Я — авантюрист? (СИ) - Фисенко Кирилл

Подняв его, Лёшка примостил на колено, отщёлкнул замок и откинул крышку. Приличная струя воды изнутри плеснулась на живот, точнее, чуть ниже, добавив холода, но совершенно не огорчив. Ничего хорошего вечный неудачник и раньше не ожидал от жизни, но сегодня куда-то ушло истерическое отношение к неудачам. Его место заняло философское, мудрое:

«Сам виноват, мог бы и догадаться, что в него столько дождя натекло…»

Зажигалка, ножик, блокнотик… Всё мокрое. Раскисшую булку пришлось выбросить. Кусок варёной колбасы и стаканчик йогурта — послужили завтраком. Пластиковый стаканчик, вылизанный на доступную языку глубину, полетел в кювет. Можно идти.

Проверять работоспособность ноутбука Лёшка не стал — толку-то здесь, в лесу? И будить спящую заразу стуком в борт вагона он тоже не захотел, прошёл мимо, направляясь в сторону города. Тут идти-то всего пару километров оставалось, минут на двадцать, максимум.

«Прибавлю ходу, чтобы согреться, — подумал он, шагая шире и помахивая портфелем, — и буду всем попуткам махать, авось, кто и подберёт…»

Но ни встречных, ни попуток на дороге не появилось. Странное запустение и абсолютная тишина царили в мире. Лёшка согрелся в быстрой ходьбе, голова стала работать лучше и обратила внимание на скверное состояние асфальта. Мало того, что всю ширину дороги покрывал толстый слой листьев, а местами вызывающе торчали пучки высокой травы, а кое-где росли приличной толщины деревца.

Парень остановился, посмотрел под ноги. Асфальт выглядел очень старо — мелкие трещины так изорвали покрытие, что под подошвами кроссовок оно рассыпалось, разваливалось в сырую крошку, в труху. Позади оставался след, словно в береговом песке. Нехорошее впечатление производила дорога. Так, если судить по фильмам, выглядел город Припять, брошенный жителями из-за Чернобыльской катастрофы.

И столбы, что с ними?!

Прочные бетонные свечки, которые всегда казались несокрушимыми, сейчас во многих местах накренились, а некоторые рухнули, лежали поперек дороги. Лешка перешагнул один, переломленный пополам, с проржавевшей арматурой и обилием трухлявых чешуек под сгнившим скелетом. Проводов на столбе не было. Именно это добило Лёшку. Он панически засуетился, глядя назад, снова вперед, опять назад, словно троллейбусные нити могли возникнуть над его головой.

Ни фига они не возникли. Зато глаза увидели дым, явно фабричного происхождения — жирный, тёмный, тот могуче клубился впереди, в стороне города. Лёшка сел на асфальт, пережидая бушевавшую в уме бурю. Бедная голова! Она не справилась с пришедшей догадкой, и её пришлось обхватить руками, а потом даже накрыть курткой. Так спокойнее, словно в детстве под одеялом, которое оставляло любой страх снаружи.

Самое первое и логичное: «Я спятил!» — не нашло подтверждения, ведь известно, что сумашайки себя считают здоровыми.

«Я сплю?» — отпадает. Во сне ушибленный палец не будет болеть.

«Обкурился?» — то состояние Лёшке нравилось, особенно в первые моменты, когда крыша улетает конкретно. Но отходняк оба раза испортил всё впечатление — он опрометчиво и неразумно мнил себя Ильёй Муромцем, затевал драки. А синяки, они возникают быстро, да вот сходят долго.

«Я попал?»

Никакой радости! На фиг ему постапокалипсис, разруха и запустение? Мистических сил в себе Лёшка не обнаружил, чтобы сразу покорять народы, становиться царём или могучим волшебником. Такие фантазюшки читать хорошо, ставя себя на место главного героя, но в реальность выдумки верить — он что, дурак, что ли?

Однако чем дальше, тем вернее Лёшка склонялся к «попаданству». Тихонько поскуливая от безысходности, он принялся убеждать себя:

— Паскуднее, чем вчера, уже некуда. Вру, я же оптимист, я верю — хуже обязательно будет! Собственно, почему? Может, подвернётся шанс.

Из вчерашней обиды, незабытого желания повеситься, из боли в посиневшем пальце нарождалось мужество. Оно дало силы выпростать голову наружу. А там, на свету, глаза Лёшки-попаданца оценили новый мир иначе, без паники.

Пока ничего особо страшного не произошло. Но входить в незнакомое место следует осторожно. И подготовиться к неприятностям надо заранее. Самые частые неприятности в прошлом всегда связаны с нападением более сильных особей на Лёшку. Ну, физически слабый он, таким уж уродился!

Чтобы повысить шансы, стоило запастись оружием. От упавшего столба легко оторвалась ржавая трубка с удлиненным ромбиком на конце. На жало ромбик не тянул, проткнуть им кого-то не смог бы и Муромец, а вот шандарахнуть по врагу — это запросто! Настроение немного повысилось, и Лёшка двинулся в неизвестность.

А она, проклятая неизвестность, уже неслась навстречу громадными скачками, пригнув лобастую башку, скаля зубы и гулко гавкая. Попаданец замахнулся трубкой, как дубиной, но громадный чёрный пёс сделал последний прыжок. Его передние лапы ударили Лёшку в грудь, опрокинули на спину. Звериная пасть распахнулась, обнажив белые клыки и обдав смрадным запахом…

Глава вторая

Виктор очнулся от холода и сырости. Глаза ничего не видели — их захлёстывали капли. Они били по векам и лицу с неистовостью душа Шарко в том вытрезвителе, куда он попал, сражённый известием о катастрофе и гибели Лены. Менты не поверили, что трезвый человек может впасть в ступор, и заподозрили наркотическое опьянение. Только утром врач осмотрел, понял силу реактивного состояния и отправил в психиатрическую лечебницу…

Неприятные воспоминания подействовали на мужчину сильнее водяных струй. Он перевернулся на живот, встал, повернувшись к дождю спиной. Теперь глаза справились, рассмотрели кое-что, похожее на дорогу в парке или лесу.

— Ага, — сообразил Виктор, — так я в бору, рядом с городом. Где вырубился, там и валялся… Прямо на дороге. И никто не наехал, не ограбил.

Тотчас вспомнилось предыстория, начиная с вчерашней драки, в которую он вмешался, разгоняя нацболов или похожую фашиствующую шваль. Те пинали смуглого кудрявого мужика и отшвыривали тощего, неуклюжего паренька, что звал на помощь. В точном соответствии с поговоркой о «шапочном разборе», патруль прикатил, когда побитые Виктором хулиганы разбежались.

Усмехаясь запоздалой радивости стражей порядка, Виктор посоветовал «соратникам» по драке даже не пытаться объяснить что-либо на месте. И оказался прав — после пешей прогулки в отделение, что оказалось совсем рядом, и спокойного разговора с дежурным лейтенантом всё образовалось лучшим образом.

Их отпустили, избитый попросил уделить ему полчаса, а квартира парнишки, которого звали Лёшка, была как раз напротив — улицу перейти. Но и минуты под открытым небом Виктору хватило, чтобы утяжелись обычное минорное настроение. Ввверх смотреть не хотелось — на город навалилось серое, комковато-целлюлитное брюхо низкой облачности, отчего старые коренастые дама словно присели. Асфальт дороги и тротуаров потемнел и мрачно поблескивал недавними лужицами. Непогода, пусть и без дождя, ссутулила Лёшку и его спутников.

Когда они вошли в квартиру и сели на кухне, парнишка поставил чайник, а сам сбегал за соседкой. Так явилась с йодом, ватой, бинтом, ахнула при виде смуглого гостя:

— Это кто тебя так отделал? Хлеще Лёшки!

— Тёть Маш, — пояснил хозяин квартиры, — нацболы его пинали, а мы защитили.

Виктору понравилась шустрая старушка — она ловко оттёрла влажной салфеткой кровь с лица Егиазара и расставила коричневые отметины йода. Тот молча перетерпел процедуру лечения и лишь потом пояснил:

— Они меня за грузина приняли. Передай Саакашвили, что ему не жить, орали, горе-патриоты…

Обработав ссадины парнишке, соседка подошла Виктору:

— Что у тебя? Ты как будто целёхонек…

— Так и есть.

Распрощавшись, соседка убыла восвояси. Прихлёбывая чай, спасённый Егиазар сказал странную вещь:

— Я знал, что вас встречу. То есть, не знал, какие вы, но предчувствовал. Кстати, хотите предсказание? Лёша, дай мне ладони, обе, я прочитаю. О, как… Ты встретишь друга, но необычного, потеряешь и обретёшь его вновь… И женишься, но не здесь…