Лев Прозоров - Евпатий Коловрат
Заговорил скоморох. Что и сказать — умеет себя держать. И слов не понимаю, а от голоса мороз по коже продрал… бы. Продрал бы, не будь этой зимы, мёртвых городов, котла на Пертовом угоре, поднятых…
И снова неприметный зарядил:
— Кто вы, каким Богам молитесь и почему нападаете на меня?
Ох, чуть не поперхнулся Чурыня, это мы, выходит, на него нападаем… ну что ж, слушай, царище косоглазое.
— Веры мы — русской, русским Богам молимся. Мы — люди Государя Резанского, Юрия Ингоревича, — да, это было так. После Котла на Пертовом угоре он — резанец, такой же, как и прочие. Это его боль, это его месть. И за Государя — тоже. — А что нападаем… так не нападаем мы пока, так, мёдом хмельным потчуем… Напоим, накормим вас досыта, да и проводим восвояси… Жаль только, гостей многовато, всех угостить не успели…
Неприметный забормотал, царь-скоморох слушал, едва покачивая головою. Белобородые в синем платье торопливо укладывали строки на бумажные свитки. Потом белёная рожа вдруг поднялась, перекинулась несколькими словами с кривым и вышла.
Поди пойми — понравился ему ответ или нет… Кто этих царей разберёт? Чурыня надеялся, что нет.
На оставленных Батыем подушках тут же устроился кривой, зыркая на Чурыню исподлобья.
— Теперь расскажи: сколько у вас войска, что умеете делать из колдовства…
Сейчас говорил другой толмач, в чёрном чапане. Неприметный человечишка исчез из шатра вслед за размалёванным царём и его синей свитой.
— Нас чуть-чуть побольше, чем мертвецов, что вы оставили за спиной и чуть-чуть поменьше, чем деревьев в наших лесах. Мы можем поднять людей, которых ты убил, мы можем поднять крепости, которые ты сжёг. Вьюга — наш голос, птицы и звери в лесу — наши глаза, деревья — наши руки.
Кривой оборвал чёрного толмача. Заговорил. Толмач, выслушав его, начал переводить:
— Ты хвастлив, как всё колдуны. Но тебе лучше сказать правду. Может, ты и неуязвим, но те, кого с тобой привезли, — нет.
— Не веришь, воевода поганский? Так скоро сам всё увидишь. Не сегодня завтра мои побратимы всё за мной придут. Тогда и посчитаешь, и посмотришь, чего могут.
Кривой аж переменился в харе своей искалеченной. Вскочил, выбежал вон.
Чёрные нукеры муравьями рассыпались по становищу, и вскоре в чёрную юрту заспешили тысячники. Если туда они просто спешили, то обратно вылетали как ошпаренные. Тысячники кричали на сотников, сотники орали на десятников, десятники кнутами торопили цэрегов. В эту ночь выспаться во всём многотысячном становье довелось разве что Джихангиру, сиятельным ханам с обслугой да пленникам. Их не тревожили, даже попить-поесть принесли — правда, питьё было скисшим молоком, а еда — жареной кониной.
Войско собралось в логовине неподалёку от ордынского становища. Здесь были и свои — прошедшие Пертов угор, и сторонники — живые и поднятые. Их уже научились прятать на ночь от опасных для них лучей. Самыми толковыми оказались почему-то самогубцы. Эти сами прятались от солнца, да и в драке не дожидались приказов. Ещё они проявляли большую тягу к чужацкой крови — вроде девушки у ног воеводского коня, в который раз расчёсывавшей свои длинные белые волосы — между боями это было её единственное дело, расчёсывать волосы, заплетать и расплетать огромную косу. Жаль, на всё войско таковых набралась бы едва ли дюжина.
Жаль, не выходило поднимать воинов, павших в битвах. Видно, над ними непрожитое не имело власти — и то сказать, средь жгучих видений Котла на Пертовом угоре не было смерти ни одного из дружины Государя и его ближников.
Догада, Златко и ещё несколько гридней так и не приучились хорошо управляться с поднятыми. У них было другое оружие. Рядом с каждым из них сидели на снегу волки, а ветви над головою чернели от воронов.
И ещё были сторонники. Из отбитых пленных, из уцелевших жителей уничтоженных сёл и городов, из последних воинов павших дружин и ратей.
К полуночи перекличка закончилась. Коловрат встал в стременах.
— Сторонники! Завтра на самого царя идём, в прямой бой. Нам нашего побратима выручать надо. А вас не неволю. Кто хочет — ступайте по домам.
Оглядел войско. Нигде никакого шевеления.
— Ну что, сторонники? Или не слышали — смертный бой завтра. Мы-то навьи, а вам…
— Не трать зря слов, воевода… — подал голос рослый темноусый парень с ослопом на широких плечах. — Кто хотел — давно уж ушёл. Убежал даже, на красавцев вон этих полюбовавшись, — и кивнул на заплетавшую косу мертвячку.
Многие засмеялись, а поднятая посмотрела на парня и улыбнулась ему синими губами.
— Ну что ж, — усмехнулся и воевода. Поглядел на звёзды, исчезающие в громаде наползавшей тучи. — Дажьбог Сварожич нам нынче не в помеху. С Хозяином, браты…
И вынул мечи из ножен.
Щита он давно не носил, а шлем и кольчугу отдал кому-то из сторонников. Живому нужнее…
— Скоро рассвет, — объезжавший войско Непобедимый сплюнул на снег. — Зря я испугался слов мангуса. Днём они не посмеют выйти из леса — всё видели, что делает с ними солнце…
— Солнце, Непобедимый? — Найма с тревожным недоумением взглянул на отца. — Какое солнце?
Непобедимый вскинул глаз кверху. От окоёма до окоёма лежала сыплющая снежинки серая пелена. Ни просвета…
И словно дожидавшись этого его движения, этого взгляда, предрассветье взревело тысячей глоток. Запоздало закричали, поднимая тревогу, сигнальные барабаны — и только один, стоявший ближе всех к лесу, кричал о помощи, но смолк вскоре.
Тысяча Хордабега полегла почти сразу, не успев толком очнуться от тяжёлой мути бессонной ночи. Впереди шли почти сплошной стеной мертвецы, а впереди них, на конях, не прячась от стрел, — полуголые воины с крыльями-плащами за спиною и чёрными знаками хас-тэмдэг на груди. Рядом с ними неслись волки, вгрызающиеся в конские ноги и глотки, выхватывающие из сёдел низкорослых степных лошадок их всадников, за стеной мертвецов шли лесные пешцы, выпуская облака стрел.
— Их всего полторы тысячи, — прошептал Непобедимый и крикнул: — Их всего полторы тысячи! Тысячникам Теле-Буге, Дзонхабу, Кутлугу — атаку! Урагшаа!
Буйволами зарявкали сигнальные барабаны. Чёрные нукеры размахивали белыми и чёрными полотнищами на шестах, передавая слово Непобедимого тысячникам. Хотя как раз от них толку было маловато: поднималась пурга.
«Пурга — наш голос»…
— Урагшаа! Урагшаа! Кху-кху-кхуууу! — выли и ревели человеческие волны, накатываясь на сомкнувшийся в твёрдый четырёхугольник отряд лесных колдунов, их мёртвых слуг и живых союзников. Накатываясь — и разбиваясь…
