Алла Гореликова - Корунд и саламандра
— Так, — Серж садится рядом, всовывает мне в руки кружку с водой, — допрыгались. Да ты пей…
Я пью, вода ходит в кружке зыбкими волнами. Свет Господень, да у меня руки трясутся! Этого только не хватало.
— Так какая, Анже? — спрашивает Серж. — Жизнь?
— Серая, — отвечаю я. — Тусклая. Одни и те же стены. Ни прошлого, ни будущего. Я ведь не об этом мечтал.
— Да и я об этом не мечтал, — тоскливо усмехается Серж. — Только знаешь, друг Анже… приключения хороши, когда слушаешь байки менестреля в теплой таверне за кружкой вина, после сытного ужина. Приключения бывают в чужой жизни, друг Анже. А если они случаются с тобой, ты скорее назовешь их невзгодами…
Может быть, думаю я. Только ведь не в приключениях дело. Обидно то, что не увидеть мне таких глаз, какими Юля смотрит на Ожье…
7. Юлия, жена Ожье
— Вернулся, вернулся, вернулся! — Юлечка плачет, и смеется, и никак не разожмет рук. — Ожье, мой Ожье… живой…
— Юли. — Ожье с трудом отрывается от поцелуев. — Ну что ты, Юли! Да с чего бы мне не быть живым?!
— Я места себе не находила, Ожье… что-то было, признайся, я не могла так ни с чего с ума сходить! Ожье… ведь у нас будет сын.
— А может, дочка, — опомнившись от нахлынувшего восторга, шепчет Ожье. — Такая же красавица, как ты… повезет же кому-то!
— Сын, — счастливо улыбается Юлия. — Ты просто еще не знаешь. Я сказала Марго, а Марго Андрию… и король рассказал мне… здесь живет бабушка Егоровна такая, она всегда точно говорит. И помогает… Только, Ожье, она мне сказала, знаешь что?
— Что, Юли? — вздрагивает Ожье.
Юлечка смеется:
— Что мне и помогать не понадобится! Легко и быстро, и сынок здоровенький. Только, знаешь, она так странно сказала… — Юля хмурится, замирает… и повторяет с чужой, значительной интонацией: — Свет Господень и благость Его! Кого-то из вас коснулась благодать Господня, детонька, вот почему все будет хорошо. Вы просто выбрали удачный день для зачатия… или удачную ночь. Вот приедет муженек, пусть для сына имя выберет и Господу о том скажет с благодарностью. И тогда уж, детонька, ничего не бойся.
— Источник, — шепчет Ожье.
— Вода святая, исцеляющая, благодатная, — благодарно вторит Юлечка. — Правда… Ожье, как ты назовешь нашего сына?
— Сергий.
Ожье мимолетно удивляется — почему? Но имя пришло само, и… такое чувство, будто других имен и нет на свете!
— Правильно, — убежденно говорит Юли. — Если бы не Сергий…
ГРОЗНЫЙ ДЕДУШКА
Сын…
Несбывшееся для меня слово стучит в висках, рвет болью душу. Давно простил я свою любовь… отпустил и забыл. И даже благодарен был судьбе — за то, что ударила сразу, не стала ждать, пока едва проросшее чувство укоренится… за то, что нанесла рану, способную затянуться. Не мое, сказал я тогда себе. Не моя, и я — не ее. Встретим еще свою судьбу.
Встретила ли Катарина — не знаю. А мне не удалось. Беда одна не ходит… как раз тогда пало на меня чужое проклятие, тогда вслед за любовью своей чуть не потерял я и свет этого мира — и судьбой моей стало бегство. Бегство от себя, от дара своего…
Счастье, что окончилось оно монастырской кельей и дознанием, порученным мне во славу Господа. Могло быть хуже…
Но сына у меня никогда уж не будет…
2. Сергий и Сережка
«Серебряная трава» перечеркивает загорелое запястье двойной белой чертой. Амулет, побывавший с отцом в таких переделках, из которых не всякий герой смог бы вернуться живым. А до того хранивший маму. Амулет, который повязала на мамину руку королева Таргалы. Нина, королева-ведьма. Настоящий сильный амулет, — какой еще помог бы маме не думать каждую минуту, где шкода-сыночек!
— Едут, — говорит Лека.
В самом конце Дворцовой виднеется отряд.
— Это они?
— На, глянь. — Лека протягивает мне «близкий глаз».
Я беру амулет в кулак. Ух ты! Вот это да! Кажется, руку протяни — и можно будет щелкнуть по носу короля Анри Грозного.
— Такой старый, — вырывается у меня. — У него же руки трясутся, погляди! Как он еще с коня не сверзился?!
— Не понимаю, — бормочет Лека. — Не мог он так сильно постареть за каких-то десять лет. Мама говорила, он железный прут в узел завязывал! И чтоб руки тряслись?!
Лека забирает у меня амулет. На этот раз он разглядывает своего деда так долго, что я успеваю заскучать. Издали отряд кажется темной кляксой, неторопливо текущей по Дворцовой. Я гляжу, как выстраивается почетный караул у внешних ворот, и жду.
— Знаешь, что я думаю? — Лека отдает мне амулет. — Не от старости у него руки трясутся. Ты, Серый, в лицо его вглядись. Он же просто бешеный!
Да… вижу. Такому королю да под горячую руку… наверное, с таким же лицом объявлял он бунтовщиком моего деда, маминого отца. И дочь свою, нашу королеву, тоже с таким лицом замуж отдавал. Ведь наш король Андрий потребовал ее в жены залогом мира. Грозный у Леки дедуля…
— Пора вниз, — говорит Лека.
— Угу.
Мы отползаем от края крыши, и…
— Та-ак! — Неведомая сила вздергивает нас на ноги. Ой… очень даже ведомая! — Валерий, мой принц, твоя мать давно ждет тебя. Опять скажешь, что забыл?
— Не скажу, — невинно парирует Лека. — Я как раз иду.
— Я вижу, — так же невинно усмехается капитан Сергий. — Ладно, беги. А мне с Сережкой потолковать надо.
Я оглядываюсь на Дворцовую. Посольство Таргалы уже не кажется кляксой. Вороные тяжелые кони, гвардейцы в фиолетовых плащах поверх блестящих серебром кирас, в лиловых беретах, у отца до сих пор хранится такой же… И откуда у капитана королевской роты время на разговоры с сопляком девятилетним, когда таргальцы вот-вот подойдут к внешним воротам?
— Есть у меня, Сережка, поручение для тебя.
Сказать, что я обрадовался… ну, это будет сказано слишком слабо! Мы с Лекой уже год, как начали учиться, да нас и до того не гнали из казарм… но поручение?!
— Опасное, — добавляет капитан.
— Ух ты! — радуюсь я.
— Сопляк, — бросает капитан Сергий. Мой тезка. И не просто тезка — ведь меня и назвали в его честь. — Думай башкой своей, чему радуешься. Что случись, как я матери твоей в глаза гляну?
Ну, могло б там, что на самом деле случиться, он бы меня не посылал. Дразнит.
— Ничего не случится, — заверяю я. — Чес-слово. А что делать надо?
— Любопытных сопляков хватает везде, — задумчиво эдак сообщает капитан. — На них не очень-то обращают внимание. Я не думаю, что наши гости удивятся обыкновенному любопытному пацану. Понимаешь, Сережка?
— Конечно. Покрутиться рядом, посмотреть-послушать. А опасного-то в этом чего?
