Уильям Гордон - Глаз павлина
Юный шемит с такой скоростью запрыгал вокруг стола, что могло показаться, будто в комнате не один паренек, а целая их ватага.
— Я, значит, разворачиваюсь и со всего маху всаживаю в слюнявую зубатую пасть левый локоть. Тут, главное, выгадать правильный миг и засадить локоть поглубже в глотку. Если поспешить, можно остаться без руки, а если опоздать, то без головы. Дальше все пошло куда проще. Стоит, значит, пес на задних лапах, пыхтит, стараясь выплюнуть мою руку и рвет мне грудь когтями передних лап. А вот тут уж главное — устоять на ногах и чем-нибудь на несколько мгновений отвлечь внимание собаки. Так вот, делаю я правой рукой «козу» и изо всех сил втыкаю средний и указательный пальцы волкодаву в глаза. Ослепший пес от жуткой боли завизжал и еще больше пасть разинул. Я, значит, давай заталкивать полуобглоданный локоть левой ему в глотку и изо всех сил хватаю его за мошонку. Не иначе как сам Бел придал мне сил, хотите верьте, хотите нет, но она так и осталась у меня в руках. А серый убийца захрипел и издох. Я перемахнул через ограду и огляделся. Хвала Небесам, я правильно выбрал направление, потому что оказался не более чем в полусотне локтей от отряда Джилзана. Ну а что было потом, это пускай караванщик рассказывает. — Ишмаэль отер пот со лба и, схватив со стола полный кубок, припал к нему. — Видел бы ты этого мальчишку! — начал Джилзан. — Стоим мы под стенами. Ночь, звезды, луна светит, цикады стрекочут. И вдруг слышим, какая-то возня за стенами, рычание, скулеж, вой. Только мы решили лезть туда, как появляется наш юный герой. — Джилзан похлопал по плечу Ишмаэля. — Видел бы ты, Конан, в каком виде он появился. — Караванщик покачал головой. — Весь в окровавленных лохмотьях, в боку здоровенная дырища, из руки кровь хлещет. Я бросился ему навстречу, а он хрипит: «Во дворец! Во дворец!» Хватаю я мальца в охапку, прыгаю в повозку и кричу возничему: «Ходу!» Лошадьми же правил мой племянник Рафаил, вот уже три года бессменный чемпион Кироса в гонках на колесницах. Уж он ходу дал так дал. Я едва успел наложить Ишмаэлю повязки, чтобы парень не истек кровью.
Со слов Ишмаэля я уже более-менее представлял, что происходит, и понимал: сейчас каждое мгновение на вес золота. Подлетаем мы к посту стражи, лошади в мыле, повозка в крови. Стражники, ясное дело, а копья. Ну, вы сами понимаете, что купец без соответствующих связей и не купец вовсе. — Джилзан, посмотрев на Рамазана, прижал руки к сердцу. — Почтенный Рамазан, такая жизнь настала, каждый изо рта старого человека кусок вырвать норовит…
— Да уж, у тебя вырвешь, — хмыкнул начальник стражи. — Сам без рук останешься… Ладно, можешь не говорить, кто у тебя в дворцовой охране подкуплен.
— Почтенный Рамазан! — искренне возмутился Джилзан. — Что значит подкуплен? Как истинный патриот Кироса я возмущен твоими подозрениями… За золото верность не купишь… — Караванщик помолчал и, осклабившись до ушей, добавил: — Ну должен же я получить от Птеора какое-то возмещение за то, что небеса одарили меня лишь дочерями!
Конан громогласно рассмеялся, к нему присоединились Рамазан и Ишмаэль.
— Слушай, Джилзан, — в восторге хлопнул по бедру киммериец. — Ты что, умудрился выдать своих дочек за всех чиновников Кироса? Сколько же их у тебя?
Караванщик смущенно потупился:
— Двадцать три…
Ишмаэль сполз под стол:
— Ну, старик, ты даешь!
— Это не я даю, а мои жены, — степенно огладил седую бороду купец.
— Может, и мне сторгуешь какую посимпатичнее? — поинтересовался юный шемит.
— Только подойди к моему дому, поганец, — погрозил ему пальцем Джилзан. — Нечего мне девок сбивать с пути истинного.
— Небось они у тебя все на пять лет вперед расписаны, — не удержался от шутки Рамазан. — Ох, чувствую, придется мне выяснять родословные жен подчиненных.
— Ну, — Джилзан стал серьезным, — если бы не мои родственнички, попали бы мы к тебе среди ночи, а, почтенный Рамазан?
Начальник стражи развел руками:
— Твоя правда, Джилзан.
— Так вот, — продолжил Джилзан, обращаясь к Конану. — Как бы там ни было, а совсем скоро мне удалось поднять начальника стражи с постели.
Киммериец сказал:
— Мы с Тумеларом, — на лицо Конана набежала тень, — уже плутали по коридорам под зданием…
— Еще время потребовалось, чтобы рассказать Рамазану все, что тебе удалось выяснить.
— И будь я проклят, горец, — соглашаясь с Джилзаном, кивнул Рамазан, — если я ему сразу не поверил. Ты знаешь, я всегда чувствовал в Зебубе какую-то гниль. Но кому могло прийти в голову, что под личиной светского хлыща скрывается глава кровавого культа! Все-таки его сила была действительно велика! Знал бы ты, Конан, что я почувствовал, когда купец сказал мне, что Фарах околдован. — Рамазан скривился. — Я думал, король так сдал из-за исчезновения принцессы… Мне и в голову не пришло, что душу Фараха, да ниспошлет ему Птеор исцеление, поработил нечестивый жрец Золотого Павлина!
— Но едва мы покинули покои почтенного начальника стражи, — продолжил Джилзан свою историю, — как случилось вот что…
Кто знает, что привело Фараха с отрядом личных телохранителей к дверям начальника стражи? Страх одиночества тому виной, заклинание Зебуба или простая случайность? Но произошло так, что правитель Кироса стоял, на пороге покоев Рамазана, когда Джилзан, открывая дверь, обронил:
— Я не знаю, сколько там этих тварей, но гхазец собрал вместе всех поклонников Огненной Птицы. Главное — вовремя остановить Зебуба!
Наверное, рассудок короля Кироса совсем помутился. Услышав слова Джилзана, он завопил:
— Измена! Рамазан, проклятый заговорщик, ты предал меня! Ты предал Кирос! Так вот почему ты так ненавидишь моего драгоценнейшего Зебуба! Ты всегда хотел занять мой трон! Не бывать этому, мерзкий злодей! — в бешенстве затопал ногами Фарах. Глаза правителя Кироса налились кровью, изо рта летела слюна: — Отрубить изменникам головы! Немедленно! — отдал он приказ своим телохранителям.
Надо сказать, угрюмые гиганты-запорожцы повиновались лишь Фараху. Эти дикари признавали только одного-единственного хозяина, отказываясь подчиняться даже начальнику стражи.
— Ты знаешь, я не трус, — прижимая руку к сердцу сказал Конану Джилзан. — Но я подумал: «Джилзан, ну вот тебе и крышка!» Что могли противопоставить два старых безоружных человека, пускай и бывших воина, и полумертвый парень, полудюжине стражников, этих непревзойденных рубак?
Рамазан кивнул, признавая справедливость слов Джилзана:
— Я тоже растерялся. Погибнуть по приказу обезумевшего друга? Нет, не так я представлял свою смерть!
