Джон Робертс - Конан Победитель
— Удача пока на нашей стороне?
— Может быть. Скоро мы это узнаем. Но в любом случае наше положение теперь куда лучше, чем несколько дней назад. Ну а что там с мальчонкой?
— Будь повежливее, когда говоришь о будущем короле камбров! Рерин считает, что он выкарабкается. Но, конечно, пройдет несколько недель, прежде чем он полностью окрепнет.
— Безумно рад слышать и то, что он будет жить, и то, что твой язык, как всегда, никому не дает спуска.
Альквина улыбнулась:
— Нехорошо допускать слишком доверительные отношения с подданными. То же самое относится и к черноволосому чужестранцу, которого давно уже так тянет в южные края, в жаркие страны, где сладкое вино. Пойдем, Конан. Леовигильд велел привести тебя к нему, как только ты появишься.
— Он, что ли, уже распоряжается всеми как настоящий король? — Конан сделал вид, будто недоволен. На самом деле он обрадовался известию, что юноша будет жить.
Они вошли в дом, где уже готовился великий пир в честь вернувшихся из похода воинов. Леовигильд лежал в отгороженной ковровой занавеской части общего зала. Ложем ему служили медвежьи и волчьи шкуры. На груди и голове Леовигильда белели повязки, лицо его поражало бледностью. Однако, увидев Конана, он приветливо улыбнулся:
— Боюсь, я не слишком хорошо справился с моим первым заданием, Конан. Надеюсь, тебе повезло больше?
— Это же просто дикое идиотство — в одиночку броситься на Тотилу, — сказал Конан и тут же встретил негодующий взгляд королевы. — Но в остальном ты держался просто отлично. У твоих людей нет оснований жаловаться, ты командовал сражением прекрасно. Ну а теперь у тебя появится парочка шрамов всем на зависть.
— Как ты думаешь, воины будут меньше уважать меня за то, что я не смог победить Тотилу?
— Да пусть только попробует кто-нибудь сказать хоть слово! Да я его… — Это вмешалась вспыхнувшая от гнева Альквина.
— Нет, — перебил ее Конан. — Никто не может ожидать, чтобы молодой человек в своем первом поединке победил такого вояку, как Тотила. Ты молодец, Леовигильд. Главное — твой скальп не украсил пока что мантию Тотилы.
Вошел Рерин, чтобы проведать своего подопечного.
— Не утомляйте его, — сказал он. — Ему нужен покой.
Конан ухмыльнулся:
— Лекари везде одинаковы! Завтра поговорим подольше, Леовигильд. Скажу только, что в любом бою я взял бы тебя в напарники и доверил тебе защищать своим щитом мой правый бок. — Конан встал, чтобы уйти. Леовигильд остановил его:
— Конан, Тотилу должен убить ты. Ты — единственный человек на всем Севере, кто может рассчитывать на победу над ним. — Глаза Леовигильда расширились от ужаса. — Биться с ним — все равно что с каменной скалой.
Конан перестал улыбаться:
— Мой скальп ему тоже не достанется!
Вечером за пиршественным столом каждому представилась возможность похвалиться своими подвигами во время атак. Только Конан сидел молча и точильным камнем выравнивал зазубрины на своем мече. К нему подошел Рерин.
— Как дела, Рерин?
Старик сел на скамью рядом с киммерийцем и озабоченно покачал головой:
— Я в большой тревоге. Нам следует подготовиться к трем сражениям.
Конан поднял меч и придирчиво осмотрел лезвие:
— Почему к трем?
— Сражение армии — раз, битва королей — два и поединок магов — три. Чтобы выжить, мы должны победить трижды.
Конан повернул меч и осмотрел вторую его сторону:
— И ты думаешь, мы не сможем?
— Больше всего я боюсь поединка магов. Конечно, в своем деле я разбираюсь неплохо, как ты и сам мог убедиться. Но Йильма связан с такими силами, которые я еще никогда в жизни не отваживался вызвать. Когда-нибудь потом эти силы сами уничтожат Йильму. Но пока он еще не погублен плодами собственного честолюбия и, вероятно, повелевает силами, которые намного могущественнее всего того, что имеется в моем распоряжении.
Конан вложил меч в ножны и повесил на крюк в стене:
— Мне кажется, ничего нет хуже для войска, чем слишком пространные рассуждения о поражении перед началом боя. Потому что в этом случае ты, считай, уже разбит еще до того, как вступил в бой. Если ты в мыслях уже проиграл сражение, то можно дальше и не рыпаться.
— Это, наверное, справедливо для воинов. Но я трезво оцениваю свои силы и силы Йильмы, ничего не преувеличивая и не преуменьшая. И превосходство, несомненно, на стороне Йильмы.
— Ну, на сегодня хватит. Завтра или послезавтра начнется сражение. Ты можешь за это время сделать что-нибудь, чтобы улучшилось наше положение?
Рерин улыбнулся:
— А ты не такой уж простоватый рубака, каким хочешь казаться.
Конан взял свою кружку и отхлебнул пива:
— Если идет война, я всегда предпочитаю биться с врагом один на один — меч у него, меч у меня. Колдовство совсем другое дело. Я-то его терпеть не могу. Ну а раз уж мне приходится его терпеть, то пусть у меня будут все преимущества и выгоды, которые оно может дать. Так что ты предлагаешь? Ты ведь пришел не для того, чтобы посудачить со мной о том о сем.
— Угадал. Как по-твоему, сможешь ты победить Тотилу?
Конан пожал плечами:
— До сих пор мне еще не встречался человек, который был бы лучше меня в бою. Но это ничего не значит. Тотила — прекрасный воин. Вот сразимся, тогда выяснится, кто лучше.
— Одоак не опасен, — сказал Рерин. — Как будут воевать тунги, зависит от того, кто первый убьет Одоака — Тотила или мы. Лишившись короля, тунги, скорей всего, присоединятся к тому, кто его убьет. Только Йильма — вот кто внушает мне опасения. Но у него сейчас с Тотилой плохие отношения.
— Ну да? — удивился Конан.
— Йильма много раз его подводил, несмотря на все свое могущество. Ледяные мертвецы, которых наслал на нас Йильма, потерпели поражение. Демоны-похитители, которых он вызвал, также не сумели привести к нему Альквину. И даже мои жалкие снежные бури смогли на время обезвредить его сорок. Йильма, я думаю, сейчас в отчаянии и всячески старается вернуть благорасположение Тотилы. Может быть, отчаяние обернется выгодной для нас слабостью колдуна.
— Продолжай! — Теперь Конан весь обратился в слух.
Старый маг и киммериец еще долго беседовали в тот вечер.
Глава тринадцатая
КРЫЛАТЫЕ ДЕМОНЫ
Один из углов общего зала отделили занавесками. Там разместился лазарет для тяжелораненых. С типичной для северян грубоватой невозмутимостью раненые подшучивали над своими увечьями, хотя многим из них было известно, что они не доживут и до весны. Леовигильд страдал ужасно, каждый вздох причинял ему невыносимую боль. Но тем не менее он считал, что ему повезло — ведь он был среди этих мужественных людей, настоящих воинов. И Леовигильд старался не показывать, как сильно страдает.
