Роберт Сальваторе - Древнейший
— Брат Ринду, говоря от имени отца Джерака из Прайдской часовни, изо всех сил старается подобрать добрые слова для этого жулика, — заметил Фатуус, пробежав глазами остальную часть обстоятельного письма.
— Вряд ли владыка Делавал разделяет его мнение, — ответил Мальскиннер и жестом отослал Хонига. — Или владыка Панламарис, на которого падет гнев Делавала, когда корабли Бергенбела вернутся без войска и припасов. Если этот человек еще в Палмаристауне, найдите его, а если нет, узнайте, куда он направился. Возможно, нам простят нашу неосмотрительность, если мы выдадим его владыке Панламарису, а тот, в свою очередь, — владыке Делавалу.
Конечно, Брансен в этот вечер не пришел в часовню Дорогих Воспоминаний. Но еще до завершения церемонии отцу Мальскиннеру донесли, что он в сопровождении двух женщин покинул город через северные ворота и направился к центральным плоскогорьям.
Туда, где находилась часовня Абеля.
На следующее утро из тех же ворот выехал брат Фатуус. Нещадно пришпоривая лошадь, он мчался во весь опор на восток, чтобы передать предупреждение отца Мальскиннера собратьям из часовни Абеля.
Фатуус так спешил, что даже не останавливался у редких сельских домиков, чтобы расспросить крестьян о загадочном Разбойнике.
На второй день путешествия он проскакал по переулку мимо небольшого сарая, не догадываясь о том, что оттуда за ним следят три пары глаз.
— Это же тот монах, который пытался излечить тебя самоцветами, — сказала Кадайль.
— Торопится так, будто за ним гонятся поври, — заметила Каллен.
— Поври? А может быть, Разбойник? — предположил Брансен.
Глава седьмая
НАПЕРЕКОР СКУКЕ
— Каждый день одно и то же, — ворчал Маквиджик, бесшумно опуская весло в воду. — Если бы не чертова луна, мы бы и не знали, что время проходит.
— Да, проходит, — кивнул сидевший напротив Бикельбрин. — Костями чую.
— А я — вот этим местом, — добавил Маквиджик и потрогал свой плоский широкий нос, который стал несколько шире и площе от удара, полученного двадцать восемь дней тому назад.
Он прилепил на переносицу кусочек застывшего клейкого сока, заживляющего раны. Это снадобье давали деревья, которые росли повсюду на островах. Уже несколько дней такой компресс был ему не нужен, но как раз перед возвращением на остров Часовни гном водворил его на место в качестве напоминания Прагганагу.
— Вы что, всю дорогу балаболить собираетесь? — раздраженно спросил Прагганаг, который сидел на корме, примериваясь к топору с деревянной ручкой, одному из немногих металлических орудий, сохранившихся на озере в целости за сотню лет. — Теперь весь Митранидун будет знать, что мы плывем. А ну как за нами погонятся варварские баркасы? Это вам не комар чихнул!
— Все, у кого осталась хотя бы капля мозгов, уже спят, — ответил Бикельбрин.
— Но это не про нас, точно? — спросил Маквиджик, и остальные рассмеялись.
Только Прагганаг сердито прищурился, так что глаза почти исчезли за густыми бровями, и с негодованием посмотрел на Маквиджика.
Тот, не обращая на него внимания, снова поправил примочку на носу.
— А монах-то неплохо тебя отделал! — заметил Бикельбрин, и три других поври повернулись к Прагганагу.
— Да уж, когда я смеюсь, нос еще болит, — ответил Маквиджик.
— Это хорошо, что, кроме тебя, никому не смешно, — рявкнул Прагганаг, чем вызвал новый взрыв хохота.
Маквиджик смеялся громче всех. Поври были самой суровой расой на свете, но умели ценить эти минуты веселья, даже если самые колкие шутки были нацелены на них.
Через мгновение смех стих, и гномы вновь сосредоточились на гребле.
— Нам бы надо построить баррельбот, — спустя некоторое время предложил Маквиджик. — Вот отправимся на нем по озеру, то-то людишки затрепещут.
Баррельботом поври называли морское судно, похожее на огромный бочонок, большая часть которого располагалась ниже уровня воды. Внутри в несколько рядов стояли скамьи. Сидя на них, неутомимые карлики крутили педали, вращая винт на корме и тем самым приводя в движение корабль. Один вид баррельбота или даже его обломков заставлял бледнеть весьма отважных капитанов. Ведь традиционным для поври способом ведения морского боя был таран.
— Ты, видать, шутишь, — отвечал Бикельбрин. — Тролли, конечно, порадуются, но война будет не на жизнь, а на смерть.
— Точно, — согласился другой поври. — Пошлешь на дно одну варварскую лодку, скормив команду троллям, и против нас объединятся все острова. А наша скала Красного Колпака не такая уж большая.
Маквиджик значительно кивнул, показывая, что его слова нельзя воспринимать всерьез. Ему, как и всем, были прекрасно известны негласные законы островитян. Главный из них заключался в том, что ни поври, ни альпинадорцы, ни абелийцы не имели права топить своего противника. В мутных водах Митранидуна за бесконечным потоком крошечных пузырьков скрывались поистине страшные тайны. Часто в озере замечали гигантских рыб или змей, а стоило случиться кораблекрушению, как ледниковые тролли мгновенно оказывались тут как тут.
Никому не удавалось долго продержаться в воде Митранидуна, поэтому борьба между островами велась с соблюдением цивилизованных правил.
— Просто захотелось снова почувствовать педали под ногами, — примирительным тоном добавил Маквиджик.
— Это да, — согласился Бикельбрин, а за ним и еще один гном.
Только трое из шестерых, бывших на плоту, видели мир за пределами озера и на практике знали, о чем речь. Прошло больше века с тех пор, как кровавые колпаки поселились на Митранидуне. С восьмидесяти их число уменьшилось до семидесяти шести, но гномам удалось вернуть сердца почти всех своих сорока с лишним товарищей, убитых еще до принятия негласных законов в схватках с троллями и варварами.
Сердце было ключевым элементом в необычном и волшебном способе воспроизводства поври. Прибавив к нему соответствующее количество камней — многочисленные скалы из застывшей лавы прекрасно для этого подходили — и месяц древних магических ритуальных песнопений, гномы могли сотворить саму жизнь и вдохнуть ее в преемника погибшего.
Дома, на Обветренных островах, где было достаточно женщин, к Сепульхеру — так назывался ритуал — прибегали редко. Здесь же племя могло сохранять силу только благодаря ему, ибо из множества женщин осталось всего три. По какой-то загадочной причине Сепульхер почти всегда приводил к рождению мальчика, даже если сердце было женским.
Вернувшись с острова Часовни, гномы подготовили и похоронили сердце Регвеньо вместе с куском скалы, и таинство началось. Как раз в этот день, прямо перед их отплытием, из Сепульхера, как стало называться и само место захоронения, послышалось первое громыхание. Появление сына Регвеньо ожидалось через пять месяцев, но уже по этим звукам стало ясно, что из малыша выйдет такой драчун, что родитель мог бы гордиться.
