Вадим Панов - Кардонийская петля
– Вперёд! – командует Адам.
«Ядрат» летит к горящим землеройкам. Воплей не слышно, но Сантеро знает, что они есть. Вопли обожжённых «Алдаром», как показывает опыт, длятся до десяти секунд, и потому Адам приказывает:
– Огонь!
И оживают курсовые «Гаттасы», избавляя пылающих землероек от мучений.
А ещё через несколько секунд «Ядрат» давит то, что оставалось от миномётов и «шестидесяток», и алхимический пост номер три выходит на берег Хомы, готовясь поддержать огнём рвущихся на правую сторону кирасиров.
Перед которыми как раз вырастают мощные «Доннеры».
Чтобы авиационная бомба попала в цель, сбросить её нужно заранее, точно рассчитав скорость, расстояние, высоту, да ещё и попытавшись предугадать движение врага. Все эти сложности превращают бомбардировку подвижных объектов, даже таких больших, как бронетяги, в увлекательную игру «ударь по площади, а там как повезёт»: паровингеры сыплют смертоносный груз туда, где должны находиться цели, больше полагаясь на удачу, чем на расчёт. В борьбе с прекрасно защищёнными бронетягами такой подход срабатывает в одном случае из сотни, но сегодня волосатикам повезло: одна из бомб ложится точно в третью машину, а потому до моста добираются лишь три «Доннера» восьмого мехэскадрона.
Но даже в таком составе они представляют грозную силу.
Связь с командованием до сих пор отсутствует, и задачу для своего подразделения Хильдер определяет просто: вышибить прорвавшихся на правый берег волосатиков и удерживать мост до подхода подкреплений.
Всё просто.
– Огонь!
«Доннеры» синхронно долбят, три 120-миллиметровые бронебойных врезаются в первый ушерский «Бёллер» и мгновенно превращают его в груду перемолотой брони.
– Ура!!
– Дерьмо!! Сантеро! Нас накрыли!!
Ни одно сражение в истории никогда не шло так, как запланировано, и задача хорошего командира заключается не в том, чтобы предусмотреть все возможные неожиданности, а в том, чтобы быть готовым. Ко всему.
Аксель оставляет радио и рявкает:
– Спешиться!!
Зелёный флаг вверх, кирасиры послушно сыплются из «Клоро», грохочет следующий залп, и второй «Бёллер» прикрытия разлетается на куски. Три «Доннера» – это серьёзно. Противостоять им кирасирам нечем, их козырь – скорость, потому «Ядрат» и «Клоро» не вооружены даже пушками. «Гаттасы», конечно, поливают тяжёлые бронетяги землероек роями пуль, оставшийся в строю «Бёллер» пытается пробить монстров из скорострельной стомиллиметровки, но Аксель, ведущий перестрелку с оживившимися приотскими пехотинцами, прекрасно понимает, что главная их надежда – сидящие на левом берегу алхимики.
– Им плохо!
– Я вижу!
Радио молчит – Крачин покинул «Ядрат», но Аксель сказал всё, что должен. Акселю нужна помощь.
Даже без бинокля Адам видит костры на том берегу – это «Бёллеры». У самого моста сгрудились «Клоро», а дальше – «Доннеры». Главное, что он видит – уцелевшие после авианалёта «Доннеры», – и понимает, что другой серьёзной силы у засевших на правом берегу землероек попросту нет.
– Максимально к берегу! – орёт Сантеро и машет рукой. – Скорее, чтоб вас трижды в левый борт! Скорее!!
«Ядрат» показывает манёвр, и «Азунды» послушно выезжают на самый край набережной. Здесь Хома метров пятьсот, «Доннеры» отстоят от реки ещё на сотню, получается далековато, но выхода у Адама нет – нужно стрелять.
– Товьсь!
Наводчики видят цели, сообщают о запредельном расстоянии, командиры ругаются, скрипят зубами, но приказывают увеличить давление, заряжающие, поминая святую Марту, исполняют, Сантеро машет флагом, и через Хому перелетают четыре раскалённые дуги. Четыре тонких моста, испепеляющих всё на своём пути.
«Алдар» горит сам и сжигает всё вокруг; плотно обволакивает бронетяги и проникает в самые маленькие щели, чтобы запылать внутри. А если не получается – докрасна раскаляет металл снаружи, превращая огромную машину в доменную печь.
«Алдар» убивает всё, к чему прикасается, и Хильдер спасся только потому, что был командиром. Он как раз высунулся из башни, собираясь оглядеть поле боя, случайно бросил взгляд на левый берег Хомы, увидел взметнувшиеся дуги и кубарем скатился по броне вниз, не позволив фоговой смеси прикоснуться к себе. Скатился на булыжник мостовой. Подальше от огненного ужаса, который через секунду накрыл его «Доннер».
Два других бронетяга попытались отступить, но не сумели уйти от новых дуг с того берега. Стрелкам, едва-едва воспрявшим духом, тоже досталось, но Хильдер этого не видел.
Ян бежал. Бежал со всех ног, моля святую Марту о помощи. И вместе с ним бежали те, кто дорожил своей жизнью. Кому повезло.
Ровно в четыре десять, за двадцать минут до рассвета, Оскервилль полностью перешёл под контроль ушерцев. Фельдполковник Лепке подавил последние очаги сопротивления на левом берегу, дотла сжёг ратушу и старый форт, заставив остатки приотцев в панике отступить на север. Кирасиры Крачина зачистили правый берег и заняли оборону на окраинах, ожидая прибытия подкреплений. Чуть позади встали алхимические посты, готовые сжечь землероек, рискни они перейти в контратаку. Но попыток отбить Оскервилль не последовало: пропустившие неожиданный удар приотцы покатились назад, не мешая ушерцам развивать успех.
* * *Если всё вокруг плывёт, это ещё не значит, что ты на корабле. Или на цеппеле. Или хотя бы в скользящей по быстрому потоку лодочке.
И дым – не всегда пожар или огонь.
Он бывает просто так.
Ароматный дым плывёт вокруг и ведёт тебя за собой, но ты давно не помнишь аромат, хотя он ласков дарящими радость травами, благоухает спокойствием и поглощает всё, что делает тебя чёрным. Аромат ведёт тебя в дым вслед за флейтой, что плывёт невидимо, но делает тебя музыкой. И разгоняет тоску, заставляя замереть в тишине дыма и флейты. Аромат и мелодия прячут тебя в себе. Пытаются примирить с кровью, что чёрным вытекает изнутри.
Дым берёт твою боль.
Но она вернётся, потому что дым не вечен.
Ты плывёшь дымом, становясь мелодией флейты. Срываешься вдаль, и больше нет в тебе надрыва.
Травы радости, что прячутся внутри аромата, умоляют тебя стать счастливым. Ты поддаёшься, не желая их обижать. Ты растворяешься, но чёрного много, а настоящую радость нельзя найти в травах.
Ты это понимаешь, но всё равно ныряешь в дым.
Ведь каждому нужна радость, пусть и ненастоящая. Каждому есть, что забыть. У каждого есть чёрное, которое нужно отдать.
Просто у некоторых его слишком много.
Чёрного.
И ты становишься мелодией, растворённой в облаке искусственной безмятежности. Наслаждаешься бесконечной вереницей образов счастья и напитываешься спокойствием всех трав Герметикона. Ты принимаешь ненастоящую радость и обретаешь мир с собой. А когда мелодия умирает, жалобно шепчешь:
