Дуглас Брайан - Демоны степей
Стража у городских ворот — видимо, хорошо подкупленная — не сделала ни малейшей попытки задержать беглецов. Вырвавшись за пределы городских стен, всадники понеслись по дороге, уводящей прочь из Феризы, в сторону бескрайней степи. Если из степи и приходили кочевники, совершавшие кровавые набеги на прибрежные города, то, во всяком случае, беглецам они казались куда менее опасными, чем благочестивые члены Священного Совета.
* * *
В который уже раз Тассилон остался один, без своей легкомысленной, пылкой подруги. Куда
она исчезла? Судя по смятению, охватившему всю площадь, побег, несмотря на всю его немыслимую дерзость и очевидную невозможность, все же удался. И Элленхарда, скорее всего, скрылась из города вместе с беглянкой. Тассилон слишком
хорошо видел, что Азании в одиночку не удалось бы даже пройти пару шагов. Элленхарда тащила ее на себе.
Он пробовал было расспрашивать стражников на воротах города, но те только удивленно поднимали брови. Какие еще беглецы? Ни о чем подобном не слыхивали и никого подобного не видывали! Тассилон догадывался, что стражники, получив свои деньги от организаторов побега, честно лгут. Расспрашивать их бесполезно.
Он решил остаться в городе.
Священный Совет, надо отдать ему должное, умел навести в Феризе порядок. Здесь практически не процветало ворье, а хозяева, владельцы многочисленных мастерских и лавочек, охотно брали на службу помощников. И даже платили им сносно. Так что хождение от одной двери к другой быстро принесло плоды: вскоре Тассилон нашел себе дело в доме кузнеца, которому позарез требовался помощник мощного телосложения. Найти такового среди потомков кхитайских переселенцев было делом непростым.
Кузнец оказался человеком вспыльчивым, на язык невоздержанным и на расправу скорым. Помощники у него не задерживались. Об этом он сам, еще стоя на пороге, откровенно объявил новому кандидату.
Тассилон смотрел на него с любопытством и симпатией. Это был невысокий человечек с непропорционально развитым торсом и короткими кривыми ногами, почти карлик с могучими ручищами и большой головой. Голова эта была украшена копной черных вьющихся волос, черной же дремучей бородищей, плоским носом и сверкающими черными глазами, доставшимися кузнецу от предка-кхитайца.
Вот эдакое-то диво и стращало Тассилона дурным обращением и тяжкой работой, которые непременно ждали нового работника в том случае, если он, не устрашась, вздумает перейти порог этого дома.
Тассилон не устрашился.
— Смотри же! — проскрежетал кузнец. — Потом чтоб не плакал!
Тассилон засмеялся.
— Как мне называть тебя, господин? — спросил он.
— «Господином», — удовлетворенно кивнул кузнец и не выдержал, хмыкнул. — Меня так никто не называл… А можешь и как-нибудь иначе, к примеру, Кровопийца Ар — это мое прозвание.
Он гордо подбоченился. Тассилон назвал, в свою очередь, себя и отважно перешагнул порог, отдав себя в кабалу этому страшному с виду и чрезвычайно свирепому человеку, который с первого же взгляда глянулся чернокожему Тассилону.
* * *
Глава Священного Совета был вне себя от ярости.
Звали его Фонэн. Это был немолодой уже человек, почти совершенно лысый, с длинной бородой — черной, обильно украшенной белыми прядями. Борода эта выглядела неряшливой и неухоженной — возможно, именно из-за беспорядочной проседи.
Весь облик Фонэна нес на себе отпечаток самой неумеренной аскезы и в то же время обличал человека, подверженного сильным страстям и тайным необузданным желаниям.
С ранних лет Фонэна преследовали неудачи. Страстно желая всегда и во всем добиваться главенства, он так стремился к своей цели и столь сильно боялся поражения, что почти постоянно проигрывал, и это ожесточало его сердце. Женщины всегда предпочитали ему других, хотя в молодости он был замечательно хорош собой. Их отпугивали темные страсти, бурлившие в сердце молодого человека, и инстинктивно все избранницы Фонэна сторонились его, предпочитая более сдержанных и спокойных мужчин.
Как-то раз на охоте он упал с лошади и повредил себе ногу. От хромоты он так и не исцелился. Арригон, став после битвы с врагами хромцом, мало придавал этому значения — гирканец проводил свою жизнь на лошади, а верховому совершенно безразлично, какая у него походка. Но Фонэн мыслил совершенно иными понятиями. Для него хромота сделалась настоящей бедой.
Озлобленный, всеми отвергнутый, Фонэн начал приписывать свои постоянные несчастья злому умыслу какого-нибудь колдуна. Он был убежден, что на него навели порчу и использовали против него какое-то заклятие страшной силы, поскольку разрушить заколдованный круг несчастий, неудач и одиночества Фонэну оказалось не под силу. Искать источник поражений и бед в самом себе он так и не догадался, поскольку совершенно искренне полагал себя человеком выдающихся способностей, красоты и силы.
В двадцать три года Фонэн присягнул Священному Совету. С тех самых пор этот человек с горящими глубоко запавшими глазами и сухими, вечно поджатыми губами видел лишь одну цель в своей загубленной жизни: беспощадную войну против любой магии.
За несколько лет беззаветного служения Священному Совету он добился немалого. Казалось, Фонэн достиг своей давней цели: теперь он был первым. Его именем матери стращали непослушных детей. При первом же появлении Фонэна на улице люди замолкали, шарахались в переулки, спешили улизнуть в ближайшую открытую дверь. Если Фонэн заговаривал с кем-либо на улице, несчастный покрывался капельками пота, бледнел от ужаса и еле ворочал языком, опасаясь брякнуть что-нибудь лишнее, за что, как он хорошо знал, его могут немедленно арестовать и обвинить в пособничестве магам и колдунам.
О том, что творилось в мрачных застенках Вороньего замка — некогда цитадели Феризы, которая была превращена в резиденцию Священного Совета — в городе говорилось только шепотом. Те, кто оказывались там в качестве подсудимых или только подозреваемых, почти никогда больше не возвращались к своим родным. Этих несчастных либо предавали публичной казни, либо так страшно и пытали, и запугивали, что они до конца своих дней — а смерть, как правило, не заставляла себя долго ждать — не смели даже намекнуть на все те ужасы, что им довелось пережить в застенке.
Азания была первой, кому удалось вырваться из лап главы Священного Совета. Это приводило Фонэна в необузданное бешенство. Он метался по комнате в Вороньем замке, где обычно проходили допросы обвиняемых. Черные одежды главы Совета развевались, когда Фонэн резко разворачивался и принимался мерить комнату шагами. Такой чудовищной вещи, как похищение осужденной прямо с помоста, не осмеливался предпринять доселе никто из запуганных жителей Феризы!
