Майкл Суэнвик - Танцы с медведями
— Остроумно, моя морковка, — проворковала Зоесофья, — и поэтому ты должен быть вознагражден. Эй, ты! — Она щелкнула пальцами слуге-сервилю, обслуживавшему столик. — Следи за мной внимательно. Затем прими мой облик.
Сервиль уставился на нее тяжелым змеиным взглядом. Потом с легкостью, доступной лишь тем, кто лишен истинного самосознания, принял вид и позу Зоесофьи.
— Теперь делай в точности, как я.
Зоесофья нежно подняла руку, и сервиль принялся копировать ее жесты. Он двигался так, словно был ее тенью. Ее пальцы коснулись щеки художника. Она шагнула вперед, в его объятия. Ее подбородок приподнялся, и ее губы встретились с ртом молодого человека. Язык Зоесофьи мелькнул и спрятался.
Разделенные несколькими футами пространства, она и художник поцеловались.
Наконец, Зоесофья отступила на шаг, изящно извлекая свой заменитель из объятий живописца. Еще секунда — и сервиль принял исходную форму.
Барон наблюдал за этим представлением со смесью изумления, похоти, ярости и унижения. Внезапно он развернулся спиной к гостям и вылетел из бального зала посольства. Зоесофья уже не сомневалась, что на чаепитии в следующий вторник она недосчитается либо одного, либо другого поклонника.
В итоге посиделки вышли весьма забавными.
Хортенко поднялся по лестнице из подвала со спокойной душой и легким сердцем. На первом этаже его ждал лакей с горячим полотенцем, которое хозяин использовал, чтобы стереть случайные следы крови, оставшиеся у него на лице и руках. После этого он прошел в библиотеку и занялся последним отчетом Пепсиколовой, который лежал на боковом столике. Хортенко внимательно прочел его от строчки до строчки. Рапорт интересно сочетался с его собственными наблюдениями за поведением посла.
Затем Хортенко дотронулся до ближайшего колокольчика.
Дворецкий материализовался на почтительном расстоянии от хозяина.
— Бренди, ваше превосходительство?
— Стаканчик.
— Слушаюсь, ваше превосходительство.
Хортенко поболтал напиток в стакане, глядя на текучую жидкость и наслаждаясь ее ароматом. Мсье де Плю Пресьё несомненно настроен обмануть его. А это, вероятно, означало, что в конечном итоге посла придется с пристрастием допросить. Но прежде, чем Хортенко предпримет столь необратимый шаг, ему понадобится подтверждение князя о правильности своего решения.
Ведь именно князь Московии являлся главным арбитром в подобных делах. Не следовало действовать вопреки его суждению.
Хортенко прокрутил в памяти свою последнюю беседу с послом. «Да я бы сам взял в руки кнут», — сказал тот. Хортенко усмехнулся. Видимо, псоглавец совершенно не разбирался в современных пытках, осуществляемых компетентными профессионалами. Но очень скоро он все узнает.
Хортенко пригубил бренди и снова позвонил дворецкому. Когда тот возник в дверях, он произнес:
— Две собаки умерли. Пожалуйста, уберите их трупы и немедленно где-нибудь закопайте.
— Как вам будет угодно, ваше превосходительство.
Хортенко откинулся на спинку кресла с довольной улыбочкой. Он был человеком методичным и не терпел беспорядка.
6
Дневного света Аня Пепсиколова не видела годами. Подвальный бар, где она ежедневно встречалась с Даргером, был самой высокой точкой в ее путешествиях. Ну, конечно, еще имелся особняк Хортенко, хотя этот унылый дом давно стал для Пепсиколовой преисподней. По ее мнению, он ушел в землю гораздо глубже, чем мрачные непроглядные убежища Москвы. Аня даже не надеялась увидеть верхний мир. Запертая в темном лабиринте, она была словно привязана к тонкой и неразрывной нити судьбы, которая наматывалась на скрытую ось. Какой-то злой рок неуклонно притягивал Аню внутрь, к подземному центру, где ее ждали лишь безумие и смерть.
Но сегодня она еще жива, и это хорошо, напомнила себе Аня. И она по-прежнему третья по степени опасности — после Хортенко и подземных владык — во всем Нижнем Городе. Что если и не радует, то, по крайней мере, утешает.
И она вновь оттолкнулась шестом от мелкого дна Неглинной. На каменных стенах туннеля плясали тусклые отсветы фонаря, подвешенного на носу челнока.
— Я тебе говорила. Могила Ивана Четвертого, — сказала Пепсиколова, обращаясь к Даргеру.
— Ленина.
— Да, точно.
Пепсиколова привязала челнок у причалов площади Революции. Здесь поблескивали лишь бледные потеки лишайника. Аня, как всегда, задержалась у бронзовой статуи юноши с собакой, чтобы потрогать собачий нос, отполированный до блеска.
— На счастье, — пояснила она, и, к ее удивлению, Даргер проделал то же самое. — Зачем ты повторяешь? Это же моя примета, а не твоя.
— Человек моей профессии по необходимости чтит госпожу Удачу. И я не смеюсь над приметами, проверенными на практике: как ни крути, но они уже были многократно подтверждены опытным путем. Кстати, проходящий под приставной лестницей человек имеет куда больше шансов получить молотком по голове, нежели тот, кто осторожно ее огибает. Кроме того, банальный случай с разбитым зеркалом неизбежно влечет за собой неприятности в виде разъяренного владельца.
— А кто ты конкретно по профессии?
— В данный момент я ищу Ивана Четвертого.
— Ленина.
— Разумеется. — Даргер развернул карту Москвы. — Сейчас мы прямо под… в двух шагах от Воскресенских ворот?
— Правильно.
Даргер достал книгу, открыл примерно на середине и удовлетворенно кивнул. Затем убрал книгу обратно в карман и сказал:
— Мы распространим поиски на подземные переходы под южной стеной Кремля и над рекой.
— Южной стеной? Ты уверен?
— Да.
— Ты наверняка в курсе, что, по мнению большинства людей, могила находится где-то под Красной площадью.
— И именно поэтому никто до сих пор ее не нашел, — ответил Даргер с вызывающей ярость улыбкой превосходства. — Идем?
Они вступали на территорию Дрегов. Пепсиколова прикрыла створки фонаря, оставив лишь тоненький лучик. Яркий свет выдал бы в них откровенных чужаков и, следовательно, врагов. Передвижение в полной темноте, наподобие самих Дрегов, являлось вынужденной мерой. Зато теперь непрошеные гости превращались не в беззащитных жертв, а в шпионов и одновременно врагов. Люфт между двумя версиями был крайне невелик и существовал (как Пепсиколова иной раз подозревала) только у нее голове.
Аня толкнула ржавую железную дверь, та со скрипом отворилась и с шумом захлопнулась за ними. Пепсиколова и Даргер прогрохотали вниз по короткому лестничному пролету. Воздух казался затхлым, однако впереди чувствовалось огромное открытое пространство впереди. Луч фонаря не достигал дальней стены.
