Клоака. Станция потери (СИ) - Муссен Анна
Только раздражение.
— Простите, Вы на следующей выходите?
— Нет.
— Тогда, поменяемся местами?
— Конечно.
— Простите, можно? Простите, пропустите, пожалуйста… Извините. Простите, позвольте пройти.
Голос становится все громче и громче. Значит человек, пытающийся протиснуться к дверям, с поставленной перед собой задачей благополучно справляется. Никогда не понимала тех, кто сначала заходит вглубь вагона, а потом через две минуты пытается вернуться обратно, чтобы выйти на своей станции.
— Простите. Извините.
Голос замолкает.
Видимо женщина, а по голосу это определенно была женщина лет тридцати-тридцати пяти, остановилась недалеко от меня. Улавливаю сладкий аромат, исходящий от нее, и морщу нос. Слишком сладко.
Зачем душиться вечером? Перед кем в метро красоваться-то? Перед такими же офисными служащими, в студенческие годы мечтавшими свернуть горы, войдя во взрослую жизнь, а на деле просиживающими одно место на мягком, если повезет, стуле за экраном рабочего компьютера, которому место на свалке уже лет пять?
Жизнь — это не наши грезы.
А мы — не герои, способные свернуть горы.
Звучит так пафосно и круто, жаль, что только в моей голове.
Плеер начинает повторять один и тот же момент в песне, а после и вовсе выключается. Я была уверена, что до дома заряда мне хватит, ну раз уж так…
Поезд лихо входит в поворот и в этот момент кто-то дергает за лямку моей сумки, стараясь удержать равновесие. Из-за этого и так не работавший наушник выскакивает из уха, забиваясь под ворот моей зеленой парки.
— Пожалуйста, прости…
Оборачиваюсь — скорее из любопытства, чем от злости — и рассматриваю ту самую нелогичную пассажирку, извиняющуюся передо мной за свою оплошность. Ее макияж местами уже стерся. На щеках и лбу проявился жирный блеск. Под глазами проступали темные мешки, то ли от усталости, то ли от осыпавшейся туши. Покрасневшие белки глаз моей попутчицы лучшее свидетельство того, что работа у нее связана с постоянным чтением.
Мда… Тут не то что на поворотах устоять, прямо-то идти тяжко.
— Ничего, — шепчу ей одними губами и отворачиваюсь обратно к двери со столь знакомой всем надписью «не прислоняться».
Поезда новые — надписи старые. Может, конечно, это и хорошо. Люди к новому привыкают быстро, но привычные вещи все равно занимают в сердце больше места.
Поезд начинает ускорять ход.
От такой неожиданности многие пассажиры, больше поддерживающие вертикальное положение благодаря давке, чем собственным ногам, стали инстинктивно искать для себя опору, которой оказались и поручни, висевшие над их головами, и соседи по несчастью, так же покачивающиеся из стороны в сторону.
Мне повезло, я смогла устоять. Но стоило мне только поверить в собственную везучесть, как поезд резко остановился.
Расслабившиеся после неожиданного ускорения люди попадали. Мне же удается ухватиться за чей-то рюкзак. Благо сшит он был хорошо, оттого, наверное, лямки под моим весом и не порвались.
— Простите.
Сначала меня так, потом я… Даже стыдно как-то так виснуть на ком-то…
Мой спаситель ничего не говорит, лишь уступает мне свое место у поручня, а сам приближается к двери, пока не сумевшие удержать равновесия пассажиры пытались подняться на ноги.
Из динамика стали доноситься какие-то странные звуки.
Шшш… Х-х-хы-ы… Шшш…
«Век высоких технологий», — говорят по телевизору. Лучше бы пластыри не отклеивающиеся придумали, чем постоянно улучшали то, что давно пора отправить на свалку и забыть как о страшном сне. Толку-то от новой техники, если она барахлит так же, как и старая?
Х-х-хы-ы… Шшш… Грх…
— Эй, ты там уснул что ли?! — выкрикивает один из пассажиров в устройство радиосвязи с машинистом.
И не лень же…
Шшш… Шшш…
— Вот напишу жалобу куда надо, будешь знать! — в сердцах бросает мужчина, ударяя ладонью по стенке вагона.
В этот же момент лампы во всем поезде мигают, испугав недовольного этой остановкой человека.
— Э-это не из-за м-меня, — заикаясь, произносит он, оглядываясь по сторонам так, будто остальные пассажиры в любую минуту были готовы наброситься на него и растерзать за то, что он стукнул пластмассовую, или из чего там сделана внутренняя обшивка поезда, стенку.
Кто-то толкает меня в бок, но тут же извиняется за эту вакханалию. Потом меня чуть ли не пинают, но уже без извинений. На другом конце вагона начинает похныкивать ребенок. Где-то неподалеку довольно громко переговаривается компания из девушек и юношей, обсуждая просмотренный ими сегодня фильм.
Я тоже хочу на него сходить, поэтому стараюсь к их разговору не прислушиваться. Не буду портить себе впечатление от будущего просмотра.
— В тесноте, да не в обиде, — произносит кто-то.
Идиотическая фраза, непонятно кем придуманная. Во всяком случае, именно так я и считаю. Если подумать, то я вообще большинство поговорок и устойчивых выражений считаю глупыми и ненужными фразами для тех, кому чего-то в жизни недодали.
«Главное — не победа, главное — участие».
Что за ободряющая ересь?
Человеческая жизнь — череда конкурсов и соревнований. Выиграл — хорошо. Не выиграл — плохо. Те, кто улыбается и говорит, что не расстроен из-за поражения, и те, кто притворяется, что не рады своим победам — лицемеры чистой воды. Если у тебя что-то не получилось — признай свой провал и попробуй стать лучше в следующий раз. Если же получилось — не строй из себя неверующую в эту победу овечку, удивленно хлопающую глазками и открывающую рот в немом вопросе: а как так получилось?
Терпеть таких людей не могу.
И из-за таких вот мыслей друзей у меня нет.
Я не могу подлизываться к людям. Не могу идти по головам. Не выношу глупых шуток и пустых разговоров, не несущих в себе никакой смысловой нагрузки. Слишком быстро устаю от чужого общества. И Эля назвала меня «правильной»? По нынешним меркам я «неправильная». Отрицаю все то, что пользуется спросом, за что и получаю от общества «свободных и независимых» тумаки и подзатыльники.
— Да когда мы уже поедем?
— Домой хочу, сил никаких нет в этой консервной банке мариноваться.
— Кто-нибудь, попробуйте еще раз вызвать машиниста! Чего мы столько в туннеле стоим?
Шшш… Х-х-хы-ы… Шшш…
Поезд дергается, заскрипев тормозами, и медленно двигается дальше.
— Ну наконец-то… За это время можно было уже пять станций проехать.
Расстояние между пятью станциями можно преодолеть за десять, максимум за пятнадцать минут. Как-то невольно пытаюсь отыскать взглядом часы. Найти-то их легко: они высвечиваются над каждой дверью, вот только отчего-то именно сейчас цифровое табло не работает.
Может, в системе произошел какой-то сбой и из-за этого не только индикаторы в вагоне вырубились — в вагоне вообще кроме ламп больше ничего не светилось — но и по этой же причине мы столько времени проторчали в туннеле?
Хочется верить в то, что больше мы нигде столько стоять не будем. До моей станции отсюда ехать добрый час. Потом еще до дома на автобусе минут двадцать. И это если он подъедет сразу же, как я подойду к остановке. В общем, плюс-минус полтора часа мучений и я, добравшись до квартиры, приму душ, съем разогретый мамой ужин, может, гляну серию какого-нибудь сериала, и завалюсь спать.
Как-никак завтра понедельник — день тяжелый и никем не любимый.
До конца учебы остается ровно месяц. Потом преддипломная практика, экзамены и защита диплома. Студенческая пора пролетела для меня так же незаметно, как и школьная. Никаких вечеринок, никаких неприятностей, никаких ценных воспоминаний. С Элей и Шуркой я познакомилась в сентябре, и то только из-за того, что их институт закрыли, и они были вынуждены быстро перевестись в мой.
То есть «вынуждена» была Эля, а Шурка так сказать перешла с ней «за компанию», хотя могла найти институт и поближе к дому.
Дружба дружбой, а удобство важнее.
Поезд наконец-то выезжает из туннеля. Люди пропихиваются к дверям, а я, улучив момент, протиснулась между кем-то и плюхнулась на освободившееся место лицом к платформе.
