Лайон Де Камп - Мститель
Канг Хзу принялся чертить на земляном полу хижины.
— Учти только, Проклинаемый мог многое перестроить и изменить с тех пор, как я там жил. Я могу рассказать только о том, как все выглядело при мне. Смотри же: вот главные ворота, а здесь расположен большой зал…
Несколькими часами позже план нападения был разработан вплоть до мельчайших деталей. Поднявшись, Канг Хзу высоко поднял свой кубок, гак что янтарное вино замерцало в дымном свете масляных ламп:
— За будущее! За величие и честь Пайканга! За то, чтобы голова Змеи вскоре хрустнула под пятой Мстителя!..
Приветственные крики сопроводили этот тост. Конан осушил чашу, хмелея не столько от вина, сколько от одной-единственной мысли: наконец-то он был совсем близко от цели!..
Лучи рассвета едва пробивались сквозь тучи пыли, повисшие над дорогой, что вела в Пайканг с запада. Сотни кхитайцев в синих и коричневых одеяниях спешили по направлению к городу. Высокие стены Пайканга отсвечивали на солнце мраморной белизной. Вода, наполнявшая ров, отражала белые зубцы стен, бурые холмы вокруг да синее небо. Стаи диких уток плавали во рву. А за стенами поднимались высокие пагоды Пайканга: многослойные крыши сверкали зелеными, голубыми, пурпурными изразцами, загнутые кверху концы покрывала затейливая позолота. Золотые львы и драконы щерились по углам бастионов, венчавших огромные городские ворота. Запыленный сельский люд рекой вливался в ворота — о на осликах, кто просто пешком. В кои веки раз солдаты Ях Чиенга смирно стояли по сторонам, опершись на трезубцы и алебарды: в обычные дни никого не пропустили бы мимо без издевательского допроса, без обыска и вымогательств… Там и сям тусклый людской поток расцвечивали яркие костюмы танцоров. Особенно выделялись танцоры из Шаулуня. Позолоченная львиная маска так и горела на солнце, обращая выпученные глаза и извивающийся язык то туда, то сюда. Судя по тому, как возвышалась она над головами кхитайцев, ее нес человек исполинского роста. Внутри города живая река без задержки текла по широкой улице прямо ко дворцу. Выглядывая сквозь щелочки, нарочно проделанные в маске, Конан внимательно вбирал звуки и пряные запахи кхитайского города. Каждый торговец оповещал о себе и зазывал покупателей особым рожком, колокольчиком, свистком или погремушкой, но для непривычного уха все это сливалось в бессмысленный шум.
Вместе с толпой приблизился Конан ко внутренней стене и распахнутым настежь широким воротам. За воротами толпа разделялась, обходя преграду: изваянные в нефрите, сплетались каменные драконы — футов десять в вышину и тридцать в длину. И вот наконец они вступили в широкий двор прежнего родового гнезда клана Канг, а ныне — замка Ях Чиенга.
Вокруг столов, где прислужники чародея, орудуя черпаками, раздавали тушеный рис и вино, царила крикливая толкотня. Многие из гостей успели уже приложиться к хмельному: достаточно было послушать, как ревела толпа. Жонглеры метали в воздух мячики и топоры. Музыканты тянули жалобные песни, подыгрывая на однострунных лютнях, — хоть слышать их могли только стоявшие совсем рядом.
— Сюда, — шепнул на ухо Конану Ленг Чи. — Скоро начнется танец. Смотри только, не очень усердствуй и не вздумай завоевать приз! Вовсе ни к чему, чтобы судьи потребовали снять маску и начали тебя поздравлять!
…Длинный коридор был темен и тих, точно могила. Конан крался вперед, как хищный кот джунглей — не издавая ни малейшего звука и держа меч наготове. Он был одет в кхитайскую куртку и шелковые штаны, приобретенные у торговца в пограничной деревне. Покамест все шло так, как он и рассчитывал. Во дворе шло такое разгульное веселье, что в неверном факельном свете никто и не заметил, как в некоторый момент под одним из львиных костюмов остался всего один человек. Прячась в густых тенях и укромных закоулках, Конан быстро проник внутрь дворца и теперь пробирался в самое сердце вражеской цитадели… Все чувства Конана были обострены до предела. Не в первый раз проникал он в жилище враждебно настроенного чародея. Воспоминания о жутких существах, встречавшихся ему в обителях колдунов, всплывали в его памяти. Если он в своей жизни чего-нибудь и боялся, так разве что сверхъестественных сил. Но воля и железное самообладание всякий раз оказывались сильнее первобытного страха. Вот и теперь он сумел превозмочь ужас и, не останавливаясь, продвигался вперед… Потом коридор разделился. Перед Конаном были две лестницы: одна — вверх, другая, смутно видимая в потемках, вела вниз. Конан начал спускаться по ней. Цепкая память надежно хранила план замка, выученный наизусть.
…Йо Ла-гу, один из Двухсот Ях Чиенга, в крайне скверном настроении развалился на скамье в подземелье под цитаделью Пайканга. Снаружи вовсю шел пир, на котором женская любовь и вино были равно доступны; ему же выпало в одиночестве сидеть здесь, внизу, карауля западных пленников, не стоивших, по его мнению, даже плевка. Чародей был способен держать человека в подвале годами, готовя его для каких-то магических штук. Зачем, интересно бы знать, — ведь простой налет на любую деревню мог доставить ему сколько угодно кхитайцев…
Ворча про себя, Йо Ла-гу приподнялся со своего скрипучего ложа — добыть еще вина из тайничка, ведомого ему одному. Латы на нем шуршали и звякали. Он успел протянуть руку к стенной нише, где прятались от постороннего взгляда бутылки… но это оказалось его последним сознательным движением. Чьи-то стальные пальцы сдавили и смяли его горло. Черная мгла затопила сознание, и Йо Ла-гу осел на пол безжизненной грудой. Конан с мрачной ухмылкой окинул взглядом дело своих рук. Наконец-то он добрался до врагов!.. Кровь тяжело ходила по жилам, рот сам собой щерился в зверином оскале…
Он расправился со стражником настолько тихо и быстро, что никто из узников, спавших в зарешеченных камерах, даже не пошевелился. Нагнувшись, Конан сдернул с пояса мертвого тюремщика большую связку ключей и стал примерять их один за другим к замку ближайшей камеры. Негромкое щелканье замка разбудило лежавшего внутри человека. Тот встряхнул головой и открыл глаза, оборачиваясь к двери, и ругательство замерло на его устах при виде странной фигуры, поворачивавшей ключ. Он изумленно вскочил, когда решетчатая дверь отворилась, и кинулся было вперед, но сразу остановился, ибо пламя стенного факела блеснуло на мече в правой руке незнакомца. Гигант жестом призвал его к молчанию. Потом поманил за собой. Выйдя на свет, узник пригляделся как следует, и глаза его округлились. Конан нахмурился, роясь в памяти, и наконец сказал:
— Лико из Хоршемиша! Ты, что ли?..
— Да, это я! — И сильные руки соединились в крепком пожатии.
