Крис Уэйнрайт - Ветер бездны
— Я обещала, — повела плечом девочка, — чтя никому не скажу, значит, так и будет!
Соня повернулась к двери и пошла к выходу, не оборачиваясь на притихшего Рашмаджана.
«Каким человеком был мой отец! — восхищенно и гордо повторяла она про себя. — Я сделаю все, чтобы походить на него!»
Глава IV
Дни катились один за другим, как обычно, но после разговора с Рашмаджаном девочку не покидало смутное и тревожное желание совершить что-либо достойное дочери такого великого человека, ее отца. Соню томили неясная тоска, нетерпеливое желание действий и жажда приключений.
По ночам она лежала без сна, раздражаясь дарящим вокруг покоем и легким посапыванием спящей рядом старшей сестры. Придумывала сотни способов расправы со своими врагами.
Правда, пока особых противников у нее не было. Удод, казалось, совсем забыл о том, как Соня опозорила его. Красочный рассказ Талгата о Сонином кинжале в горле дозорного, убедил главаря: девчонка не промахнется, если почувствует опасность.
Конечно — и Соня это прекрасно сознавала, — мстительный Удод просто выжидает удобный случай, чтобы рассчитаться с ней за свое унижение. Но пока он вел себя с нею ровно, даже выделял среди других своих подельников.
Они провернули несколько успешных дел, все члены шайки, в том числе и обитатели Ослиной пустоши, ходили сытые и довольные. А Соня просто не знала, куда девать принадлежавшую ей долю добычи — не нести же матери, на хозяйство!
Однажды девочка представила: вот она передает свое богатство Сиэри, попутно объяснив, откуда деньги… Соня долго не могла справиться с душившим ее хохотом. Она поделилась выдумкой с братом, и Хункар тоже долго смеялся, повизгивая от удовольствия и похлопывая себя по коленкам.
У него, как и у остальных, подобных забот не существовало: лист желтого лотоса, вино, портовые девки через короткое время не оставляли ни медяка в карманах. Тогда все впадали в некоторое уныние, за исключением Талгата. Безденежье товарищей приносило «бережливому» сынку достойного родителя хорошую прибыль.
— Смотрю, ты не в духе? — Соня вошла в подвал и наткнулась на Косого, сидящего у самого входа и меланхолично двигающего челюстями.
— Да нет, ничего, — неопределенно ответил мальчишка.
Действительно, сейчас Талгат был в мрачноватом настроении: его услуг не потребовалось — мальчишки жевали листья, купленные у других, не забывая одаривать приятеля насмешливым взглядом.
— Не грусти, — похлопала его по плечу Соня, поняв причину его подавленного состояния. — Сам знаешь этих недоумков, скоро опять прибегут к тебе. Расскажи лучше, что новенького?
— Тебе главный велел что-то передать, — вздохнув, ответил Талгат, — спроси у Клыка, он знает.
Девочка оглядела собравшихся в подземелье ребят. Все давно приняли ее как свою и относились к ней с должным уважением. В отсутствие Сони, конечно, обсуждались ее ноги, бедра, грудь, но и только. Руки распускать никто бы не посмел, все прекрасно помнили, что случилось при подобной попытке с их главарем. Сейчас подростки дружно жевали листья и находились, в самом что ни на есть прекрасном расположении духа.
— Что передал мне Удод? — спросила Соня, подойдя к Волчьему Клыку. Тот ухмыльнулся и нехотя процедил:
— Он сказал: ты вряд ли с этим справишься. Можешь отказаться, он простит…
— Совсем отупел? — Соню задела такая снисходительность. — Говори, что велено!
— Надо разведать, что происходит в подвале у Обезьяны.
Прозвище это было дано жителями Султанопура одному из городских сборщиков налогов за его неповторимое сходство с уродливым животным.
— Собираемся его навестить? — небрежно спросила она.
— Не знаю, — с рассеянным выражением лица произнес Волчий Клык. — Удод решит, стоит ли. Никому, кроме тебя, идти к Обезьяне не следует — там всех нас знают. Сразу засуетятся.
— Знаешь, как пробраться в подвал? — спросила Соня.
— Удод сказал, лезть туда вовсе не обязательно. Просто проберись в сад и загляни в окно, оно около большой чинары. В общем, на месте сообразишь. Собак у Обезьяны нет. Потом придешь и расскажешь мне, что выяснила. Вот и все.
— Всего-то? — удивилась девочка.
— Всего-то, — в тон ей ответил Клык, и девочке показалось, что в его голосе она уловила усмешку.
— И когда?
— Сейчас.
«Нет ли здесь подвоха?» — подумала Соня, но отказаться не позволила гордость. Она вышла из подземелья и направилась к дому Обезьяны.
«Надо быть поосторожней, этот подонок Удод запросто может подстроить мне пакость, — размышляла она. — Но какую?»
Рыжую не особенно беспокоило то, что прислужники Обезьяны могут поймать ее в хозяйском саду. Во-первых, пусть попробуют, если заметят, конечно; а во-вторых, всегда можно прикинуться заблудившейся дочерью уважаемых родителей. Слуги не посмеют грубо вести себя с прилично одетой девочкой.
«Нет, послать меня в ловушку Удод не посмеет, — решила она. — Или главарь сам собирается подстеречь глупую девчонку… Один? Вряд ли! Побоится. Отправится наверняка с кем-нибудь еще. С кем, интересно?»
Она стала перебирать в уме мальчишек, которых приметила сегодня в подземелье. Дважды себя перепроверив, удовлетворенно кивнула: были все, кроме Удода и ее брата.
«Да, но братец ему тут не помощник… Или опять нанял ублюдков? — задала она себе вопрос. — Нет! Тут что-то другое…»
Размышляя, таким образом, она сама не заметила, как очутилась почти у самой цели. Стоит перейти через площадь и за каменным забором начнется усадьба Обезьяны.
Соня свернула в переулок, по которому собиралась подобраться к саду с тыльной стороны — не идти же ей через ворота! Неторопливо прошла пыльной тропинкой вдоль высокой изгороди и; найдя в стене выемку, уперлась в щербатый камень носком ноги. Подтянулась, и через мгновение ее голова уже высовывалась над кромкой ограды.
Вечерело, и стало довольно темно, но что происходит за забором, разглядеть удалось. Девочка несколько раз пробежала глазами уголки сада, доступные ее взгляду, и, не обнаружив ничего подозрительного, решительно перемахнула внутрь. Оглянулась и приметила место, где казалось удобнее всего преодолеть каменную преграду в случае нужды.
Осторожно ступая по усыпанной прошлогодней листвой земле, направилась к дому. Сад Обезьяны толком и нельзя было назвать садом: так, несколько шелковиц да ореховых деревьев — старых, огромных, разросшихся до такой степей ни, что их ветки закрывали, чуть ли не половину крыши.
Дом выходил в сад глухой стеной, и только у самой земли виднелось небольшое окно. За ним горел свет, и тень от переплета лежала на песчаной дорожке, насыпанной вдоль фундамента.
