Я — авантюрист? (СИ) - Фисенко Кирилл
Стоять дурак дураком, упуская шанс? Глупо! Но два спурта в один вечер — это перебор. Силы кончились раньше, чем надежда. Последний троллейбус исчез за поворотом, а усилившийся дождь смыл остатки иллюзий на справедливость в этом мире. Заслонив голову злополучным портфелем, Лешка побрёл назад, к единственному месту, где мог рассчитывать на укрытие. Девушка-вожатая сидела в кабине, уныло ссутулившись. На стук в переднюю дверь она отреагировала странно — вздрогнула и отпрянула:
— Вы почему не уехали со всеми?
— Откройте, тут так льёт! Пустите, я же ваш пассажир! У меня билет есть, это моё право! Вы что, совсем спятили? Я уже промок! Да быстрее же!
С портфеля текли струйки, очень неприятные даже летом, плечи чувствовали сырость промокавшей куртки, а эта соплюха, совсем ровесница — выделывалась, как муха на стекле! Лешка так ей и сказал, для убедительности колотя кулаком в дверь.
— Уйдите, а то милицию позову, — совсем неуместно закричала та тоненьким голоском.
— Дура, какая тебе полиция, — правильно, но опрометчиво возразил совсем промокший Лешка, опустив портфель на землю и пробуя раздвинуть створки дверей.
Девушка испугалась, крик перешёл в пронзительный визг. Но Лешка настойчиво втискивал пальцы в стык чёрной резины. Он отвоёвывал право сидеть под крышей, а не мокнуть под дождём. Эту битву надо выиграть во что бы то ни стало, а иначе и жить незачем, если ты всегда остаёшься на улице, как последняя собака, как бездомная собака, как никчемный и ни черта не стоящий бомж!
От такого неистового желания сил стало много, пальцы протиснулись сквозь две полосы неподатливой резины, зацепили створки и потянули их в разные стороны…
…чтобы подтвердить Лёшкину невезучесть. Враньё — все их кино про суперменов! Никуда створки не раздвинулись, металл не согнулся послушной гармошкой, желанное сухое нутро не открылось. Пока Лешка сотрясал неподатливые двери, девушка схватила что-то, соскочила с сиденья и ударила, целясь ему по пальцам. Со второго удара — попала, и очень больно. Лешка завизжал едва ли не громче своей оппонентки, стремительно вырвал руки из резиновой ловушки и запрыгал по асфальту, не зная, как унять боль.
Теперь дождь не имел ни малейшего значения — синеющий ноготь заслонял весь мир. Дуя на него, засовывая в рот или зажимая между колен, Лешка понемногу привыкал к очередной несправедливости мира. Проклятый портфель попался под ноги, получил заслуженный пинок, и отлетел в придорожные кусты. Вслед за ним с насыпи сбежал и хозяин, не намеренный больше мириться с таким положением вещей.
Лёшка не заметил, как в душе зародилась суровая решимость — покончить с этим беспределом! Мокрая куртка, черпанувшие в кювете кроссовки, ушибленные пальцы и раздавленные очки — весили очень мало в общем перечне Лешкиных претензий к миру двадцать первого века. Чаша его терпения, как у всякого россиянина, только казалась бездонной.
Сегодня она переполнилась, когда:
— менты забрали его, фактического спасителя того мужика, вместо тех, кто избил и убежал;
— длинный наглец и его толстенная подружка безнаказанно оскорбили;
— бессовестный троллейбус не дождался одного-единственного пассажира;
— на последние деньги купленный билет не обеспечил Лешке даже укрытия от дождя!
Стоит ли жить в таком гнусном мире, где он изгой, постоянный мальчик для битья, совершенно лишний человек?
«Не стоит, — ответил себе решительный человек, — иначе я поверю, что этот мир создан для воров, подонков, сволочей, и сам захочу стать одним из них…»
Слабый свет от дорожного фонаря доходил досюда. Да и много ли его надо, если ты не выбираешь путь? Сразу за кюветом кусты кончились, начался лес. Лешка залез по веткам первой же сосны насколько смог высоко. Выдернув ремень из джинсов, надел петлёй на шею, потянулся к верхней ветке, принялся вязать узел. Дождь незаметно прекратился, но что это меняло в Лешкиных планах? Тучи висели низко и мрачно, как раз соответственно настроению. Прощаясь с этим скверным миром, парень припомнил, что ему известно о других, лучших? Оказалось — ничего.
— Ну, тогда пропади ты пропа…
Низкий гул прокатился по округе, вздымая волоски на коже дыбом и наполняя душу страхом. Земля затряслась. Шумя хвоей, сосна сбросила Лешку, а закон невезения сработал, как часы, приземлив парня на голову.
Беспамятство накрыло бедолагу…
…сердце ушло в пятки. За спиной длинного пацана стояли и ржали приятели, а тот накручивал Лешкину рубаху на кулак, издевательски обдавая лицо тошнотворным табачным запахом изо рта:
— Один из них был рыжим, второй из них был с грыжей…
Он бил Лешку затылком о столб, не больно, но унизительно. Пересилить страх оказалось так трудно, что пинок получился слабым. Мучитель охнул, зажал промежность руками. Лёшку сбили на землю и заработали ногами. Боль от пинков росла, пока удар не пришёлся в голову…
…острая боль в правом подреберье согнула пополам. Мимо тяжело топали остальные новобранцы, хрипло дыша. «Учебка» сдавала кросс. Старшина отвесил Лёшке пинка:
— Ты, урод! Шевели помидорами и не вздумай отстать. Упадешь — убью!
Страх дал силы. После пары резких выдохов удалось заставить ноги двигаться. Один и тот же раскаленный воздух хрипло метался из глотки в легкие, не давая кислорода… Зыбкая муть наплывала изнутри, а снаружи пот слепил глаза… Судорога болью ударила в ноги, связала их, окоротила бег до шага.
— Беги, салабон!
И боль в ушибленной почке разлилась по измученному телу, превратилась в звенящую темноту, а земля стремительно бросилась в лицо…
…два капучино. По соседству кто-то потребовал пива. Бармен наполнил и толкнул туда пенную кружку. Зато кофейные чашечки — поставил далековато. Пришлось встать, чтобы дотянуться. Табурет с грохотом отлетел в сторону, Лешка упал навзничь, выплеснув кофе на себя. А гориллоподобный шутник закатился в хохоте:
— Педрила, закажи тёлке пивка!
Лёшка увидел, как покраснела и выбежала прочь Инна, вскочил и ударил омерзительную харю кулаком. Враг даже не пошатнулся, а обрадовано скрутил противника и сунул головой в бассейн с рыбками. Грудь трепыхалась, прося глоток воздуха. Глаза видели дно и перепуганных рыб сквозь окрашенную струей крови из носа воду… Вода хлынула в легкие…
… и Лёшка проснулся, откашливая воду. Невезенье продолжалось — он сверзился с дерева точняком в кювет. Разумеется, уровень дождевой воды поднялся и едва не утопил его. Мокрая одежда неприятно облепила тело. Лёшка ощутил себя ребенком, которого похмельная мамка облила из чайника, отучая от привычки падать ночью с кушетки.
Очки валялись рядом. Протереть мокрые стёкла оказалось нечем, пришлось ополоснуть в кювете. Толстая корявая сосна снизу выглядела огромной. Лезть на неё и вешаться уже не хотелось. Лёшка сдёрнул с шеи ремень, отошёл, вдевая в джинсы, удивился:
— Ничего себе высота! Метров пять, откуда чебурахнулся? И ничего не сломал, только вырубился. Тряхнуло неслабо. Землетрясение, наверно.
Часы показывали семь. Лешка поднёс циферблат к лицу, скосил глаза, чтобы миновать трещину в очках. Самая тощая стрелка истерически дёргалась, очерчивая извечный круг:
«Идут. Тогда — утро. Не мог я проваляться почти сутки!»
От серого неба ждать солнца — безнадёжно. Лёшка уныло проломился сквозь мокрые кусты по вчерашним следам. На пустой дороге стоял тот же ободранный тускло-синий вагон с номером 43. Створки дверей, которые вчера не пустили Лёшку в сухость, так же плотно сжимали свои вертикальные чёрные губы. Девчонка сидела в кабине, опустив голову на руль — спала, наверное.
Лёшка глянул на синий ноготь, ушибленный этой трусливой и визгливой заразой, которая переночевала сидя, как последняя дура. Уж он-то, попади внутрь, устроился бы с комфортом, лежа на заднем сиденье, длины которого с лихвой достаточно даже для баскетболиста! Нога споткнулась о портфель.
