Ученик лоцмана (СИ) - Батыршин Борис Борисович
Меня, разумеется, эти финансово-организационные перспективы ничуть не привлекали, как и восторги спутников-реконструкторов по поводу новой площадки, где они будут хозяевами и смогут, наконец, развернуться от души. Но вот маяк… едва я о нём услышал, как что-то сразу с готовностью ворохнулось в памяти. Недаром ведь Валуэр, описывая мне перспективы возвращения в Зурбаган, особо отмечал, что некоторые из Лоцманов обустраивают в своих любимых мирах особые маяки — и пользуются их огнями, чтобы проложить свой, собственный Фарватер! А раз так — то почему бы и нет? К тому моменту я уже твёрдо решил, что не останусь здесь, в двадцать первом веке — но вот оставить себе индивидуальный путь для отступления, пользуясь которым можно будет иногда навещать эти ставшие чужими, но всё-таки родные места.
Мне было известно, что на «Клевере» к Бесову Носу плывёт мощный маячный фонарь — согласно программе экспедиции, его предстоит поднять на верхушку башни и зажечь, пока что временно, от аккумуляторов. Этот «путеводный огонь» будет светить до самого закрытия фестиваля, и если я сумею навести по нему астролябию и вызвать на помощь мастера Валу — тогда маяк этот, пусть и неотремонтированный, и не вполне пока действующий, попадёт в постоянный реестр Фарватеров…
Но тут имелось ещё одно соображение. Каждому маяку требуется смотритель, который будет следить за маячным фонарём, поддерживать в исправности непростое навигационное хозяйство, отвечать на радио-вызовы с проходящих судов. В обычной ситуации сотрудник на столь ответственный пост был бы назначен из соответствующей службы, занимающейся навигационным обустройством Онежского озера, но раз уж ретро-маяку предстояло стать главной достопримечательностью будущего природно-исторического парка — то и должность смотрителя требовала особого подхода. Среди реконструкторов уже шли разговоры о том, что на этот пост могут взять одного из них — разумеется, после соответствующего обучения. Все гадали, кто окажется настолько верен идее, что бросит устоявшуюся жизнь в Москве, Питере или другом благополучном городе, чтобы сменить её на отшельническое существование здесь, на Бесовом Носу, где сущий рай в летние месяцы — вот только зима длится не меньше полугода, и это не считая неизбежного периода осенних штормов, делающих отдалённый маяк на каменистом, поросшем жиденьким сосняком мысу очень, очень неуютным местом.
Но кого бы не назначили на эту должность — если я хочу реализовать свою внезапно возникшую идею, то мне придётся налаживать с этим человеком особые отношения. И, в частности — посвящать в истинное предназначение старого маяка, за которым он будет приглядывать. А значит — надо будет найти способ продвинуть на эту должность своего кандидата… которого у меня пока нет. А вот некоторые идеи на этот счёт имеются — и прежде, чем взяться их обдумывать, я взял с книжной полки, уже заставленной привезёнными с Земли книгами, томик «Третьего меморандума» в бумажной обложке и открыл его на первой странице.
Так… перво-наперво — выходные данные. Крошечный тираж меня не удивил, я уже представлял примерно, что творится в будущем с книгоиздательским бизнесом. Но вот дата выхода… получается, Пётр удосужился опубликовать свою нетленку по прошествии тридцати семи лет после её написания, причём в изначальном, незавершённом виде? Загадка… и объяснений этому я не нахожу. За такое-то время можно было бы хотя бы закруглить роман, пусть и в стиле «продолжение следует»? Или издание — это случайность, и Пётр просто стряхнул пыль со старой папки с пожелтевшими машинописными страничками? В нескольких строках «об авторе», следовавших сразу за аннотацией было сказано, что он состоял редактором нескольких компьютерных изданий — в частности, неизвестной мне «Подводной лодки», а так же опубликовал несколько фантастических рассказов. Но интернет-поиск, проведённый на пути из Москвы на Онегу с помощью одного из временных членов команды, приписанных к «Штральзунду», дал обескураживающие результаты. Оказалось, что последним произведением П. Казакова, увидевшим свет до «Третьего Меморандума, стала повесть 'История Галактики», вошедшая в сборник фантастических произведений (тоже, кстати, карманного формата, на скверной бумаге и с бумажной же обложкой), изданный в 1992-м году. Я хорошо помнил этот сборник — блёклая бумажная обложка и довольно своеобразный подбор содержимого, где с такими монстрами жанра, как Азимов и Фриц Лейбер, соседствовали никому не известные русскоязычные авторы. Что же это получается — крупным писателем-фантастом Пётр так и не стал (на что все мы, в 1994-м всерьёз рассчитывали)? Мало того — с тех пор он так и не опубликовал ни строчки фантастических текстов? Может, он и писать бросил, сосредоточившись исключительно на редакторской работе? Но последнее упоминание о таковой датировалось опять же, 2017-м годом…
Умер? Вполне может статься и так, особенно с учётом некоторых его вредных привычек. Но нет, аккаунт в ЖЖ действующий, хотя и нечасто обновляемый — к тому же, его скудное содержимое мало что могло поведать о личности и текущих интересах автора.
Вывод –он всё же жив, но, похоже, занялся чем-то другим, оставив редакторскую работу. Довольно зловещий признак — в его-то возрасте… может, вышел на инвалидность и довольствуется пенсией? Вариантов здесь была масса, а способ прояснить что-то только один. Им я и воспользовался — одолжил у одного из спутников кнопочный телефон и набрал городской номер, памятный по оставленному мной прошлому. И — ощутил, как по коже пробежали мурашки, когда в трубке прозвучал знакомый, разве что, несколько более хриплый голос.
Я совершенно не был готов к этому — сделал этот звонок скорее, для очистки совести, нисколько не сомневаясь, что номер за столько-то лет наверняка сменился, или сам его владелец, как и многие москвичи, перестал пользоваться городским телефонам, отдавая предпочтение вездесущей сотовой связи. И растерялся настолько, что пробормотал в трубку невнятное «простите, я, кажется, ошибся», и отключился. В самом деле — что я мог ему сказать, вот так, сразу? «Привет,, я вернулся?» Нет, разумеется, во времена оны (а для меня — так чуть ли не вчера) мы развлекались, сочиняя самые невероятные сюжеты для словесных игр и с упоением «водя» по ним других членов нашей компании. Случались среди тех сюжетов и связанные с путешествиями во времени — но одно дело игры, и совсем другое — услышать в телефонной мембране голос человека, которого ты уже тридцать лет считаешь покойником…
Короче, я проявил тогда малодушие, найдя себе оправдание в том, что к этому разговору следует подготовиться. И — так и дооткладывался «на потом» — пока не оказался здесь, на втором этаже в доме матушки Спуль, валяющимся (в верхней одежде, что характерно!) на покрывале в раздумьях о собственном будущем — увы, по-прежнему скрытым плотным туманом неопределённости.
Я отложил томик, разделся и забрался под одеяло, привычным жестом закинув руки за голову. Н-да, сюжетец-то, как ни крути, избитый: главный герой попадает в будущее и пытается установить контакты с теми, кого знал когда-то. Но мне-то сейчас зачем этот литературный штамп — разве что, из сугубо ностальгических соображений? Сомнительное, между прочим, занятие: вместо того, чтобы собраться с духом и начать как-то обживаться в новом времени — цепляться за старые воспоминания, старые знакомства… может, потому я в итоге выбрал бегство в волшебный Зурбаган, попросту испугавшись навалившихся со всех сторон проблем? Или здесь что-то другое, какая-то подсказка… и весьма вероятно, что содержится она именно в недописанном романе старого — и, в отличие от меня самого, изрядно постаревшего — друга.
За этими неторопливыми размышлениями ( в самом деле, куда спешить-то? Вот совершенно некуда….) я не заметил, как заснул. И проснулся от того, что в лицо мне били через распахнутые вовсю настежь ставни лучи утреннего солнца.
Утро. Горячая вода в кувшине для умывания и бритья (похоже, о нормальном душе забыть придётся надолго!) завтрак, состоящий из яичницы с беконом, кофе и смородинового джема (матушка Спуль подала его в столовой, внизу, на этот раз не поинтересовавшись моими желаниями) и свежая зурбаганская газета, ожидавшая меня на столе на маленьком мельхиоровом подносе — приятная, но совершенно бесполезная в моём случае предусмотрительность. Тем не менее, покончив с трапезой я, как положено, развернул местный образчик прессы, полюбовался на литографии, живо напомнившие мне о попавшей как-то мне в руки подшивке дореволюционной «Нивы» ещё 1878-го, кажется, года, и со вздохом отложил газету в сторону. Язык, язык учить, и как можно скорее — иначе я так и буду тыкаться, как слепой котёнок, пытаясь объясниться при помощи жестов да десятка усвоенных слов — «Нет», «да», спасибо', «Отведите меня к вашему вождю»- и чувствовать себя полнейшими идиотом…
