Олег Верещагин: - Путь домой. Книга вторая
— Король, — напрямую спросил я. — ты советуешь мне идти? И вести за собой остальных?
— Ты говорил о приключениях, — напомнил Арагорн. — Хотя я никогда не был сторонником приключений ради приключений.
— Да ему просто хочется делать всё назло, — вдруг сказал Йенс. Я повернулся к нему — немец нахально улыбался, а Зигфрид кивал головой в крылатом шлеме. — Что нельзя, то и можно. Куда не надо, туда и нужно. Где никто не ходит, там и пойдём. Хорошая, между прочим, жизненная философия.
— В целом — это правда, — признался я. — Примерно такой философией я и руководствуюсь.
Арагорн засмеялся — я даже вздрогнул, никогда раньше такого не слышал — и уставился на него изумлённо, потому что это был настоящий весёлый смех.
Михаил Володин
Гори, моя душа.
Пускай огонь сжигает
Мосты ко временам,
Где жил, собой греша.
Пока светла моя звезда, и воздуха хватает,
И разум злом не помрачён, гори, моя душа!
Пока ещё любить
И жить хватает страсти
И драться до конца,
Собой не дорожа,
Пока свободен мой язык и страху не подвластен,
Пока надежда в сердце есть, — гори, моя душа!
Когда же боль и тьма
Тоску поселят в сердце,
И ночь падёт на мир,
Безумием страшна,
Спаси меня от этих бед, пускай ценою смерти…
Да не погаснет твой огонь! Гори, моя душа!
Так дай нам бог понять
На нашей страшной тризне,
Что всё, в чём нет огня,
Не стоит ни гроша.
Нет родины иной, чем жизнь, —
но свет твой выше жизни.
Веди меня на свой огонь! Гори, моя душа!
Андрей
Йенс Олег (я)
Олег Танька и Лена Игорь
Фергюс Лена и Зорка Димка
Видов Ингрид и Линде Мило
Сергей Анри
Ян и Раде
Примерно таким порядком мы и двигались с самого утра, с того момента, как спустились в долину. Я строго-настрого запретил кому-либо отходить в сторону дальше видимости. Прежде чем спуститься, мы довольно долго готовились — чисто морально в основном, но не только. Мы внимательно разглядывали долину, насколько хватало глаз.
Ничего необычного не было видно, если исключить то, что в этих местах — явно благодатных! — нигде не поднималось ни дымка. Вообще не было видно признаков человеческого присутствия.
Я ещё раз спросил всех, не скрывая ничего в плане опасности, нет ли желающих «пойти другим путём». И испытал гордость за то, что ко мне прибились такие кретины…
…Надо сказать — пока что неведомый Вендихо никак себя не проявлял. Было тепло, но дул довольно сильный ветер (с деревьев то тут, то там уже летели листья), а на солнце время от времени набегали раздёрганные клочья облаков. Зверья тут было полно, мы то и дело пересекали хорошо натоптанные тропинки, слышали, а то и видели животных и птиц.
Как писал Гайдар в «Мальчише-Кибальчише»: «И всё бы хорошо, да что-то нехорошо.» я видел, что многим из наших не по себе. И сам понял, что имел в виду Джанни, когда впадал в истерику. Меня давило.
Давило, и всё тут. И это было не ощущение отталкивания, которое я испытывал в некоторых местах, в которых побывал — словно тебя тут не хотят; есть такие места, чужие человеку, чаще всего — морское побережье или горные плато. Нет. Нас тут явно хотели.
Что-то подобное, наверное, испытывает животное, ощущающее присутствие охотника, но не видящее его. За нами наблюдали — жадно и оценивающе. И взгляд был осмысленный, а главное — повсеместный. Ниоткуда — и отовсюду.
Всё-таки этот мир надо за кое-что благословить. Он «заморозил» в нас способности подростков, исчезающие с возрастом — в частности, интуитивное ощущение опасности, молниеносную реакцию, бесстрашие. И одновременно наделил опытом, вещью бесценной. Так вот. Не негры за нами следили. И не люди. И вообще…
Под «и вообще» начались чудеса. Андрей остановился, вскидывая левую руку, а правой молниеносно обнажив свою валлонку. Но он мог бы и не сигналить, потому что трудно было не увидеть то, что предстало нашим глазам.
Точно перпендикулярно к нашему курсу шла группа ребят. Очень похожих на нас (в том смысле, что похожи вообще-то все, прожившие здесь определённое время), но вооружённых как бы «потяжелее» — со щитами, многие в шлемах, кое-кто с копьями, некоторые — в чешуйчатых панцирях. Двигались они быстро, привычно-ходко и бесшумно.
Совсем бесшумно.
Я наблюдал за этим шествием, а в голове вертелась почему-то похабная песенка из школьного фольклора:
А я с дерева упал
И на девочку попал…
Мы покатились под кусты,
Она сама сняла штаны.
Она смотрела в небеса,
А я ей делал чудеса…
«Чудеса… чудеса… чудеса…» — заевшей пластинкой заскрипело последнее слово, когда один из парней обернулся в нашу сторону, и я встретился взглядом с его глазами, светло-серыми и широко расставленными.
Он меня не видел. Отвернулся и зашагал дальше в этой странной процессии.
— У них ни у кого нет тени, — сказал напряжённо Йенс. Мы оставались на месте, словно не в силах пересечь ту невидимую черту, по которой они шли, пока странный отряд не скрылся за деревьями, двигаясь всё так же размеренно, бесшумно и уверенно.
— Пошли, Андрей, — окликнул я Альхимовича. Он обернулся, посмотрел на меня, сглотнул — и зашагал вперёд.
Ничего не случилось…
…— Олег, — мы с Йенсом шли в центре ромба, а Танька и Ленка Власенкова на время заменили нас в охранении, — ты понял, кто это был?
— Понял, не дурак — дурак бы не понял, — пробурчал я. — Те, кто погиб тут когда-то.
— Дурак, — искренне заметил Йенс. — Наоборот — те, кто смог пройти эти места. Вендихо сравнивает нас с теми.
— С чего ты взял? — спросил я. Йенс вздохнул так, что мне захотелось дать ему по шее:
— «Тир», — палец Йенса описал в воздухе «наконечник стрелы»
— У них на щитах была руна «тир», или «тиваз», не знаю, но скорее «тир», если это англосаксы, — и он прочёл: -
Тир — звезда,
веру крепит в атлингах,
не собьётся с пути,
туман в пути
ему не помеха…
…К вечеру мы вышли на берег тихого лесного озера.
* * *Обычно я ставил на двухчасовые ночные дежурства по два человека и считал это более чем достаточным. Нормальным было и то, что часовые старались замаскироваться и не привлекать к себе внимания. Но на этот раз я изменил своей привычке — опасностью были не негры. Мы ещё засветло натаскали на поляну у речного берега огромное количество хвороста и сушняка (ходили по четверо!), из которого выложили огненное кольцо. На те же двухчасовые смены я назначил снова четвёрки, приказав ни в коем случае не покидать круга.
