Юрий Никитин - Мрак
За свободным столом Мрак жабу посадил рядом с солонкой. Жаба тяжело пыхтела, белый зоб часто раздувался. Темно-зеленая кожа пошла крупными пупырышками. Она прижалась к столешнице, пугливо смотрела по сторонам выпуклыми глазами. За соседними столами, откуда на Мрака обратили внимание еще когда вошел, пошли смешки. Один отломил ломоть хлеба, показал жабе. Та даже не посмотрела в его сторону.
— Смотри, не идет, — сказал он со смешком. — Будто его считает своим батей.
Второй сказал с пьяной рассудительностью:
— Жабы нас не знают. Нас... то-исть, отцов. Я про все зверье говорю, понимаешь? А вот маму... Ежели она, скажем, увидела бы этого лохматого первым, когда вылупилась из яйца, то его бы и сочла мамой.
— Почему? — спросил первый тупо.
— А кого любой ребенок видит первым? Всегда мать. Любой ребенок. Хоть пернатый, хоть с перепонками...
Мрак покосился на жабу. Та смотрела мутным взором. В ее выпуклых глазах было обожание. Если это не взрослая жаба, подумал он, тогда понятно, почему не оставил орлу на обед. Детей рука не поднимается обидеть. Любых детей. Всякий человек щенка приласкает, даже если собак не любит, котенка почешет, поросенку чмокнет...
Подошел толстый мужик в засаленном переднике. Хмыкнул, спросил:
— Есть аль пить?
— И песни петь, — сообщил Мрак.
— Песни хоть тресни, — сказал хозяин, — а вот с едой у нас туго. Только бараний бок с кашей да хлеб из старой муки. Малость пива осталось.
— Неси, — разрешил Мрак.
Хозяин подобрел, глаза остановились на жабе:
— А что жреть твоя подруга?
— Жаба? — переспросил Мрак. Он повернул голову к жабе. — Что лопать будешь?
Жаба пугливо вжималась в стол, кожа на спине пошла бугорками. На хозяина раскрыла пасть и шипела, показывая красную пасть.
— У меня все есть, — гордо сказал хозяин. — Тут тараканы с кулак!.. И мухи как воробьи.
— Добро, — решил Мрак. — Подай мне бараний бок с кашей, а жабе — тараканов. И мух налови.
Хозяин посмотрел на жабу, почесал в затылке:
— Не, пусть сама охотится. Я тогда с нее ничего не возьму. Ни за тараканов, ни за ночлег.
Мрак ел рассеянно, все еще чувствовал на своей холке прикосновение божественной ступни Светланы. От нее пахло так нежно, как не может пахнуть даже в вирие. И не хотелось шевелиться, выныривать в этот мир, где только смердящая харчевня, закопченные стены.
Жаба чуть осмелела, ходила осторожно по столу, подбирала крошки. Заглянула через край миски к Мраку, но там пахло горячо и невкусно.
Хозяин принес не большой ковш пива, а пузатый кувшин вина. Наметанный глаз уже заметил тугой кошель на поясе.
Мрак успел налить первый ковшик, когда за окном послышался грохот копыт. Громкий голос велел принять коня и кормить его как самого Додона. А поить как Голика в гостях у покойной царицы. Затем простучали тяжелые шаги на крыльце. Мрак вскинул брови в великом изумлении. Он узнал бы эти шаги даже в темном лесу.
Когда грузная фигура появилась в дверном проеме, всматриваясь в полумрак корчмы, Мрак крикнул:
— Давай сюда! Что тебя заставило покинуть двор?
Ховрах подошел, пальцы обеих рук привычно распустили пряжку пояса. На Мрака посмотрел вопросительно:
— Я тебя знаю?.. Впрочем, сейчас познаемся.
Он рухнул на скамью, возопил зычно:
— Хозяин! Вина... и еще вина! Всех угощаю! А это что за жаба? Ладно, угощаю и жабу. Жаба тоже человек.
Мрак налил ему из своего кувшина:
— Хватит ли денег?
— Хватит, — отмахнулся Ховрах.
— Откуда у тебя вдруг?
— Не знаю. Может, зарезал кого. Или с убитого снял. Пьян был... Слушай, что-то мне твоя рожа знакома... Мы с тобой вчера не дрались?
— Вчера нет, — ответил Мрак, — а насчет завтра, не знаю.
— Кому нужно твое завтра, — отмахнулся Ховрах. — Как прийдет, тогда и знать будем.
Он осушил ковшик, налил снова, уже не спрашивая Мрака, снова выпил одним духом, только тогда сообщил:
— Да это и неважно. Что за пьянка без доброй драки?
Хозяин принес кувшин, смотрел вопросительно. Ховрах царским жестом высыпал на стол, пугая жабу звоном металла, пригоршню золота:
— По кувшину на столы! Сколько их у тебя? Восемь?.. Да не кувшинов, а столов! Вот и ставь на усе. Пусть пьют как мочало! За счет доблестного Ховраха, ратника царской стражи.
Из-за соседних столов к ним начали пересаживаться самые сметливые. Сюда в первую очередь ставят не только вино, но и лучшее мясо. Ховрах всякого хлопал по спине, кивком приглашал угощаться, пил и ел сразу много и жадно, на глазах раскраснелся, повеселел еще больше, попробовал запеть песню, но поперхнулся, мало смочил горло, полкувшина — это смешно для мужчины, хотел пуститься в пляс, но хозяин принес еще два узкогорлых, но с раздутыми боками, и Ховрах плюхнулся обратно на лавку:
— Вот за что я царскую службу люблю? Она полна неожиданностей. Думал ли я, что поеду искать царя?.. Да на биса он мне, хоть и царь! Я хоть и сторожу его покои, но и мешок с овсом буду сторожить, если платят. Только и только, что овес буду сторожить лучше. На него много охотников. А царь кому нужон?
— Но куда-то ж делся, — заметил Мрак.
Ховрах скривился:
— Куда мог деться? Да к бабе какой-нибудь забрел. Я-де царь, пришел оказать тебе милость царскую, поваляться в твоей постели. Ну, дура-баба и старается.
— А мужик?
— А мужик свечку держит у постели. Это ж Куявия!
Новые сокувшинники угодливо хохотали. Вино уже разливали сами, отроки по знаку хозяина принесли еще мяса и сыра. Один подхихикнул:
— Верно, доблестный витязь!.. Где исчо ему быть?
— Баб много, — рассудил Ховрах. — Как угадать, искать где?
Мрак помалкивал, а мужик под смешки друзей посоветовал серьезно:
— А ты к колдунье сходи.
— Схожу, — ответил Ховрах с пьяной отвагой. — Где она? Подать ее сюды!
Мужик торопливо ухватил сыра. Пока жевал, объяснял, давясь и поперхиваясь от усердия:
— Как выйдешь отседа... так с крыльца увидишь треглавую... не, причем тут мать Змея, гору увидишь!.. На самой вершине... пещера. Там и живет ведунья. Она никогда не спускается вниз.
Наступило молчание. Мужики молча пили, опуская взоры, жевали тоже как-то медленно, словно все разом задумались о чем-то высоком. Ховрах спросил после паузы:
— Та самая?
— Та, — ответил мужик негромко.
— Гм... Ладно, помянем парня. Пусть в вирии ему икнется.
Пили, пока не начало выплескиваться из ушей. Жаба наелась и заснула посреди стола. Ховрах снял пояс и повесил на шею, чтобы не потерялся. Он раскраснелся еще больше, иногда взревывал песню, но веселье уже не шло. Мужики мало-помалу отлипали от их стола, отваливались как насосавшиеся пиявки. Кто свалился под соседний стол, кто сумел добраться до двери, и в корчме постепенно пустело.
