Оксана Демченко - Бремя удачи
Шарль оценил ход по достоинству. Главное оружие джинна – голос. Но без возможности вздохнуть он не сформирует полноценного комплексного пси-воздействия, слитого с акустикой. Сознание уже меркнет, растворяется в тяжелом удушье. Еще чуть-чуть, и он уже не сможет ничего…
Револьвер кашлянул как-то неуверенно, один раз. Но и этого хватило, чтобы Петр отвлекся, спасая себя. Он надежным щитом закрыл свою драгоценную персону от угрозы самой ничтожной царапины – и потерял контроль над джинном, пусть и ненадолго. Шарль открыл глаза, снова различая рассвет и вдыхая чудесный живительный воздух. В сарае, совсем рядом, завизжал Илья, да так тонко и страшно, что остатки слабости сгинули. Джинн постарался сконцентрировать взгляд на Петре, сползая вниз и не тратя сил ни на что лишнее. Одного вздоха вполне достаточно. Если в мире есть удача, пусть она теперь и выручает всех, кто заслужил право жить. Больше вмешаться некому.
– Морт. – Шарль выпустил на свободу это страшное и крайнее средство ордена едва слышно. Почти нежно.
Самое короткое заклинание, известное не каждому золотому джинну и созданное не для боя, а прежде всего для мести, поскольку заранее неведомо, к кому протянет безмясую руку она – уводящая в последний путь. Никому не покорная, не признающая власти над собой и решающая в единый миг, в чьей душе имеется отклик, более всего устраивающий ее. «Морт» не заклинание и даже не проклятие, это приглашение. Явившаяся тень, шагнувшая в реальность, не уйдет назад без добычи, это известно точно. Столь же надежно проверено многими, прежде использовавшими последнее средство: она предпочитает не оставлять в числе живых того, кто осмелился потревожить, кто возомнил себя имеющим право указывать ей, всемогущей.
Тихое и холодное, как змея, созвучие упало и заскользило, гибко уклоняясь от рассвета в тумане, переливаясь мраком в тенях, избирая добычу. Шарлю казалось, что он видит немигающий взор, обшаривающий весь двор, сарай, избу. Взор оставил без внимания лежащего в обмороке Илью, ненадолго задержался на его сестре, заинтересованно изучил Кощея и жадно, охотно нацелился на Петра – победителя, воистину одаренного мага, человека, не лишенного мужества… Тот вдруг охнул, вцепился в ворот рубахи, бессильно и жалко заслонился от последнего страха вскинутой ладонью и даже не попытался применить свой дар. Тело сползло вниз тихо, почти без звука.
И лишь когда жертва замерла, завершив последний выдох, только тогда змея, сыто шурша чешуей эха, обернулась и в упор взглянула на того, кто ее вызвал… Стало совсем темно и окончательно холодно. Мир погас.
– Убью!
Первое слово, ворвавшееся в тишину посмертия – а именно там себя и числил Шарль с полным правом, – было сказано энергично и даже истерично.
Идея повторной гибели позабавила джинна. Он попытался открыть глаза и осознал с немалой радостью, что первая смерть явно не удалась. Хотя что такое магия, он просто не помнит, из семи чувств кое-как трепыхается только слух…
– Убью! – еще злее вскрикнул тот же голос, высокий, срывающийся, исполненный отчаяния.
Сил нет. Он чувствует себя таким разбитым, словно все-таки проиграл Лексею и его приятелям битву при Бродищах, где, надо думать, ликрейцы сражались за право бесконтрольно производить самогон и потому были непобедимы. Откуда выползла мыслишка, Шарль даже не пытался понять. Осторожно порадовался: он думает, даже шутит – значит, он точно жив.
Оглушительно бабахнуло над самым ухом, опалило щеку. Шарль снова порадовался: вот и осязание ожило, понемногу восстанавливается, ощущается боль в спине и сухость в горле. Мысли сделались более связными. Совершенно очевидно, что некто использовал брошенный револьвер, огнем которого, видимо, и подкреплялась угроза. Но удача, одолженная Береникой, воистину велика: кого бы ни убивали, он, Шарль, опять оказался в числе выживших.
– Заберите у нее оружие, рано или поздно она во что-нибудь попадет, даже в моем присутствии и вопреки всей удаче мира, – предупредил сердитый голос Береники.
Шарль осознал, что его держат за руку и лечат. Питают магией. Уже посильно вспомнить довольно точно, что такое магия и как она ощущается. Восстановилось дыхание, собственное лицо перестало казаться похожим на пудинг, неуправляемо-опухшим и нелепо дрожащим.
Оказывается, его просто трясут за плечи, и голова болезненно дергается, под затылком шевелится неудобная, норовящая проткнуть мозг ветка. Раньше казалось, это гвоздь, и он уже внутри. Но нет, все же снаружи… Ногу, кажется, стискивает капкан.
– Убью, – совсем тихо и жалобно всхлипнул тот же тонкий сорванный голос.
– Сейчас в мех укутаю, и все плохое уйдет, – уверенно, в полную силу пси-дара, зашептал голос незнакомого мага. – Так, хорошо. Хочешь его за ногу держать, держи, никто не возражает. Только ему самому немножко неудобно. Даже больно, пожалуй.
Шарль сделал над собой усилие и открыл глаза. Вместо неба над головой во все стороны взбухало облачно-белое брюхо дирижабля, весело и ярко лоснящееся от рыжих рассветных лучей. И это было хорошо. Это позволяло окончательно поверить: он справился, он даже сам кое-как уцелел до прибытия подмоги.
Трава зашуршала. Часть белого фона закрыла голова Ильи, склонившегося и серьезно рассматривающего, кажется, самое дно глаз.
– Ты цел? – кое-как выговорил Шарль.
– Спрашиваешь! – хмыкнул неугомонный мальчишка. – Мне руку вон как забинтовали. Я герой. Я пристрелил злющего мага. Ну, почти я.
Капкан, сжимающий ногу, ослаб, всхлипы и вздохи переместились ближе. Шарль окончательно осознал: он лежит очень неудобно, нога нелепо подломилась при падении и болит сама по себе, даже освобожденная от захвата. Кто-то занялся исправлением непорядка. Сильные руки подхватили под плечи, прозвучала команда «и-и раз!», тело приподняли и переместили на носилки. Рядом с лицом Ильи возникло еще одно лицо, заплаканное, бледное, с распухшим носом. Веки сошлись в тонкие штрихи, целиком прячущие глаза.
– Цел? – уточнил смутно знакомый дрожащий голосок.
Шарль понял, что эта девушка и есть сестра Ильи, и как раз она кричала невесть кому «убью» и стреляла.
Остатки пространства заслонила голова Береники. За год птица удачи повзрослела и похорошела. Во взгляде обозначилось новое выражение обстоятельного внимания, лишенное прежней колючести и упрямой детской лихости.
– Шарль, как я тобой горжусь! Ну, еще и сочувствую. Ты готов поговорить с помощником Корша? Тут срочное дело. Как бы тебе объяснить… Ты всех спас себе же на беду, и никакая удача от этого не избавит.
– О да, я уже понял, у вас награды хуже наказаний, – слабо улыбнулся Шарль. – Я могу говорить. Я дышу, и мне непостижимо хорошо. Так приятно быть живым.
