Аркадий и Борис Стругацкие - Мир Полудня (сборник)
– Уэлкам, Михаил Альбертович, – сказал волосатый Диксон.
– Ладно, – сказал Горбовский. – Сейчас я поем, Михаил Альбертович, и мы пойдем в мою каюту. Там есть диван. Здесь тоже есть диван… – он понизил голос до конфиденциального шепота, – но на нем расселся Бадер, а он директор.
– Не вздумайте взять его, – сказал Валькенштейн по-японски. – Мне он не нравится…
– Почему? – спросил Горбовский.
Горбовский возлежал на диване, Валькенштейн и Сидоров сидели у стола. На столе валялись блестящие мотки лент видеофонографа.
– Я вам не советую, – сказал Валькенштейн.
Горбовский закинул руки за голову.
– Родных у меня нет, – сказал Сидоров. (Горбовский поглядел на него сочувственно.) – Плакать по мне некому.
– Почему – плакать? – спросил Горбовский.
Сидоров нахмурился.
– Я хочу сказать, что знаю, на что иду. Мне необходима информация. На Земле меня ждут. Я сижу здесь над Владиславой уже год. Год потратил почти зря…
– Да, это обидно, – сказал Горбовский.
Сидоров сцепил пальцы.
– Очень обидно, Леонид Андреевич. Я думал, на Владиславу высадятся скоро. Я вовсе не лезу в первооткрыватели. Мне просто нужна информация, понимаете?
– Понимаю, – сказал Горбовский. – Еще бы. Вы ведь, кажется, биолог…
– Да. Кроме того, я проходил курсы пилотов-космогаторов и получил диплом с отличием. Вы у меня экзамены принимали, Леонид Андреевич. Ну, вы меня, конечно, не помните. В конце концов, я прежде всего биолог, и я больше не хочу ждать. Меня обещал взять с собой Квиппа. Но он попытался два раза высадиться и отказался. Потом прилетел Стринг. Вот это был настоящий смельчак. Но он тоже не взял меня с собой. Не успел. Он пошел на посадку со второй попытки и не вернулся.
– Вот чудак, – сказал Горбовский, глядя в потолок. – На такой планете надо делать по крайней мере десять попыток. Как, вы говорите, его фамилия? Стринг?
– Стринг, – ответил Сидоров.
– Чудак, – сказал Горбовский. – Неумный чудак.
Валькенштейн поглядел на лицо Сидорова и проворчал:
– Ну так и есть. Это же герой.
– Говори по-русски, – строго сказал Горбовский.
– А зачем? Он же знает японский.
Сидоров покраснел.
– Да, – сказал он. – Знаю. Только я не герой. Стринг – вот это герой. А я биолог, и мне нужна информация.
– Сколько информации вы получили от Стринга? – спросил Валькенштейн.
– От Стринга? Нисколько, – сказал Сидоров. – Ведь он погиб.
– Так почему же вы им так восхищаетесь?
Сидоров пожал плечами. Он не понимал этих странных людей. Это очень странные люди – Горбовский, Валькенштейн и их друзья, наверное. Назвать замечательного смельчака Стринга неумным чудаком… Он вспомнил Стринга, высокого, широкоплечего, с раскатистым беззаботным смехом и уверенными движениями. И как Стринг сказал Бадеру: «Осторожные сидят на Земле, Август Иоганн. Специфика работы, Август Иоганн!» – и щелкнул крепкими пальцами. «Неумный чудак»…
«Ладно, – подумал Сидоров, – это их дело. Но что делать мне? Опять сидеть сложа руки и радировать на Землю, что очередная обойма киберразведчиков сгорела в атмосфере; что очередная попытка высадиться не удалась; что очередной отряд исследователей-межпланетников отказывается брать меня в поиск; что я еще раз вдребезги разругался с Бадером и Бадер еще раз подтвердил, что планетолета мне не доверит, но за „систематическую дерзость“ вышлет меня из „вверенного ему участка Пространства“. И опять добрый старый Рудольф Крейцер в Ленинграде, тряся академической ермолкой, будет приводить свои интуитивные соображения в пользу существования жизни в системах голубых звезд, а неистовый Гаджибеков будет громить его испытанными доводами против существования жизни в системах голубых звезд; и опять Рудольф Крейцер будет говорить все о тех же восемнадцати бактериях, выловленных экспедицией Квиппы в атмосфере планеты Владислава, а Гаджибеков будет отрицать какую бы то ни было связь между этими восемнадцатью бактериями и атмосферой планеты Владислава, с полным основанием ссылаясь на сложность идентификации в конкретных условиях данного эксперимента. И опять Академия Космобиологии оставит открытым вопрос о существовании жизни в системах голубых звезд. А эта жизнь есть, есть, есть, и нужно только до нее дотянуться. Дотянуться до Владиславы, планеты голубой звезды ЕН 17».
Горбовский посмотрел на Сидорова и ласково сказал:
– В конце концов, зачем вам обязательно лететь с нами? У нас есть свой биолог. Прекрасный биолог Перси Диксон. Он немножко сумасшедший, но он доставит вам образцы какие угодно и в любых количествах.
– Эх, – сказал Сидоров и махнул рукой.
– Честное слово, – сказал Горбовский. – Вам бы у нас очень не понравилось. А так все будет в порядке. Мы высадимся и доставим все, что вам нужно. Дайте нам только инструкции.
– И вы все сделаете наоборот, – сказал Сидоров. – Квиппа тоже просил инструкции, а потом привез два контейнера с пеницеллой. Обыкновенная земная плесень. Вы же не знаете условий работы на Владиславе. Вам там будет не до моих инструкций.
– Что верно, то верно, – вздохнул Горбовский. – Условий мы не знаем. Придется вам подождать еще немножко, Михаил Альбертович.
Валькенштейн удовлетворенно кивнул.
– Хорошо, – сказал Сидоров. Глаза его совсем закрылись. – Тогда возьмите хоть инструкции.
– Обязательно, – сказал Горбовский. – Непременно.
На протяжении последующих сорока циклов Горбовский произвел шестнадцать поисков. Он работал на превосходном импульсном планетолете «Скиф-Алеф», который ему предоставил Бадер. Первые пять поисков он произвел в одиночку, пробуя экзосферу Владиславы на полюсах, на экваторе, на различных широтах. Наконец он облюбовал район северного полюса и стал брать с собой Валькенштейна. Они раз за разом погружались в атмосферу черно-оранжевой планеты и раз за разом, как пробки из воды, выскакивали обратно. Но с каждым разом они погружались все глубже.
Бадер подключил к работе Десантников три обсерватории, которые непрерывно информировали Горбовского о передвижениях метеорологических фронтов в атмосфере Владиславы. По приказу Бадера было возобновлено производство атомарного водорода – горючего для «Скиф-Алефа» (расход горючего оказался непредвиденно громадным). Исследования химического состава атмосферы бомбозондами с мезонными излучателями были прекращены.
Валькенштейн и Горбовский возвращались после поисков измученные и измочаленные и жадно набрасывались на еду, после чего Горбовский пробирался к ближайшему дивану и подолгу лежал, развлекая друзей разнообразными сентенциями.
