Плохая война - Конофальский Борис

«А мальчишка-то умен не по годам и, главное, въедлив совсем не по годам, хорошо, что пошел он не в воинское ремесло».

– И это только бревна, – продолжал Бруно Фолькоф, снова заглядывая в бумагу. – Скоб железных у кузнеца куплено сто восемьдесят шесть штук, а вбито сто семьдесят две. Я спросил у господина де Йонга, дескать, где остальные скобы, а он говорит, мол, мастера неловки, многие из скоб роняли в реку. Думаю, что на скобах он еще больше заработал, чем на бревнах.

Да, все это, конечно, интересно и для мальчишки важно, но это мелочи, Волков слушал все претензии скорее из вежливости к племяннику. И так ясно, что к лапам господ архитекторов всегда будет липнуть серебро выше оговоренного. Этого не исправить, главное, чтобы подлец архитектор меру знал.

Бруно уже перевернул листок и хотел продолжить, но Волков его остановил:

– Бог с ним, с де Йонгом.

– Но, дядя, он деньги у вас крадет.

Волков махнул рукой.

– Потом. Ты мне скажи, как ты вести купцам в кантон шлешь? Ты же не ездишь туда сам? И надеюсь, этот твой компаньон, как его там…

– Цеберинг, господин, Михель, – напомнил Бруно.

– Да-да, Цеберинг. Он, надеюсь, тоже не ездит?

– Нет, дядя, – отвечал племянник, – вы же не велели. Мы пишем им письма и отдаем купцу Гевельдасу из Эвельрата, у него есть контора здесь через реку, в Лейденице. Он почти каждую неделю плавает за товарами в Рюммикон, а иногда доплывает на своих баржах и до Милликона. Через него и отправляем письма. Это нам капитан Тайленрих из Лейденица так советовал делать.

– Вот как? Это правильно. А кто писал вам в последний раз, кто из купцов кантона самый настойчивый и нетерпеливый?

– Последним писал лесоторговец Плетт: справлялся о готовности пристани и навесов для дерева. Он хотел прислать первую партию теса еще до Рождества, да не получилось. Но и угольщик Фульман тоже спрашивал, тоже торопился. Он писал, что из добрых побуждений уступит нам цену, он хочет начать торговать скорее.

– Уступит цену? – Волков не верил в эту купеческую благотворительность. – С чего бы?

Племянник его тоже не верил. Юноша улыбнулся и продолжил:

– Гевельдас говорит, что зима в этом году выдалась теплее, чем ждали, а угля на зиму Фульман заготовил шесть тысяч корзин. Так они и стоят почти не распроданные. Вот Фульман и торопится. Как пойдут оттепели да весенние дожди, так уголь начнет сыреть и сильно падать в цене.

– Ах вот оно что!

– Да, дядя, и нам бы очень то хорошо, если бы мы сейчас же начали торговать, пока уголь еще хорош и цена хороша.

– Да, – согласился кавалер, – нужно начинать, раз пристань готова, пока дороги не раскисли от оттепелей. Как раскиснут, так торговлю придется прекратить, иначе только все подводы поломаем да лошадей надорвем. Спрашивай у Фульмана и у Плетта спрашивай, какова будет цена на их товар, если будем мы брать с отсрочкой. И не тяни, в середине февраля придут оттепели, а к концу и грозы.

– Напишу сегодня же им.

И уже после этого кавалер спросил:

– А кого из них ты считаешь более жадным?

Бруно Фолькоф задумался, но думал недолго.

– Оба они жадны, но самым жадным мне кажется глава Линдхаймской коммуны лесорубов и советник Рюммикона Вальдсдорф.

– А, этот толстяк? – Волков его не любил с первой их встречи, помнил его спесь и заносчивость, хотя Вальдсдорф уже был с ним любезен и, кажется, искал примирения.

– Да, он, дядя. Он при каждой нашей встрече говорит мне, чтобы я не стеснялся и просил его о всякой услуге, что мне надобна. Он всегда будет готов помочь.

Волков молча кивал, размышляя над каждым словом племянника. В его голове уже складывался план действий.

– А что за купец этот Гевельдас?

– Хороший купец, говорят, он из крещеных жидов. Ко мне и к имени вашему относится с почтением.

– Ну что ж, хорошо, что относится с почтением, – кивнул Волков. – Проси его о встрече. Проси, чтобы, как сможет, был у меня, но только тайно, встретимся у амбаров. Напиши, что дело это сулит ему прибыль.

– Да, дядя, напишу сейчас же.

– Напиши еще и… – Волков сделал паузу, додумывая последние детали. – Да, напиши еще и Вальдсдорфу, что как раз его услуги и надобны будут.

Может, Бруно Фолькоф и не понимал чего-то, но он и вправду был умен не по годам, лишних вопросов дяде задавать не стал, а только пообещал:

– Все письма сегодня же напишу, завтра поутру отправлено будет.

– Вот и прекрасно, – похвалил кавалер, теперь думая только о том, во сколько ему обойдется его затея, и понимая уже, что теми деньгами, что он расплатился с мальчишкой-свинопасом, на сей раз не обойтись. И тут он вспомнил: – Кажется, вы сегодня не обедали?

– Еще нет, дядя, – отвечал юноша.

– Мария! – крикнул Волков. – Подай обед моему племяннику.

Пока Бруно ел, пришел Максимилиан и сказал:

– Кавалер, у нас приехал из города один купчишка.

– Предлагаете пойти к нему и посмотреть его товары? – спросил Волков. – Пора бы вам знать, Максимилиан, что лентами, пряниками и тесьмой я не интересуюсь.

– Да нет же, я не о том. – Молодой человек ничуть не смутился от шутки Волкова. – Он рассказывает чудные вещи.

– Купчишки много сказок знают, – подтвердил Волков. – В деревнях они так заговаривают мужицких детей. Купчишка, который умеет рассказывать сказки, продает товаров больше иных.

– Да нет же, то не сказки для детей. Он приехал и говорит, что известный купец Кёршнер из Малена в честь женитьбы своего сына устраивает рыцарский турнир.

Волков уставился на Максимилиана, и даже Бруно перестал есть, тоже стал прислушиваться к тому, что говорил знаменосец Волкова. А Максимилиан, истолковав взгляд кавалера по-своему, продолжил:

– Вот и я тоже думаю: кто же из благородных людей пойдет на турнир, что организовал какой-то купчишка?

– Один из самых славных турниров в здешних землях, чтобы вы знали, учредила Первая торговая гильдия свободного города Ланна, – напомнил ему кавалер. – Это во-первых. А во-вторых, Кёршнер – богатейший человек графства. И коли призы будут соответствовать, так многие из рыцарей и благородных людей приедут. Многие добрые люди маются без войны в безденежье, всякий крепкий человек захочет попробовать себя, если есть надежда получить золотой кубок или перстень с рубином.

Максимилиан чуть постоял в странной задумчивости, а потом и сказал:

– Раз так, то прошу у вас дозволения принять участие в турнире.

Волков даже растерялся на пару мгновений. Да, Максимилиан уже заметно возмужал, вырос, стал широк в плечах, но кавалер все еще воспринимал его тем мальчишкой, которого в пятнадцать лет представлял ему его отец Карл Брюнхвальд. И Волков сказал ему с заметным недовольством:

– Думаете угробить одного из моих коней в этих глупых развлечениях?

– Нет-нет, – тут же заверил его знаменосец. – В копейном бое на коне у меня нет никаких навыков, я хочу испытать себя в бое пешем, на турнире будут и пешие схватки.

– Уж не с мечом ли полагаете выйти?

– Нет, фон Клаузевиц говорит, что с мечом у меня шансов на победу немного, пойду с молотом или с топором.

– С молотом или топором? – переспросил кавалер.

– Да, с молотом или топором, – подтвердил бестолковый молодой человек.

– А вы представляете, что будет с вами, когда вам по жребию попадется такой молодец, как наш Бертье? С молотом или топором.

– Ну… – начал Максимилиан.

– Вы и до десяти сосчитать не успеете, как из вас сделают рагу. Вам, вполне вероятно, изувечат лицо, ведь шлем у вас открытый, и, возможно, выбьют зубы. Вы хотите в свои семнадцать… Вам ведь семнадцать?

– Да, – кивнул молодой человек.

– Вы хотите в свои семнадцать остаться без зубов?

– Нет, но почему же мне сразу выбьют зубы…

– Лучше пусть выбьют глаз? Или раскрошат молотом кость в плече? – Волков чуть наклонился вперед для убедительности. – Лучше уж выходить к барьеру конным и с копьем, а выходить пешим и с молотом против закоренелых мастеров пеших свалок может захотеть только совсем отчаявшийся человек.