Шон Мур - Проклятье шамана
Зеленый ковер листвы значительно усложнял работу. Гигантские насекомые роились вокруг. Те, что посмелее, все ж таки умудрялись ужалить разок-другой, пока запах вануклы не отбивал у них всякое желание. Птицы, населявшие эту часть острова, были крупными и по большей части хищными; красные клювы и загнутые когти роднили их с кезатти.
Вид крылатых хищников разбудил в ганаке непроизвольную ненависть. Эх, будь при нем весло, не преминул бы прикончить парочку. Подавив злобу, Юкона решил не отвлекаться на бесчисленных отпрысков Изата, сосредоточившись на своей цели. Весла их остались на берегу вместе с лодками, что лежали теперь в противоположном конце джунглей, да к тому же были малоприменимы в условиях тесного и сумрачного леса. Охотничья палка, позаимствованная у дочери, была сейчас его единственным оружием. Обычно мужчины не носили ничего подобного, ибо стервятники понимали лишь один язык – язык грубых тяжелых весел.
Неожиданный шорох в кустах заставил Юкону насторожиться. Он скользнул в том направлении, откуда слышалась возня. Несмотря на свой рост, он умел красться, как мышь. Впрочем, такими навыками обладал любой человек, выросший в диких джунглях. На какой-то миг Юконе показалось, что кусты зашуршали опять, однако в этот самый момент боги ветров затеяли перебранку, заставляя деревья качаться и скрипеть. Спустившись в подлесок, он снова изучил следы. Ему бросилось в глаза, что трава посреди тропы была чуть примята…
…А сам след имел форму огромной ступни.
«Кто же тут мог проходить?» – размышлял туземец в полной растерянности. Насколько он помнил, чужестранец не отличался выдающимися габаритами. Юкона боязливо завертел головой, да так, что седая косичка заметалась за его спиной. Сотни историй о кошмарных чудовищах и плотоядных демонах ожили в суеверном мозгу, а по всему телу выступил холодный пот. Никак здесь только что пробегал злобный монстр, рыская в поисках новой жертвы.
Юкона кое-как проглотил страх и расправил дрожащие плечи. Нет, он не оставит бледнолицего… Только не в этом лесу!
Он шел все дальше и дальше, невзирая на ветер и капли дождя, которые вот-вот грозили перерасти в обильный тропический ливень. Когда боги ветров ссорятся, их матери льют слезы. Юкона обрадовался дождю. Ливень смоет его запах и сделает все, чтобы его шаги не достигли ушей хищников. В своих легендах старики упоминали об особых бесшумных тварях, что нападали безо всякого предупреждения и разрывали людей на части, прежде чем те могли их даже заметить.
Он ускорил шаг, а голоса стариков все еще звучали в мозгу, сковывали тело и тяготили дух.
Прищурившись, Гомба внимательно следил за каждым шагом вождя. Он выслеживал Юкону от самой деревни, надеясь, что тот выведет его на заветную тропу. Правда, несколько минут назад он чуть не выдал себя с головой, споткнувшись о пальмовые корни. Ну да ладно, впредь он так не опростоволосится. Юкона, конечно, пережил свои лучшие годы, однако слух у старика был еще тот!
Пригнув голову, юноша передвигался короткими перебежками, одним глазом следя за Юконой, другим изучая окрестности. К счастью, он не был таким растяпой. Старый дурак уже наступил на змею, хорошо хоть та оказалась неядовитой.
Поспевать за перепуганным вождем было нетрудно, ибо тот постоянно останавливался. Эти старики вообще полны всяческих суеверий. Сам же Гомба относился ко всем их россказням с большой долей сомнения. Реальную опасность представляли разве что змеи, водившиеся в изобилии в здешних местах. Гомба не раз планировал прогуляться к центру острова, однако удобного случая до сих пор не представлялось.
Найдя чужестранца, – если тот, конечно, еще жив, – он вызовет его на бой и завладеет атлангой на правах победителя. Безмозглый Юкона обвинит во всем своих демонов, и концы в воду. Ганакам нужно это оружие – последнее средство против детей Изата.
Племя изгнало Гомбу, зато Гомба не покинет своего народа. Затаившись, он будет ждать дня возмездия. И в этот день он избавит народ от глупости вождей. Став лидером, он женится на Шейре, ганаки превратятся в могущественную нацию, и их детям никогда не придется бояться кезатти.
Глаза юноши вспыхнули фанатичным огнем, каждый бесшумный шаг приближал его к цели.
Конан проснулся в аду. Значит, яд оказался смертельным. Он лежал на пыточном столе неизвестного демона, скованный по рукам и ногам, в то время как тысяча невидимых чертенят тыкала в него раскаленными иглами.
Застонав, варвар попытался встать, однако свинцовое тело отказывалось слушаться. С трудом приподняв веки, он увидел ночные джунгли. Пришлось подождать, пока глаза привыкнут к тусклому свету, что просачивался сквозь плотные кроны деревьев. Жгучая боль в боку напомнила о паучьих челюстях. Конан лежал в неудобной позе, не в силах шевельнуть пальцем. Руки и нога казались бревнами, вырезанными в форме человеческих конечностей. В нескольких шагах от него валялся труп паука и вонял хуже, чем целое море гниющих испражнений. Ручеек густой слизи до сих пор струился из разорванной шеи, образуя на земле блестящую лужицу, Конан поморщился.
Борясь с приступом тошноты, киммериец еще раз попытался встать. Тупая боль пронзила дрожащие в ознобе ноги и волной прокатилась по всему телу. Похоже, яд прочно засел в мышцах. Конан сознавал, что, беспомощно валяясь под деревом, являлся желанной добычей для многих лесных хищников. Однако сейчас ему только и оставалось, что лежать да вслушиваться в ночные шорохи. Хриплое дыхание и биение сердца заглушали все прочие звуки. Через некоторое время ему все-таки удалось разжать челюсти и даже повертеть шеей. С удовольствием отведя взгляд от зловонной туши, он подозрительно осмотрел погруженные во мрак окрестности. Лес казался объятым глубоким сном.
Холодный лунный свет призрачно серебрил листву, напоминая варвару о недавнем заключении. Неужели заклятие подействует снова? Как бы порадовался какланийский шаман, узнав, что его магия разит сильнее меча, мучит хуже дыбы. Из глубины могилы он держал рассудок и тело варвара в невидимых цепях. Еще в юности Конан познал на себе оковы рабства, попав в плен к гирканийцам. И хотя рубцы от кнута хозяина давно затянулись на спине, сердце по-прежнему ныло тупой полузабытой болью.
Каких только отпетых подонков Конан не встречал на своем веку, и все же самыми презренными из них были работорговцы. Они буквально свели киммерийца с ума, прежде чем тот предпринял попытку бегства, да такую отчаянную, на которую не решился бы ни один здравомыслящий человек. Конан припомнил тот сладостный день, когда цепи упали с его рук, – цепи, которые по иронии судьбы послужили также оружием на пути к свободе.
