тогда, возможно, в один прекрасный день, увидев ее преклонившей перед ним колени, хозяин небрежно коснется ее щеки, и рабыня, рыдая от счастья, покроет его руку горячими поцелуями. Хозяин возьмет ее за плечи, уложит, вдавив спиной в пол, и овладеет ею. Когда все закончится, он возьмет плеть и прикажет ей встать на колени, после чего, может быть, ударит ее, а может — лишь прикажет поцеловать плеть. Когда господин уйдет, рабыня останется на коленях, с опущенной головой и счастливой смущенной улыбкой на губах.
— Меня зовут Беверли Хендерсон, — поведала она, — и я из мира, называемого Земля. Наверняка ты что-то слышал о нем. Заверяю тебе, это не сказки, он существует на самом деле. Работорговцы захватили меня там и доставили на Гор, чтобы я носила ошейник и училась служить настоящим мужчинам. Таким, как мой господин, который, — Беверли улыбнулась, — раздел меня, связал и поставил на колени у своих ног. Ни один мужчина на Земле не силен настолько, чтобы позволить себе нечто подобное.
Улыбнулся и я.
— Женщины Земли, — продолжала она, — изголодались по сильным мужчинам. Мне не под силу передать тебе, в сколь бедственном и плачевном положении пребывают они в своем мире. Увы, мужчины Земли — вовсе не настоящие мужчины. Когда-то в древности они обладали способностью и желанием властвовать и подчинять, но теперь это уже история. Нынешний их удел — слабость и безволие. Современные представления о приличиях, о культуре и цивилизации требуют, чтобы даже те, в ком еще сохранилось некое подобие мужского начала, всячески его скрывали. Подлинная мужественность на Земле уже не встречается.
Последнее утверждение показалось мне спорным, но возражать я, разумеется, не намеревался и решил, что лучше позволить Беверли выговориться.
— По своей природе, — говорила Беверли, — женщины являются собственностью мужчин, однако не всяких. Они принадлежат настоящим мужчинам, таким, как горианцы. В отличие от землян мужчины Гора понимают: наша красота существует для того, чтобы ею пользовались. Они принуждают нас служить себе и делают с нами, что захотят. Мы же обязаны повиноваться безропотно и смиренно, подобно тому, как сейчас я, обнаженная и связанная, стою на коленях у ног своего господина.
Беверли непроизвольно изогнулась, но узлы плетеного желтого шнура крепко удерживали ее.
— После похищения, — продолжила Беверли, — меня доставили в Вонд, в Дом Андроникаса, где и поставили клеймо. Одно из первых моих впечатлений: девушка рядом со мной, после того как к ее телу приложили раскаленный метал, сначала завопила от боли, а потом радостно закричала: «Я рабыня»! Тогда это поразило меня, но когда на моем бедре тоже выжгли клеймо и, посадив на цепь, оставили на соломенной подстилке в сырой конуре, я вдруг поняла — хотя мне и трудно было признаться в этом даже себе самой, — боль доставила мне странную, непривычную радость.
«Ты была рождена для клейма, — прошептала я себе, — и вот теперь, попав в удивительный и чудесный мир, ты получила то, для чего появилась на свет. Благодари свою боль, рабыня! Ликуй, ибо теперь ты носишь знак рабства, к которому стремилась всегда. Служи своим господам, рабыня, пресмыкайся перед ними и угождай им!»
Я сидел на кровати, сжав кулаки. Как могло быть, что она с такой легкостью и готовностью отказалась от всего привитого ей на Земле?
— Конечно, мы не осмеливались признаться в том, что радуемся своим клеймам, а горько плакали и притворно кляли свою несчастную долю. Правда, наши хозяева не слишком-то позволяли нам распускать нюни — нас следовало подготовить для продажи. Новых рабынь разделили и развели по конурам. Меня поставили на колени, надели на меня домашний ошейник, посадили на цепь и задали мне первую порку. Так я впервые в жизни почувствовала, что такое плеть, и поняла, что мой удел — полная покорность. Порка пробудила во мне рабские инстинкты: я, как и большинство земных девушек в подобной ситуации, ощутила сексуальное возбуждение. Потом мне зажали нос и влили в рот «вино покорности». Мне пришлось его проглотить. На мою голову натянули капюшон и отдали на потеху нескольким мужчинам. Те делали со мной что хотели, а использовав по своему усмотрению, вернули меня в центральный застенок.
Беверли выжидающе умолкла и, поскольку с моей стороны не последовало никаких действий, произнесла:
— Господин не счел нужным ударить рабыню, и она осмеливается увидеть в этом позволение продолжить рассказ.
«Как ты красива», — сказала мне девушка в застенке, когда с меня сняли капюшон.
«Как ты красива», — прошептала я, разглядев ее.
«Тебя пороли?» — спросила она.
«Да», — ответила я.
«Меня тоже», — призналась рабыня, опустив голову.
Я огляделась по сторонам, поражаясь тому, какими нежными и прекрасными выглядели в своих ошейниках пленницы, находившиеся рядом. Господину ведомо, что ошейник весьма усиливает красоту и привлекательность любой женщины.
«Тебя насиловали?» — спросила прелестная блондинка.
«Да, — ответила я, — несколько человек. Они творили со мной что хотели».
«Со мной тоже, — вступила в разговор рыжеволосая красавица. — Как прекрасно было чувствовать себя в полной их власти»!
«Ты говоришь как рабыня!» — прошипела другая девушка.
«Да, я рабыня, — улыбнулась рыжая, — и горжусь этим».
Тогда я поразилась ее прямоте и смелости, ибо мне самой не хватило бы духу признаться в этом другой женщине. Что бы обо мне могли подумать? Да что там, я и себе-то едва признавалась в том, что, когда на меня грубо навалился пятый по счету насильник, я не смогла сдержать крик наслаждения. Если о чем-то и жалела в ту минуту, то лишь о том, что акт насилия закончился слишком скоро.
Голодная, ослепленная капюшоном, я провела ту ночь, вспоминая ощущения, которые пробудило во мне это насилие. Уже тогда я поняла, что эти люди разожгли во мне огонь подлинно рабской страсти.
