Гай Гэвриел Кей - Поднебесная
У нее вырывается проклятие, и даже не очень тихое. Две старшие женщины сердито оглядываются на нее. Эмбер отвечает им наиболее подходящим в данный момент жестом: она высовывает язык.
* * *Из учения о Пути, которому Тай пытался следовать, хоть и не всегда, он знал, что совпадение, случайную встречу, следует воспринимать сдержанно.
Если эта встреча зловещая или неприятная, ее следует понимать как урок, который нужно усвоить. Если приятная, то это дар, который нужно принять со смирением.
Иногда нет очевидных признаков, склоняющих часу весов в ту или иную сторону, а просто этот момент, событие, поражает своей неожиданностью.
По этому поводу между учителями существовали разногласия. Некоторые говорили, что задача путника – трактовать значение этого момента, как он сумеет, и действовать соответственно. Другие учили, что в жизни бывают моменты, которые позволяют понять их только гораздо позже. Такие моменты, советовали они, нужно просто проживать, а осознавать – лишь по истечении времени.
То, что Сыма Цянь, Изгнанный Бессмертный, самый почитаемый поэт империи, оказался в приемной дома удовольствий Белый Феникс в Чэньяо, где читал одну из поэм, которую Тай любил больше всех, он сразу же воспринял как один из моментов, смысл которых не поддается пониманию. Не было смысла даже пытаться. «Останься в этой комнате, – сказал себе Тай. – Прочувствуй все это. Впитай в себя».
Однако, прежде всего, имело смысл закрыть рот, который открылся, как у ребенка, наблюдающего за фейерверком на Празднике Хризантем.
Он осторожно сделал несколько шагов вперед. В дорогом доме женщины, похожие в своих разноцветных шелках на бабочек или на цветы, хорошо обучены. Изысканно надушенные, они пропустили его, хорошо или не очень хорошо понимая, как он реагирует, что ему нравится.
О таких девушках и о вине, которое они предлагают, и об их игре на флейте или пипе Тай мечтал все два года. А теперь они почти не интересовали его.
Он еще немного прошел вперед, среди других мужчин вокруг возвышения. Торговцы и солдаты, провинциальные бюрократы в подпоясанных одеждах. А вот студентов в этом приграничном городе, или в таком дорогом доме, не было.
У самого возвышения Тай встретил сопротивление, когда попытался подойти ближе к поэту. Он увидел, как гибкая, точно тростинка, со стильно зачесанными наверх волосами девушка наклонилась, демонстрируя выпуклости идеальных грудей, и налила Сыма Цяню вина, когда он сделал паузу Поэт подождал, пока она нальет, улыбнулся, выпил всю чашку Поколебался, потом продолжил:
Я помню время беззаботного девичества.
Мир представлялся мне загадочным, покуда
За милого с Большой реки не вышла замуж.
Теперь я перемены ветра жду.
Когда попутные в начале лета ветры,
Я думаю: мой муж, ты будешь скоро.
Приходит осень, ветер западный лютует.
Я знаю, что не можешь ты прийти.
Сыма Цянь снова замолчал и взял свою чашку. Ее опять наполнила, с другой стороны, другая девушка, такая же гибкая, как и первая, и ее темные волосы, рассыпавшиеся в красивом беспорядке, слегка коснулись плеча великого человека.
Он улыбнулся ей, и Тай увидел, – впервые с такого близкого расстояния, – знаменитые широко расставленные тигриные глаза поэта.
Даже можно сказать, опасные. Глаза, которые знают тебя и мир. С другой стороны…
Поэт икнул, потом хихикнул:
– О, боги! – произнес он. – У меня есть друзья в Синане… У меня все еще есть друзья в Синане… Я бы разочаровал их тем, что такое небольшое количество хорошего вина заставило меня потерять нить собственных стихов. Может, кто-нибудь…
Он с оптимизмом оглядел окружающих.
Тай услышал свой голос раньше, чем понял, что заговорил:
Ты уходишь или приходишь – это всегда печаль,
Потому что встречи короткие лишь преддверие скорых
разлук.
В пути до речного брода сколько минует дней?
Вчера мне приснилось ночью, что я тебя догнала
Сквозь волны и ветер… Вместе мы скакали на серых
конях
На Восток, на Остров Бессмертных, туда, где цветут
сады.
Мы видели утку и селезня, сидящих вдвоем в
тростнике,
Как будто на ширме из шелка их кто-то нарисовал.
Толпа вокруг возвышения расступилась, люди обернулись и смотрели на него. Тай прошел вперед, сознавая, что он и сам не совсем трезв. У него кружилась голова: от его поступка и от того, что находится среди такого множества людей, среди всех этих женщин, после столь долгого одиночества. Тигриные глаза встретились с ним взглядом и удержали его.
Он остановился. Вспомнил последнее четверостишье.
Сыма Цянь улыбнулся. В его улыбке не было опасности, только добродушная, слегка пьяная радость.
– Правильно! – воскликнул он. – Спасибо, друг! А конец ты оставил мне?
Тай поклонился, сжал ладонь в кулак; он не доверял своему голосу. Он всегда любил слова этого человека и легенды о нем, с тех пор как простился с детством.
Когда он выпрямился, высокая девушка в ярко-красном шелке прижалась к его боку, бедро к бедру, длинная рука слегка обняла его за талию, голова склонилась к его плечу. Он вдохнул ее запах, почувствовал прилив желания, заглушивший все остальное.
Сыма Цянь, Изгнанный Бессмертный, который никогда не занимал никакой должности на имперской службе, никогда не сдавал экзаменов, которого (насколько знал Тай) три раза изгоняли из Синаня (как и с небес!), который, по слухам из надежных источников, десятилетиями оставался не вполне трезвым, но который, тем не менее, способен мгновенно сочинить поэму, записать ее кистью безупречными иероглифами и поразить человека в самое сердце, тихо произнес в тишине:
Теперь пожалей меня, милый. Когда мне было
пятнадцать,
Все тело мое светилось как персик, налитый солнцем.
Зачем за купца я вышла, который всегда в пути?
Теперь вода – мое горе и ветер – горе мое.
Снова тишина. Несомненно, подумал Тай, после такого всегда наступает тишина, повсюду. Рука женщины оставалась на его талии. В ее духах ощущались мускус и амбра. Обе составляющие очень дорогие. Он подумал, что это действительно лучший дом в Чэньяо, если девушки в нем пользуются такими духами.
– Спасибо, мастер, – сказал Тай.
Кто-то же должен это сказать, подумал он. Сыма Цянь сначала не повернул головы. Он поднял руку, держащую пустую чашку. Первая девушка приблизилась и наполнила ее. Поэт выпил ее, снова поднял. На этот раз вперед вышла вторая женщина, не желая отдавать свои права.
Глаза поэта, светлые и блестящие при свете ламп, наконец посмотрели на Тая.
– Присоединяйся ко мне, – произнес Цыма Цянь, – если время твоего траура закончилось. Должно быть, это так, если ты с нами. Мы можем выпить вместе.
