Черный Баламут. Трилогия - Олди Генри Лайон
Если Бхаг на благородном языке означал «Господь-Действующий», то образованная от него превосходная степень означала, в свою очередь, «Господин», «Господь-Отсутствующий». И употреблялась она в качестве крайне уважительного обращения к отсутствующему меж собеседниками человеку.
Или не-человеку.
Или… или-лили.
Ведь обращение «милостивый государь» тоже далеко не всегда означает, что речь идет действительно о государе, исполненном милости!
Заметить этот прокол в требованиях Черного Баламута, увлеченного грядущим величием, мог воистину только малыш Вишну, и по ночам Кришна вскакивал от эха:
— Дайте! Дайте ему… умоляю!
Колоссальная волна Жара — легионы душ бхактов-любовников, подарок Опекуна, треть тапаса Шивы, десятина Жара Трехмирья, — высвободившись в результате Дарования, создала новый мир.
Мир Бхагавана Кришны.
Мир Господина, Господа-Отсутствующего.
Эру Мрака, эпоху Пользы.
И толпы, исправно кричавшие на площадях и в храмах «Харе Кришна!», все меньше и меньше отождествляли любимое божество со стареющим ядавом, удивительно чернокожим для своего рода.
Бхагаван Кришна отсутствовал, внимая (или не внимая) славословиям, Черный Баламут был здесь, рядом, и это являлось залогом его ничтожества.
— Дайте! Дайте ему… умоляю!
Флейтист жил в мире сбывшейся мечты: свободный, он внимал речам о полубоге Вишну, который является лишь отражением самого Абсолюта, воплощенного в Бхагаване, достучаться до которого можно лишь чистым душам, бескорыстным возлюбленным…
Однажды его упрекнули в недостаточной любви к Кришне.
— Харе, харе, — криво улыбаясь, ответил Баламут. Он уже знал, что скоро умрет. И боялся шагнуть за грань.
…Какой такой, понимаешь, Бхагаван? Знать не знаю!
— Ты че, дружбан, совсем уже зенки залил?! Не знает он… Дык Черный Баламут, Господь наш разлюбезный!
И тощий оборванец, оскалясь гнилозубой ухмылкой, весело хлопнул по плечу приятеля-сотника, изрядно захмелевшего после кувшина медовухи. На рубахе из чинского шелка, и без того заляпанной жиром, остался отпечаток пятерни — рядом с казенным оплечьем, украшенным воинской бахромой.
Судя по цветному тилаку на лбу сотника, тот явно принадлежал к варне кшатриев. Что же касается оборванца, то его тилак наполовину стерся (а вполне вероятно, был стерт умышленно), но и так за три йоджаны было видно, что обладатель гнилых зубов в лучшем случае является шудрой, если не чандалой— псоядцем!
Ишь, ручищи… небось углежог или скорняк — за год не отмоешь!
Псоядец, хлопающий по плечу кшатрия?! Да раньше такого и на порог бы не пустили в питейное заведение, куда заглядывают уважаемые люди. Кшатрий, позволяющий чандале подливать себе в чашу?! О-хо-хо, времена наши тяжкие, изобилующие развратом и непотребствами, а также идеями о равенстве и братстве…
— А-а, этот… — протянул сотник. — Ну да, Бха… тха… ха! Видали такого! Клянусь собственными потрохами, видали! — когда в Двараку послов сопровождали. Я еду, а Он, понимаешь, идет. Пешком. По стеночке. Пьян был, понимаешь, как… как… и вообще: это все дравиды придумали. Про Бха-гхавана. Для смущения умов.
— Ну ты, арийская морда! Ты полегче! Нажрался свинья свиньей, а туда же!
— Я? Это я — нажрался?! Да я океан… одним глотком! Пшел вон, клеветник!
— Сотник попытался замахнуться, но едва не подбил себе глаз и бессильно уронил руку на столешницу. — Это Он был пьян, а не я! Пьян, как… как бог! Вот. Ну я тогда еще, понимаешь, и подумал… О чем это я подумал? А, вспомнил! Подумал: раз этому, который теперь главный на небе, с утреца можно, то чем мы хуже?
— А ничем! Ничем не хуже! — с готовностью согласился оборванец, придвигая к себе кувшин с остатками медовухи и поспешно наполняя жертвенную чашу с резьбой по ободку. — Совершим же возлияние в честь…
— Совершим! — Сотник плюхнулся мордой в блюдо и захрапел во всю глотку, присвистывая красным сплющенным носом.
Оборванец проворно допил хмельное, крякнул и направился к выходу, по дороге как бы невзначай мазнув рукой по поясу собутыльника.
В результате кожаный мешочек с серебром переменил владельца.
— Ну?!
— Порядок! — возвестил гордый оборванец толпе кабацкой голи, поджидавшей его снаружи, и потряс перед сизыми рожами добычей. — Гуляем?
— А может, лучше в блудилище сходим? Говорят, у тетки Урмилы две брахманские женки объявились! Таких углом поставишь, одну сзади, вторую спереди…
— Ты б помылся прежде, козлина!
— Сам козлина! Баня, между прочим, денежек стоит! А у тетки Урмилы платишь — бери… Хошь мытый, хошь немытый: кому какое дело! Польза — она и есть Польза!
— Это верно! Гуляй, братва, однова живем! И-эх, а мал-ладого падагоптра несут с пр-рабитой головой!.. Разлюли малина…
Рай?
Прежде запретные удовольствия теперь предлагались открыто, бесстыже сверкая разноцветьем вывесок: от хмельного и дурманных курений до каких угодно естественных и противоестественных утех с женщинами любой варны, мальчиками, животными, специально отшлифованным изнутри бамбуком…
Чего изволите?!
Рай?
В Двараке, стольном граде Черного Баламута, люди раньше других усвоили: время Закона ушло. И на смену ему идет время Пользы. Выгоды. Тот же пострел, кто осознает это первым, успеет урвать себе больше других.
Ядавы осознали.
Первыми.
Или одними из первых.
Что толку гнить в лесном ашраме, размышляя о Вечном и запивая коренья ключевой водой? Что толку в аскезе и кшатрийской чести, если боги перестали являться к аскетам и царям, дабы одарить их согласно накопленным заслугам? Что толку в купеческом слове, если честность грозит разорением в этом приюте мошенников?! Надежда на райские миры после смерти, говорите? Дхик! Возлюбим нового Бхагавана, возлюбим всем сердцем — и пусть катятся к Великой Матери все заслуги вместе с их плодами! За Бхагаваном как за каменной стеной!
Даром, что ли, сказано:
Что говорите? Здесь, на земле? Рядом живет? Гауду глушит, не просыхая? Ну да, конечно! Кто ж не знает Черного Баламута, нашего любимца! Пусть пьет! Он у нас — земное воплощение Бхагавана, ему все можно! А раз ему — значит, и нам не заказано…
Что? Сам Бхагаван и есть? Собственной персоной?! Это Баламут-то? Ну, вы и загнули, господин хороший! Хотя… бхут его разберет! В общем, наливай!
Опустели обители, и лишь наиболее стойкие или просто упрямые отшельники еще продолжали истязать свою грешную плоть, не спеша податься в торговцы, сборщики податей или, на худой конец, в храмовые жрецы. Да и то сказать, торговать тоже уметь надо, особенно в наш век Пользы, когда чуть зазеваешься — на ходу подметки обрежут! А в храмах сейчас сплошное запустение: брахманы дерут втридорога, паства упирается, сквалыжничает, вот и приходится дваждырожденным, которые порасторопнее, бродить по миру с сумой: подайте на молельню в Брахмагири! киньте монетку на святую криницу Собачьей Шерсти! а вот Пруды Рамы! кому омыться, очиститься, скинуть грешок-другой?!
Нет, уважаемые, лучше заняться каким-никаким мирским промыслом: зубы-то на полку рядом с утварью не положишь!
Чудес на свете не бывает, божественных явлений шиш дождешься, предсказания врут, обряды впустую — к чему швырять деньги на ветер, кормить этих дармоедов? Пользы от них — шакал наплакал! Пусть сами зарабатывают свой хлеб в поте лица своего!
Польза.
Госпожа наша! — теперь ты диктуешь все и вся, только иные это еще не допоняли. Но поймут, и очень скоро!
