Дункан Мак-Грегор - Чужая клятва
— Фах!
Иава озадаченно хмыкнул, затем повернулся к приятелю и перевел:
— Убирайтесь отсюда, протухшие крабьи клешни!
— Фах! — подтвердила старая карга и сплюнула в сторону Конана.
Одним прыжком варвар перескочил изгородь. Подходя к крыльцу, он отметил, что шемит с несвойственной ему неразборчивостью попал в самый бедный дворик из всех. Сети здесь были рваные, а рыбы мало — всего-то три грозди под крышей.
— Ах ты…
Конан навис над каргой, с отвращением ощутив именно тот запах, какой и предполагал. Он понятия не имел, что делать дальше, ибо прежде ему не приходилось сражаться с дряхлыми стариками, но Иава явно оказался в полной растерянности, и варвар решил принять этот удар на себя.
— Клянусь Кромом, ты дашь нам лодку! Или я отправлю тебя кормить рыб!
Получилось грозно, но не слишком удачно: карга так и не открыла глаз и вообще, похоже, уснула, так как нижняя челюсть ее отвалилась, голова упала набок, и она снова, но уже едва слышно, пробормотала свое «фах!»
— Слушай-ка, киммерийский бык, — несколько смущенно произнес Иава. — Давай попросим лодку у кого-нибудь другого. И рыбы заодно. Нергал занес меня в этот нищий дворик… Им и самим тут жрать нечего…
Пожав плечами, Конан изъявил согласие, в глубине души довольный тем, что не ему пришлось предлагать отступление. Поворачиваясь, чтобы уйти за приятелем, он (от досады ли, из озорства ли) несильно щелкнул старуху по носу и — замер от внезапно разорвавшего тишину дикого пронзительного вопля.
Широко раскрыв рот карга орала подобно туранской праздничной зурне — Конану приходилось слышать эти мерзкие, убивающие покой и всякое желание жить звуки. Круглые глаза ее, когда-то блекло-голубые, а сейчас и вовсе почти бесцветные, в ужасе смотрели на могучую фигуру варвара; поднятые вверх тощие костистые руки тряслись крупной дрожью; но самое отвратительное заключалось в том, что старуха, по всей видимости, и не думала когда-нибудь заткнуться. Голоса у нее хватало, и воздуха в легких тоже.
Шемит, оглушенный и обозленный донельзя, ринулся к вопящей карге, наклонился над ней и рявкнул что было силы:
— Фах!
В то же мгновение она закрыла рот, уставившись совиными глазами на Иаву; взгляд ее стал тускнеть, руки плетями повисли вдоль тощего тела. Когда шемит разогнулся, старуха уже мирно спала, отвесив челюсть и басовито похрапывая.
В изумлении и раздражении Конан наблюдал эту сцену: суровая, чисто киммерийская натура его не выносила лицедейства. Ничего не поняв в увиденном, он решил, что старая карга просто-напросто обдурила его и его спутника, и, заподозрив, что вся деревня состоит из таких же ублюдков, надумал отмстить им похищением самой лучшей лодки. Благое намерение приобрести ее за живые золотые пропало без следа; свистнув Иаве, злобно взиравшему на спящую старуху, варвар направился вниз, к берегу, где у небольшой пристаньки цепями были привязаны дюжины две неплохих суденышек. Насмешливые взгляды соседей карги действовали на Конана подобно хлысту для лошади: он пошел быстрее, спиной ощущая и спиной же отталкивая от себя эти взгляды.
— Конан, подожди, — шемит догнал его уже на берегу. — Ты сам виноват. Не надо было щелкать ее по носу. Она решила, что ты Санабо — их морское божество.
— А кто ей сказал, что я Санабо? — фыркнул Конан, не сбавляя шага.
— Я же говорю — ты щелкнул ее! Она здешняя колдунья, и ни один человек не осмелился бы поступить с ней так. Ты поступил. Значит, ты ее не боишься. Значит, ты Санабо.
— А может, я Адонис. Или Нергал. Они тоже вряд ли ее боятся, — резонно заметил Конан, но гнев его все же пропал, испарился в свежем морском воздухе.
Синяя, как глаза киммерийца, гладь расстилалась перед спутниками. Только у берега вяло плескались волны; вдали море было ровным, и косые лучи заходящего солнца подпускали в его синеву свои красные блики. Там, где в полосе горизонта море сливалось с небом, мелькали черные точки — птицы, населяющие ближние, но отсюда невидимые острова. Эти проводники — Конан не раз слышал легенды о них — могут указать потерпевшему крушение путь к берегу, надо только не выпускать их из виду, и тогда рано или поздно, но доплывешь до твердой земли.
Стоя перед величественно спокойным морем, спутники на время забыли о цели своего путешествия. Иава наслаждался этим прекрасным созданием природы, а Конан опять вспоминал маленькую девочку, которая должна была стоять здесь вместо него, смотреть в синюю даль и вдыхать свежий солоноватый морской воздух. Он не стал думать о том, что ей никогда уже не вдохнуть не только такого, но и самого обыкновенного воздуха — к чему скорбеть? Разве не все когда-нибудь придут на Серые Равнины? Да и не для того погибла Мангельда, чтобы он прохлаждался тут на берегу, вдали от Желтого острова и Гориллы Грина.
Вздрогнув внезапно от какого-то непонятного мимолетного ощущения, Конан обернулся на Иаву. Тот застыл подобно изваянию, но смотрел он совсем не на прекрасную морскую гладь. Медленно со стороны деревни к ним шла женщина. Босые ноги ее утопали в песке, длинные, почти до пояса черные волосы волнами лежали на белоснежной тунике. Высокая тонкая фигура ее на фоне зеленого холма казалась ненастоящей, пришедшей из странных снов. Конан, кроме Мангельды не встречавший женщин по крайней мере две луны, улыбнулся ей как умел — то есть скривил обычно твердо сжатые губы, — сделал шаг навстречу, но сильная рука шемита вдруг крепко ухватила его за запястье.
— Погоди… Погоди, Конан, — тихо произнес Иава, не спуская глаз с незнакомки.
Она подошла ближе и остановилась в двадцати шагах от них. Она тоже не спускала глаз — с Иавы. Так они смотрели друг на друга, не двигаясь и не произнося ни слова, пока варвару это не надоело наконец. В сердцах он сплюнул в песок, рявкнул:
— Ну, хватит! Клянусь Кромом, у меня нет времени выстаивать тут… А ты, шемит…
Недоговорив, Конан махнул рукой и направился к лодкам.
— Халана… — прошептал Иава, пробуя улыбнуться. — Это я.
* * *Уже минула ночь, прошло утро, и солнце — всевидящее око светлого бога — уже поднималось в зенит, а престарелые влюбленные (как про себя обозначил их варвар) все сидели на перевернутой лодке, держась за руки, и смотрели друг на друга. Ладно бы разговаривали, так ведь просто сидят и молчат! Молодой киммериец был не на шутку раздосадован подобным поведением. Особенно возмущал его шемит, кажется, совершенно забывший о существовании спутника, который нынешней ночью никого не держал за руку, а мерз под лодкой, лишь изредка забываясь сном. Да и что толку в нежных взглядах? Или Иава до сих пор не знает, что нужно женщине? Конан презрительно хмыкнул. Сам он в таких случаях никогда не терял времени, и — самодовольная усмешка пробежала по его губам — пока никто не жаловался! Даже строптивица Карела!
