Сергей Волков - Чингисхан. Повелитель страха
– Так точно.
– Уставщины у нас нет, понял? Молодежь уважает стариков, понял? Уяснил?
– Да.
– Молодчик… – сержант быстро и сильно бьет меня кулаком в грудь. Удара я не ожидаю и поэтому задыхаюсь, кривясь от боли.
– Слабак, – разочарованно констатирует Пономарев. – Твоя койка вон та, у входа. Свободен!
Служба на точке – не сахар и не мед. Здесь все двигаются, очень экономно расходуя силы. Каждое лишнее движение чревато тем, что тело исторгнет через поры ту воду, что ты выпил накануне. Вода – главная драгоценность на точке. Ее привозят из гарнизона. Еще в цене курево и бумага для писем.
Наша точка контролирует дорогу, соединяющую несколько горных кишлаков с Бамианской долиной. По ней изредка проходят караваны. Еще, говорят, ходят контрабандисты. Главная задача майора Киверова – не допустить провоза оружия и передвижения бандитов, которых здесь называют душманами или по простому – духами. Изначально на точке высадился целый десантный батальон, но когда выяснилось, что стратегического значения это медвежий угол не имеет, командование оставило здесь один взвод.
Вечерами в палатке старослужащими ведутся бесконечные разговоры о ротации, скором дембеле и вообще об Афганистане. Ефрейтор Бляхин пугает молодых рассказами о зверствах духов и страшных винтовках «Бур», бьющих на семь километров и прошивающих насквозь любой бронежилет, каску и даже броню БТРов.
– Они с детства стрелять учатся. С трех лет. Поэтому никогда не промахиваются. В Пенджабе моему земе в голову попали, когда он курил ночью на толчке. Через окошко, на огонек бычка. И все, пацан двухсотым стал. А стреляли, говорят, с горы, которая как раз за семь километров от части.
Мне эти байки слушать смешно. Маратыч, большой знаток оружия, много чего подержавший в руках и много из чего стрелявший, часто собирал нас после тренировок и рассказывал о различных типах стрелкового вооружения, показывал книги, справочники. Был там и этот пресловутый английский «Бур» или винтовка Ли-Энфильда образца аж 1895 года. Что-то типа нашей трехлинейки, только десятизарядная. Англичане использовали такие винтовки во время англо-бурской войны в Африке и там они уступали «маузерам» буров. Собственно, именно после этой войны и появилась модификация Ли-Энфильда, названная «Буром». Калибр 7,71 миллиметра, вес остроконечной пули – 11 граммов. Прицельно стреляет эта винтовка на вполне реальные две тысячи восемьсот ярдов, то бишь 2250 метров. Откуда взялись легенды о семи километрах и дикой пробивной способности – непонятно. Зато мне было понятно другое: вот такие «страшные сказки» подъему боевого духа явно не способствуют.
Вообще за боевой дух отвечает лейтенант Чехов. Он у нас исполняет обязанности замполита. Но его ежедневные короткие политбеседы сводятся к одному простому тезису: «если здесь не было бы нас, были бы американцы». Это четко вбивается в наши стриженые головы. Может быть, Чехов и прав. Но всего лишь может быть…
Разговор с особистом, как и предупреждал майор, выходит неприятным. Внимательно изучив мое личное дело, этот сухощавый, остроглазый капитан откровенно говорит мне:
– Я не хочу знать, каким образом ты попал сюда. Мое дело – предотвратить возможные эксцессы. Поэтому я постараюсь в самое ближайшее время убрать тебя отсюда.
– Почему, товарищ капитан?
– Потому что тут имеются все условия для совершения тягчайшего воинского преступления, – спокойно отвечает Маклаков.
– Какого?
– Ты дурак или прикидываешься? Измена Родине, солдат! Да с такими подвигами на гражданке и в учебке тебя даже в тюрьму возьмут только по протекции.
Во мне все вскипает от обиды, но усилием воли я давлю в себе злость и тихо говорю:
– Дайте мне шанс, товарищ капитан. Я докажу…
Макалков внимательно смотрит мне в глаза.
– Ты оказался на передовом крае борьбы с мировым империализмом! Эту честь надо заслужить, солдат. В общем, не дай бог хоть один залет… Тут же, слышишь, тут же вернешься в Союз и отправишься в дисбат. Я приложу все усилия.
– Разрешите идти?
– Валяй. И помни – я за тобой слежу.
Третий день службы на точке круто меняет мою армейскую судьбу. На утреннем построении майор Киверов озвучивает план на день:
– Все свободные от нарядов под руководством прапорщика Гаврилюка занимаются устройством защитных каменных стенок-брустверов со стороны дороги и холмов. Высота стенок – не менее метра, толщина – такая же.
По солдатскому строю прокатывается приглушенный унылый стон. Целый день таскать камни под жарким афганским солнцем – то еще развлечение.
– На работу пойдут все, кроме… – Киверов делает паузу и строй в надежде замирает. – Рядовой Новиков!
Вздрагиваю, но отзываюсь, как положено по уставу:
– Я!
– Ко мне!
– Есть!
Покидаю строй, делаю несколько шагов по направлению к майору, вскидываю руку к панаме:
– Товарищ майор…
– После, – морщится он и командует остальным: – На-а ле-е-е-во! Прапорщик, приступайте!
Гаврилюк козыряет и ведет понурых бойцов на склон. Сегодня у них время собирать камни. А у меня, как выясняется, расстреливать мишени.
– Тут три коробки патронов к «веслу» образовалось, неучтенка, – говорит мне Киверов. – Пошли на гору, покажешь класс.
Делать нечего – иду, но безо всякого удовольствия. Это на гражданке каждый стремится устроиться там, где надо поменьше работать. В армии – совсем другое дело. Тут люто ненавидят всех тех, кто тем или иным способом уклоняется от общей для всего подразделения участи. Сказали камни таскать – значит все таскают. Сказали шпалы разгружать – все разгружают. А писари, музыканты, всевозможные штабные и прочие свободные художники потом, вечером, в казарме, почти гарантировано отгребут люлей. Потому что не надо было высовываться, когда спрашивали: «Кто умеет писать плакатным пером?». Будь как все – и жить будешь нормально. Будь хуже всех в смысле дисциплины – станешь авторитетом. А если ты выбрал стезю активиста, не обижайся на дружный армейский коллектив, он тебя не примет. Ибо сказано: «кто не с нами – тот против нас…». Такая вот диалектика. Поэтому я, нога, за ногу бредя за Киверовым, уныло прошу его:
– Товарищ майор, может, я лучше как все? А вечером постреляем…
– А-атставить! – улыбается он в ответ. – Сбор камней не требует специальных навыков. А тебе практика нужна. Давай на рубеж!
Рубеж – это канавка, продолбленная в каменистой земле. Стрелять предстоит по закрепленным между валунами в нескольких сотнях метров дощатым крышкам от снарядных ящиков. Я не очень-то люблю АКМ – он тяжелый, с приличной отдачей, звук выстрела сильно бьет по ушам, а при стрельбе очередями автомат здорово уводит влево. Но выбора у меня нет. Вставляю рожок и начинаю стрелять одиночными. Киверов в бинокль наблюдает. Я, особо не мудрствуя, вгоняю пули точно в центры нарисованных на зеленом фоне белых кружков.
