Джон Норман - Капитан
— Надеюсь, вы не возражаете, что мы накрыли ее, — сказал офицер. — Дело в том, что моя команда уже давно не видела женщин.
Геруна задрожала. Она начала подозревать, что значит быть рабыней и осознавать себя рабыней. Цепь звякнула по полу — Геруна в испуге притянула руки ближе к телу.
— Понимаю, — сказал Юлиан и поднял мешковину, собираясь вновь укрыть ею рабыню.
— Прошу вас, подождите, господин, — шепотом попросила она.
Он нагнулся, держа ткань в руке.
— Вы и в самом деле хотите заклеймить меня, господин?
— Да.
— Но я же была принцессой!
— Варварской принцессой, а такие женщины часто оказываются на рынках Империи, — заметил он.
— Но я была дочерью Аброгастеса!
— А теперь ты всего лишь рабыня и должна носить клеймо.
— Но как вы можете? Это же не цивилизованный способ, — упрямилась она.
— Напротив, самый цивилизованный, — возразил Юлиан. — Это особенность цивилизованного общества, неоспоримая и действенная. Ты ведь понимаешь, как полезно и важно для юридических и иных целей опознавать собственность? Она отвернулась.
— При самых развитых цивилизациях всегда были рабыни, — сказал Юлиан.
— И, несомненно, всегда были средства, позволяющие их опознать?
— Да.
— Тогда я буду заклеймена.
— Да.
— Я прошу вас о снисхождении.
— Нет.
— Вы будете обращаться со мной так, как вам угодно? Даже клеймить железом?
— Да.
— Ваше превосходительство! — позвал офицер.
— Думай о своем клейме, — сказал Юлиан, и Геруна дико взглянула на него. Он поднялся, чтобы накрыть ее мешковиной.
— Вы ведь мой хозяин? — спросила она.
— Да.
Мешковина скрыла из виду его, огни приборов, черное небо и яркие звезды. Она лежала на холодном полу.
— Меня, Геруну, будут клеймить, — тихо сказала она себе.
В первый момент ей показалось диким, что она будет носить клеймо. Но затем она поняла, что в этом нет ничего страшного и удивительного. «Геруна» — всего лишь имя рабыни, и в этом смысле она уже не та Геруна, которая существовала когда-то прежде. Но тем не менее она была Геруной, ибо такое имя решил дать ей хозяин. Поэтому не было ничего удивительного в том, что ее заклеймят каленым железом, как тысячи других рабынь.
Она задрожала. Цепи звякнули. Где-то рядом засмеялись мужчины. Она замерла, боясь двинуться с места. Она полагала, что не стоит рассказывать своему хозяину о том, какие ощущения вызвали у нее веревки и цепи. Что за древние, странные, глубокие чувства заговорили в ней?
Она не шевелилась, чувствуя себя обнаженной рабыней среди мужчин.
Офицер отдал приказ пристегнуть ремни, и вскоре катер взлетел в воздух.
Она лежала на полу, вздрагивая не от движений судна, а от собственных ощущений. «Да, — еле слышно шептала она, — это оно!»
Конечно, прежде она боялась клеймения и не скрывала этого. Но теперь она была рабыня и жаждала иметь клеймо.
Еще в детстве она часто думала, что значит «быть заклейменной». Она испытывала сложные, смешанные со страхом чувства, в которых были и любопытство, и радость, и робкое возбуждение, почти трепет, и, если так можно выразиться, жажда. Она думала, что при клеймении станет кричать и сопротивляться — ведь именно этого ждут от нее.
Но в своем народе ей было нечего ждать клейма. «Какой стыд!» — думала она с радостью, слегка напрягаясь, но так, чтобы это движение было почти незаметным. Никто не смеялся — мужчины, кажется, не обращали на нее внимания. Они были заняты делом и забыли о ней.
Но она внезапно ужаснулась. Ее можно продать и купить. Что, если хозяин решит избавиться от нее?
Она испытывала возбуждение, ее кожа пылала. Нет, она постарается быть красивой, послушной и услужливой.
«Я постараюсь угодить вам, господин, — мысленно сказала она. — Я буду стараться изо всех сил! Прошу вас, оставьте меня, хозяин, оставьте у себя!»
Вскоре катер подлетел к шлюзу. Она увидела огни через множество дыр в переплетении нитей мешковины. Она слышала, как мужчины задвигались в катере и зашумели.
— Я ничего не прошу, господин, — тихо сказала она, — я только надеюсь, что вы иногда будете добры ко мне…
Глава 13
— Не желаете выпить, господин? — спросила стюардесса.
Туво Авзоний поднял на нее глаза, сразу заметив, что верхняя пуговица на высоком воротнике жакета у стюардессы расстегнута.
— Господин? — вопросительно повторила она.
В самом деле, она должна была выяснить, что случилось.
В салоне стояла духота. Кондиционер работал на полную мощность, но пользы от этого было мало. В системе подавалось недостаточное количество воздуха. Слышался шум двигателя. За последний час он потребовал два перезапуска вручную. Действительно, давно было пора направить в прокуратуру докладную о таких дряхлых посудинах и услугах, предоставляемых на них. Граждане имели право хотя бы на минимальное внимание. Но в те времена не так-то легко было добиться рассмотрения дела в прокуратуре.
Совсем недавно все было по-другому.
Сейчас даже связь работала еле-еле, с чудовищными перебоями. С некоторыми планетами связь не могли установить месяцами — например, с Тиносом, в восемьдесят третьем имперском провинциальном секторе.
Стюардессе было незачем так низко наклоняться над креслом пассажира.
— Нет, — сказал Туво Авзоний, и стюардесса выпрямилась. — Вы нарушили правила ношения униформы, — сказал он ей вслед.
Стюардесса удивленно повернулась.
— Видна верхняя часть вашей шеи, — объяснил он. — Она открыта.
Стюардесса поднесла руку к горлу.
— Застегните воротник.
Она недоуменно оглядела его.
— Застегните, — повторил Туво Авзоний.
— Но ведь здесь так душно, — возразила она.
Эта реплика только вызвала раздражение у Туво Авзония — стюардессе следовало попытаться исправить свой промах, извиниться за провокационное упущение, а не ссылаться на температуру в салоне.
— Это еще не повод.
— Вы инспектор? — полуиспуганно поинтересовалась она.
— Я — представитель гражданской службы, — скромно и сухо ответил он, не желая объяснять суть своей службы.
Он появился на борту на Митоне — планете, не входящей в число древних Телнарианских планет, но расположенной не где-нибудь, а в первом провинциальном квадранте. Более миллиона чиновников десяти тысяч планет были бы счастливы поменяться местами с Туво Авзонием и иметь пост так близко к сердцу Империи.
— А! — с облегчением вздохнула стюардесса.
Компания, в которой она служила, принадлежала частному владельцу.
