Юрий Никитин - Мрак
— Та, — ответил мужик негромко.
— Гм... Ладно, помянем парня. Пусть в вирии ему икнется.
Пили, пока не начало выплескиваться из ушей. Жаба наелась и заснула посреди стола. Ховрах снял пояс и повесил на шею, чтобы не потерялся. Он раскраснелся еще больше, иногда взревывал песню, но веселье уже не шло. Мужики мало-помалу отлипали от их стола, отваливались как насосавшиеся пиявки. Кто свалился под соседний стол, кто сумел добраться до двери, и в корчме постепенно пустело.
Мрак вытер ломтем хлеба остатки мясной подливы, с сожалением посмотрел в сторону окошка. Оттуда как на зло тянуло жареным мясом и свежесваренной гречневой кашей с коровьим маслом:
— И что думаешь теперь?
— Как что? — удивился Ховрах. — Перекусим малость, потом — к ведунье!
— Вдвоем? — переспросил Мрак. — А я зачем?
Ховрах удивился еще больше:
— А ежели восхочет одного из нас того... чик ножиком по горлу — и в жертву? Я ж должен буду рассказать как ты доблестно принял мучения! Да и чтоб жертва не пропала зазря, я просто обязан буду пойти и отыскать этого дурного царя!
— А-а, — сказал Мрак понимающе. — Тогда заканчивай свой перекус. Солнце уже давно село. Надо выспаться. А то дорога туда долгая.
Ховрах от великого изумления закашлялся, глаза полезли на лоб:
— Выспаться? Ты собираешься эту ночь спать?
— Ну...
— Странный ты, — сказал Ховрах сожалеюще. — Как будто и не человек вовсе... Мы идем на геройское деяние. Может быть, уже никогда не вернемся. И света белого не узрим... И он нас — тоже. А ты собираешься спать, аки барсук недобитый?
Мрак внезапно озлился на себя. Этот пропойца и гуляка больше прав, чем он, больше видевший и больше испытавший. Или это любовь так отупляет?
— Наливай, — сказал он. — Нет, жабе не надо. Она еще ребенок.
Выступили на рассвете. Коня Ховраху пришлось оставить. Хозяин обещал присмотреть до возвращения, но по тому, как по-хозяйски осмотрел бабки, похлопал по крупу, стало ясно, что уже считает своим.
— Что, — спросил Мрак, — такой уж крутой перевал?
— Да не перевал, — ответил Ховрах. — Ведунья чужаков не любит. Говорят... многое о ней говорят.
Рожа отекла с перепоя, он морщился, трогал голову с такой осторожностью, будто нес на плечах доверха наполненный вином кувшин. Но направился прямо к треглавой горе с такой устремленностью, словно только там мог избавиться от похмелья.
Мрак упрятал жабу в мешок, так и не решился бросить в корчме, устремился за царским гриднем. Злой ветер задул еще с полуночи, а когда оказались на горной тропке, небо заволокло тучами, ветер набрасывался рывками, норовил столкнуть в пропасть.
Ховрах ругался, клял небесных богов и подземных, те тоже виноваты, закрывал лицо от порывов ветра, но упрямо ломился к треглавой горе, что никак не приближалась, Наоборот, скрылась в тучах.
Мрак, сильно наклонившись вперед, двигался сквозь холодный ветер как неторопливый ледник. Кожа задубела от холода, а когда с неба посыпался ледяной дождь, что вот-вот перейдет в снег, лишь зарычал от неудовольствия.
Потом ветер стал еще злее. Темное небо грохотало, опускалось все ниже. Мрак чувствовал как волосы поднимаются дыбом, между ними шло странное шевеление. Затем ветер усилился так, что сек кожу как сотнями мелких ножей. Сцепив зубы, Мрак двигался вперед шаг за шагом. Впереди часто затрещало, через мгновение там камни вскипели белыми злыми бурунчиками.
Ливень обрушился на плечи и голову с такой мощью, что Мрак согнулся, оглушенный, одуревший от грохота и шума льющейся воды. По сторонам замелькали белые крупинки, он не сразу понял что так больно лупит по голове и голым плечам. А град быстро вырос до размеров с орех, затем небесные льдинки стали с яйцо голубя, и Мрак закрутился на месте в поисках хоть какого-то укрытия.
— А что там за огонек?
Ветер ревел, сек лицо колючими песчинками. Град непостижимо быстро перешел в ледяную крупу. Слова срывало с губ и уносило. Ховрах повернулся, больше похожий на заиндевевшего медведя, чем на человека:
— Ты что-то видишь? Где?
Мрак едва услышал за ревом ветра, указал рукой:
— Вон там.
— Не может быть... А меня все чегой-то налево тянет. Но раз уж у тебя такие глазищи, то давай туда. У меня уже суставы лопаются как сосульки.
За поворотом скалы ветер чуть утих, свистел наверху, а сзади выл отчаянно и слышно было как скребет когтями гранитную стену. Впереди мелькнула красноватая искорка, снова пропала. Ховрах воскликнул:
— Мы спасены!
— Это в самом деле факел? — крикнул Мрак недоверчиво. Он не чуял за ураганным ветром запаха горящего дерева. — Кому это сигнал?.. Нас никто не ждет! К счастью.
Скала поднималась выше, укрывая их от ветра. Злой рев раздраженно и разочарованно удалялся. Теперь оба видели вдали крохотную избушку. Из трубы пытался выбраться крохотный дымок, его сразу срывало ветром, разметывало в клочья. В двух окошках был слабый свет. А на самом краю пропасти вздымалась на трех деревянных столбах небольшая вышка. На ней и полыхал багровый огонь, видимый издалека.
— Кому это сигнал? — повторил Мрак.
Он настороженно всматривался в странный домик, забравшийся так далеко от общего людского жилья, и этот огонь — сигнал. Ховрах угрюмо шел впереди, с пыхтением ломился сквозь встречный ветер.
— Кому? — повторил Мрак.
— Никому, — буркнул Ховрах, он даже не обернулся. — Здесь живет сумасшедшая.
— Сумасшедшая? А огонь почему? Он нам был кстати... Могли бы в потемках вверх тормашками в пропасть.
Он догнал Ховраха, вместе ломились через злой ветер. Ховрах проворчал с неудовольствием:
— Она была из знатной семьи. Не захотела замуж за того, за кого выдавали. Уговорилась с другим! Тайком построили тут избушку, тут встречались. Она приходила раньше, зажигала огонь, ибо он мог ускользнуть от своих только ночью. А когда подошло время ее выдавать за другого, они уговорились бежать. Она собрала свои платья и драгоценности, пришла, разожгла для него этот огонь... Тогда тоже была такая же темная ночь, буря, и она все подкладывала хворост, чтобы огонь был виден издалека.
Ховрах угрюмо умолк. Они уже приближались к домику. Мрак спросил осторожно:
— Что-то стряслось?
— Парень не пришел, — буркнул Ховрах. — Костер полыхал всю ночь. А на следующую ночь она снова разожгла. И на следующую... И так отныне делает каждую ночь.
Мрак зябко передернул плечами.
— Несчастная. И сколько так ждет?
— Кто знает? — ответил Ховрах глухо. — Когда я был маленьким, я уже видел этот огонь. А мне уже за сорок.
Бревна стены были черными, между ними забился снег. С края крыши свисали сосульки, сейчас промороженные, только сквозь щели в ставнях пробивался желтый живой свет. Ховрах зашел на крыльцо, достаточно высокое, чтобы зимой не занесло снегом, громко постучал.
