Дети Великого Шторма. Трилогия - Осояну Наталья

До сих пор Сандер видел Рейнена Корвисса лишь издалека. На миг ему показалось, что появление старейшины сопровождает шелест крыльев. Рейнен окинул взглядом собравшихся гостей, словно не замечая, что между ними только что произошла стычка, – а вот Айлантри, будучи в очках, явно прочитал случившееся по смятенным лицам Сандера и Эсме, – и провозгласил:

– Итак, прошу к столу!

Они молча повиновались. Рейнен сидел во главе стола, Фейра – напротив него. Эсме усадили справа от капитана, и Сандер с облегчением увидел, что ему досталось место рядом с нею, пусть это и означало, что он окажется по левую руку от старейшины. По задумке Айлантри Тако должен был сидеть слева от Фейры, но рыбак молча отодвинулся в сторону Верховного Ворона, и получилось, что последнее оставшееся место занял сам секретарь, слегка растерянный и расстроенный.

Вечер начался очень медленно и тяжело, чему, на взгляд Сандера, не стоило удивляться: слишком уж разные люди собрались за одним столом. О суде никто не хотел говорить (он догадался, что причина тому – Рейнен со своей странной двойственной ролью в случившемся), но других общих тем у них почти не было. Впрочем, старейшина воронов, проведя столько лет в странствиях по миру, знал многое и о многом, поэтому он-то и спасал положение, исподволь ведя беседу от погоды в северных широтах к любопытным разновидностям рыб, что водятся в окрестностях Меррского котла, от необычных вороньих преданий к последней пьесе, которую привезли из Облачного города и собирались поставить в одном из росмерских театров… Он сумел разговорить даже Тако. Сандер слушал, скользя взглядом по собравшимся и ощущая полузабытое желание устроиться где-нибудь на палубе «Невесты ветра» под звездами, достать сирринг и погрузиться в витиеватое плетение не ~песни~, но совершенно обычной мелодии. Он ждал момента, чтобы уйти, никого не обидев.

А потом подошла служанка и со странным лицом бросила что-то на стол.

Что-то покатилось мимо тарелок и мисок в сторону Фейры – заполненный черной жидкостью стеклянный шар размером с небольшое яблоко. Чернота плескалась внутри него, и с каждой секундой – или долей секунды? все произошло очень быстро… – все сильнее переливалась всеми цветами радуги, двигаясь как будто по собственной воле, рождая внутри стеклянной сферы маленький водокрут.

– Он просил сказать, что это был не конец, – безжизненным голосом произнесла девушка, глядя в пустоту. – Это был не конец.

Фейра тотчас же вскочил – вспыхнули крылья, укрывая его и Эсме.

Щупальца кракена опрокинули стул Верховного Ворона – и тот свалился на пол.

Сандер нырнул под стол, но успел увидеть, как худощавый юноша в очках хватает катящийся по столу малус со звездным огнем, поворачивается к балконной двери и простирающимся за ней росмерским сумеркам, вскидывает руку – и бро…

…Раздался оглушительный взрыв.

Она наблюдает.

Когда комнату заливает ревущее пламя, она не пугается, потому что заранее знает, что ~ему~ ничего не грозит, целительницу ~он~ защитит, а музыкант вот-вот спрячется под массивным дубовым столом. Остальные живые души в комнате – не ее часть и потому не представляют интереса. Она чувствует кровь и смерть, она даже чувствует печаль, но лишь мимоходом.

Они выбираются из горящей комнаты, пригибаясь и кашляя, а затем ~он~ бросается обратно, чтобы вытащить еще одного человека. Последний оставшийся мертв. Сбегаются слуги с ведрами, но старый ворон кричит им, чтобы принесли песок, потому что <запретное> от воды лишь разгорается сильней. Целительница бросается к тому, кого вынес из пожара капитан. Прижимает ладонь ко рту; бледнеет от ужаса.

– За мной, – командует старый ворон. – У меня в кабинете есть «слезы Эльги».

– Он~ хватает ворона за рукав. Они обмениваются взглядами и понимают друг друга без слов: кто-то должен найти виновного. Рослый слуга забирает у капитана окровавленное и обгорелое тело, уносит; целительница уходит следом, бросив на прощание беспокойный взгляд, который говорит о многом.

– Он~ выходит наружу. Там уже собираются люди, привлеченные взрывом; на их лицах тревога, переходящая в ужас, – они боятся <запретного> не меньше, чем она. Откуда-то выходит строем отряд солдат в черно-белых мундирах, их старший подходит к ~нему~ и застывает в ожидании указаний.

Прежде чем их дать, ~он~ запрокидывает голову и смотрит в темнеющее небо, как будто пытаясь прочитать там ответ на какой-то невысказанный вопрос. Она задумывается о том, чтобы объединиться, – ведь это помогло бы достичь цели, которую ~он~ перед собой поставил, – но не успевает. ~Он~ закрывает глаза, а открывает их уже Пылающим.

Люди и магусы в ужасе бросаются прочь. У ~него~ за спиной вспыхивают огромные черно-алые крылья, но на этот раз ими дело не ограничивается: доспех из горящих перьев постепенно покрывает ~его~ тело с ног до головы, так что на месте магуса появляется странное существо – в большей степени человек-птица, чем крылан, который так долго был ее частью. Ее охватывает печаль: когда ~он~ – пламя, это почти <запретное>. И, самое главное, ~он~ перестает быть полностью собой.

И отдаляется от нее.

Но она ничего не может поделать с этим и встает незримой тенью за ~его~ плечом, когда начинаются поиски того, кто устроил взрыв. Звучат приказы: ни один фрегат, большой или маленький, не выйдет из гавани; ни одного человека не выпустят из города через ворота, обращенные в сторону гор в глубине острова. Этой ночью перед Пылающим откроется любая дверь, потому что так приказал Верховный Ворон, – по сути, так приказал сам Дух Закона. Над этим преступником не будет суда.

Ее это печалит еще сильней.

И все же она стоит за ~его~ плечом.

– Эсме, хватит!

Моргнув, она пришла в себя от ощущения холодной тяжести на затылке – как будто к нему приложили глыбу льда. «Слезы Эльги» позволяли до некоторой степени сохранять сознание во время исцеления, в чем ей уже пришлось убедиться дважды, но та внезапность, с которой тихий вечер после тяжелого дня вдруг обернулся катастрофой, ошеломила ее и лишила контроля над собственными силами. Она ушла слишком далеко и глубоко, почти полностью отрешилась от реального мира.

– Хватит, – повторил Рейнен. Он вырвал ее из транса, положив руку на шею сзади – и по этой руке теперь бегали синеватые искры, от которых пахло грозой, почти как во время появления Фениксова огня. Глаза старого ворона тоже светились синим. Эсме до странности спокойно подумала, что удостоилась редкого зрелища и редкой чести: Рейнен Корвисс на миг призвал свой истинный дар.

– Я еще не закончила, – проговорила она. Язык чуть заплетался – не то от прерванного транса, не то от снадобья, не то от всех треволнений этого безумного дня. – Я еще… не исцелила его.

– Ты сделала все, что могла, – возразил ворон.

Он говорил тихо, но в светящихся глазах читалась ледяная уверенность. Эсме поняла, что ей не позволят продолжить, но остановиться была не в силах.

– Я не закончила.

– Эсме… – Старый ворон моргнул, и синее пламя погасло. Безмерная усталость на вечно молодом, хоть и изуродованном шрамом лице магуса, выглядела странно. – Он будет жить. Ты не в силах… исправить то, что случилось.

Она открыла рот, собираясь ответить, но невысказанное слово превратилось во всхлип. Верховный Ворон, конечно, прав. Всем известно, что целители могут лишь восстанавливать целостность, но не возвращать безвозвратно утраченное.

– Заступница, это какой-то дурной сон… – Эсме наклонилась к Айлантри. Они уложили юношу на стол, все с него сбросив, и в жестком свете краффтеровской лампы юный ворон походил на восковой манекен. – Все это уже было, только в другом порядке. В Кааме мы сперва столкнулись с черными кораблями, а потом Лайра потерял руку. В Росмере корабли еще не появились, но… какой же от меня вообще толк?!

Она не договорила. Она сдалась: потоки слез хлынули по щекам.